Михаил Веллер: «В наше время любой законник с портфелем награбит больше, чем пятеро ребят с автоматами, как сказал Крестный отец»

В этом году исполняется 30 лет со дня выхода одной из самых знаменитых книг современной России. Речь идет о «Приключениях майора Звягина», которые были проданы тиражом, каких сейчас вообще не бывает в принципе. Тогда главный герой этой книги стал своеобразным «героем своего времени».

При этом он объединил в себе многих классических героев, как бы впитал в себя черты «жизнеспособных» типажей разных эпох. Тут можно усмотреть и «гены» Остапа Бендера, и выправку Печорина, и дух Дон Кихота. Хотя это лишь мои впечатления. А как сегодня вспоминает о своем оглушительном успехе, первом бестселлере постсоветской эпохи Михаил Веллер?

«ВН»: – Конечно, я не литературовед. Но исключительно на обывательском уровне в Звягине я вижу персонажа, который умеет жить сам и может научить/убедить жить других. Не воспоминаниями о прошлом, не мечтами о будущем, не во внутренней эмиграции – а именно в свое время. Поэтому я и называю его «герой своего времени». Михаил Иосифович, что осталось спустя тридцать лет от вашего героя 1991 года? Применимы ли его мировоззрение и Метод к сегодняшней жизни? А если нет, то каков герой 2021 года? 

– Скажем о генезисе героя. Кто он такой и откуда взялся. Я его всегда представлял как внебрачного сына от морганатического союза Робина Гуда и уайлдеровского Теофила Норта. С Робин Гудом все понятно: боец совершает благородные поступки, исправляя жизнь бедных и наказывая злых богатых. С Теофилом Нортом, в общем, тоже понятно: человек, который приехал в городок и стал там всем устраивать жизнь. Кроме того, я бы не согласился с вами, что это типичный герой своего времени. Он находился в типичных обстоятельствах своего времени. Имел дело с типичными людьми своего времени. Но сам он абсолютно нетипичный. И когда потом у меня спрашивали, находили какие-то прототипы, с кого это писано… Ни с кого не писано. Это взято абсолютно вот так из воздуха. Из собственных желаний и представлений. 

Писать его я начал, помнится, зимой 1985 года еще. А окончена была книга шесть лет спустя, вышла в 1991-м, я ее писал с перерывами. И основным чувством, основным стимулом к началу работы был большой и раздраженный протест против такого интеллигентского ноющего хора, что сделать ничего нельзя, что ситуация безнадежна, что все усилия бессмысленны. И вот кругом безнадежная ужасная жизнь. Меня приводило это всё в бешенство. Я всегда полагал, что если человек еще не сдох, то значит, он сделал еще не все, что он хотел. Вот так появился майор Звягин. 

Что поразительно, думается сейчас. До I Съезда народных депутатов СССР летом 1989-го я совершенно не верил ни в какую перестройку. Но Звягин совершал свои подвиги – и ситуация в стране менялась! Я могу объяснить это только одним: писатель может совершенно не разбираться в политике и экономике (а я в них тогда ничего не понимал) – но нюхом чуять происходящие процессы, даже не отдавая себе в этом отчета! Подсознание само собирает сюжеты и создает героев, а автор только находит рациональные объяснения тому, что и почему он делает.

Шерлока Холмса любят все нормальные люди, я думаю. Шерлок Холмс курил табак. Шерлок Холмс был немножечко наркоманом. Ну и вообще герой XX века должен быть небрежно выбрит, слегка пьян и подвержен половому распутству. А также легкому цинизму, который прикрывает благородную душу. Вот чтобы это было все наоборот – как они мне все надоели! – Звягин не курит, он не пьет, он верен своей жене и совершенно не подвержен никаким рефлексиям, цинизмам и тому подобному. Он просто и прямо судит о жизни и полагает, что если это вот так, а надо сделать вот так, то надо придумать, как это сделать – и сделать. И рассуждать нечего по этому поводу. Не считая последней главы, где чистое изложение философии, она для того и была написана. 

Много раз меня просили написать продолжение – и издатели, и читатели. И это понятно: одни хотят прибыли от больших тиражей, другие – прочитать продолжение понравившейся книги. Мне посчастливилось получать в жизни – спасибо Тому, Кто над нами над всеми! – много высших наград, которых, наверное, я по совести заслужил далеко не полностью… Потому что высшая награда – это не когда тебе кто-то что-то дал конкретно. Это когда абсолютно незнакомые люди, которые прочитали твою книгу, вдруг при случайной встрече говорят тебе такие слова, что тебе просто нечем ответить им в благодарность. 

По поводу майора Звягина я как-то разговорился с одной теткой, старушкой, которая в середине 90-х продавала книжки на лотке в подземном переходе. Разговорились, и я уж не помню с чего сказал, что вот книжонка эта моя. А она стала рассказывать, что сын ее, который кончал школу и у которого все было плохо со здоровьем, его и в армию не брали с белым билетом – он эту книжку прочитал, так уехал на Камчатку, поправил там на морском воздухе здоровье, работой доволен и хорошо стал зарабатывать.

И вот он убил сам медведя на охоте и ей послал, – и она сняла с шеи на шнурочке медвежий коготь и подарила мне, просила взять. Коготь был оправлен примитивно в стальное колечко, он был большой, как палец. Я до сих пор бережно храню вот этот самый медвежий коготь.

И когда в середине 90-х разруха, нищета. Я еду ночью в поезде, пустой вагон. Из Петербурга в Таллин. Проходит таможенник, смотрит документы. Веллер Михаил. «А вы ничего не пишете?» – говорит. 

– Да бывает. 

– А вы не писатель?

– Ну так, немного.

– А «Майора Звягина» не вы написали?

– Ну как-то так.

Дальше все сорок минут таможенного досмотра свелись к тому, что он сел на полку напротив в темном, холодном вагоне. И рассказывал, как у него мама была больна раком и как он ей принес эту книжку. На тот момент она выздоровела. И он мне такого наговорил, что три греха с меня спишутся, наверное, за то, что он сказал. Это что касается Звягина. 

Сейчас в нынешних условиях сделать можно все. Уехать за границу? Нет проблем. Пойти на фитнес? Нет проблем. Устроиться на работу куда угодно? Если есть рабочие места, то легко. Проблемы другие! Большая социальная несправедливость. Причем кажется, что сегодня можно что-то и здесь человеку изменить, нет таких зацементированных прослоек между социальными этажами, как при советской власти, хотя и там тоннели наверх были: членство в партии, стаж и прочие виды лояльности играли роль. Но. В СССР установленный порядок вещей – тверже закона природы. А сейчас можно обойти все на свете. Но препятствия другого рода. Разорят, посадят или убьют.

Так что в этих условиях сегодня от Теофила Норта парень вроде Звягина будет склоняться ближе к методам дона Вито Корлеоне. Когда он приходит туда, где собираются кого-то из квартиры выселять за долги – бедняка, которого выкинули с работы и которому нечем платить ипотеку, – и говорит директору банка: «Я ведь вижу, что вы добрый человек. Вы, конечно же, не станете выселять его из дома». 

И директор банка обтекает холодным потом. Он понимает, что пристрелят его в любой момент. И никакая охрана не спасет. И он говорит: «Конечно-конечно!..» А потом принимает сердечные капли и уезжает домой приходить в себя. В наше время вот такие подвиги больше напрашиваются в воображении: некто закупает, допустим, самого низкого сорта техническое пальмовое масло, его мешает в продукты. От этого масса людей мрет. Помоложе и поздоровее переваривают – в молодости и гвозди переваришь. А кто больные и постарше, уже не те возможности печени, почек, поджелудочной – люди же от этого болеют и раньше мрут.

И вот приходит вот такой вот отставной гвардии десантных войск майор медицинской службы и говорит раздувшемуся бизнесмену: «Я понимаю, что теперь вы будете покупать масло высшего сорта. А вот вы, который его мешает во все молочное и кондитерское, вы же, конечно, не будете плохое добавлять». И люди понимают, что прибыли уже не нужны. Потому что убьют! И никто никогда никого не найдет. Вот какой казус происходил бы в наши времена. 

Про выборы прошедшие я уже не говорю. Когда он приходит в школу к директрисе, учительнице, которая организует этот вброс пачками, и говорит: «У вас такие прекрасные дети! У вас внучка. Конечно же, я желаю, чтобы все они были живы и здоровы. Я даже не сомневаюсь, что никаких вбросов не будет!»

И всё. И потом она оглядывается и идет за шкаф, прошу прощения, менять штанишки. Вот подвиги нашего времени. Что тут можно писать? 

Почему Америке Крестный отец пришелся по душе и по нраву? Это никакой не гангстер. Это совершенно идеализированный условный образ человека, который наводит справедливость. По совести, а не по законам. Потому что «в наше время любой законник с портфелем награбит больше, чем пятеро ребят с автоматами», как справедливо говорит дон Вито. Как это было у классика? –  «Новое время – новые песни». 

«ВН»: – Передвинемся на десять лет вперед, в 2002. Ваша книга «Кассандра» тогда стала (не знаю, приятно ли это звучит) настоящим хитом научпопа. Люди, никогда не занимавшиеся философией, смотрели ваши передачи по ТВ, в которых были отражены априори трудные для понимания мысли. Положения вашей работы не были вторичными относительно западной философии. И что еще более необычно, не были трактовками Гегеля, Фрейда или Хайдеггера, например. Почему самобытная теория не родила последователей, не «обросла» школой? Больше философия России не нужна?

– Одним из главных «русофобов» в истории русской науки и культуры был Иван Петрович Павлов. Это саркастически и в кавычках, как вы понимаете. Лекция академика Павлова про русский ум, который слаб, согласно которой русский не проявляет любознательности, верит словам, а фактов не воспринимает, эта лекция гуляет в интернете. Кто-то считает, что он этого не говорил, но получается, что вроде бы говорил. 

В России философии никогда не было. И традиции этой никогда не было. То, что принято называть русским философским ренессансом Серебряного века, это не ренессанс, во-первых. Потому что ренессанс – это возрождение. Нельзя возрождать то, чего не было. Второе, это не философия. Это православная теософская эссеистика. Они исходят из парадигмы православия и морали православия. На основе православной морали они рассуждают на разные темы. И ни у кого из них нет сколько-то связной собственной системы. До меня дошло это двадцать лет назад, когда еще были вот эти толстые разнообразные словари, которые занимают у меня несколько полок и сейчас уже никому не нужны. Там в философском энциклопедическом словаре была статья про Бердяева, где одна фраза меня буквально сбила с ног: «Творчеству Бердяева свойственны асинхронные семантические ряды». 

Асинхронные – то есть не синхронные, не совпадающие. Семантические – это смысловые. Это значит – в огороде бузина, а в Киеве дядька. Он пишет про одно, про второе, про третье. Но в единую систему ты это не соединишь даже при желании. Это несовпадающие смыслы. 

Момент второй. Был чудесный человек Мамардашвили, который почитается и сегодня философской общественностью России, но, строго говоря, философом он не был. Так говорить, наверное, нельзя, потому что это может прозвучать необыкновенно нагло и нахально. Но в моем простом представлении философия – это всеобъемлющая система миропонимания, мирообъяснения. Которая включает в себя всё, от устройства космоса (от космологии, выражаясь старым языком) и кончая психологией человека, даже нейролингвистикой. Это как две крайние обкладки аккумулятора. Всё остальное находится между ними.

И если ты всё это связываешь в единую систему, то это философия. Это философия Платона. Это философия Аристотеля. Мамардашвили занимался трактовкой Канта. Я глубоко уважаю Канта. Кант был великий ум, один из основоположников немецкой классической философии. 

В Советском Союзе философии не могло быть по определению. Потому что какова бы ни была философская мысль в 1917 году, но она была свободна и самостоятельна. Не пройдя стадий свободы и самостоятельности, никакой философии создать невозможно. Тут их всех выкинули и объявили марксизм. Мне известен в истории русской философии один человек, к которому я отношусь с огромным почтением. Это Александр Александрович Богданов. Это создатель тектологии, систематики всего. Он предвосхитил кибернетику Норберта Винера и систематику фон Берталанфи. Но. Был покритикован лично Лениным, который воображал себя философом, не имея к философии вообще никакого отношения. На чем русская философия, начавшись, и закончилась. 

Кстати, несколько лет назад Данилкин написал чудесную книгу про Ленина – «Ленин. Пантократор солнечных пылинок». Читается с интересом и удовольствием: хорошо написана, масса интересных подробностей. Но. Когда я дошел до места, где Данилкин говорит, какое талантливое, глубокое сочинение «Государство и революция», я удивился. Вот, думаю, Данилкин как классно все знает, а я-то, старый пень! Пролистал в университете к экзамену и не оценил. Немедленно же перечитал! Чушь собачья поразительная… Есть два аналогичных по административному устройству вида государства с одинаковыми институтами, но если это буржуазное – то плохое, а если пролетарское – то хорошее. Оно более жестокое, но оно само отомрет, когда построит коммунизм, поэтому оно хорошее.  Вот всё содержание… Клянусь – перечитайте, все остальное там повторы пустых слов. 

Нет в России никакой философской традиции! А в Советском Союзе ее и быть не могло.

Кроме того, в XX веке философия распалась на целый ряд, десятки под-профессиональных специальных под-наук. Это уточняющие, частные внутрифилософские дисциплины, которые не претендуют на то, чтобы объяснить весь мир. Они берут какую-то одну из многих проблем, один из многих аспектов бытия и познающего сознания, и углубляют, расширяют себя постоянно: объект и сознание, слово и мысль, чувство и реальность и так далее. Онтология, аксиология, герменевтика, длиннейший перечень. Раздробленная, расщепленная философия напрочь отрывается от жизни, мира и человека и превращается в набор частных, ограниченных систем для оговоренных проблем, понятий и терминов. 

С тех пор, как я написал первую и вторую книги философии, «Все о жизни» и «Кассандра», потом были другие, был четырехтомник, я познакомился с целым рядом чудесных людей, современных российских философов. Многие из них очень умны, очень образованны и вообще хорошие люди. Но не надо требовать от человека больше чем есть. Они воспитаны и сформированы при советской власти. И этого не вышибешь. Потому что это кандидатские, докторские, советское обучение на основе марксизма-ленинизма. 

Мне доводилось делать доклады на Всемирных философских конгрессах. В Афинах, в Пекине. На Всероссийских философских форумах, на Днях российской философии в Петербурге. Всё хорошо, участники, слушатели. Но я одного не понимаю.

Вот смотришь видеозаписи: как выступают в Соединенных Штатах, в Канаде Джордан Питерсон или Бен Шапиро, скажем. Это лекции, встречи, политические дискуссии с уклоном в психологию, философию и так далее. Сидит огромный зал! Они слушают, переживают, очереди у микрофонов задать вопрос, они аплодируют! Им интересно. Ничего подобного у нас нет!

Единственное, что я могу вспомнить у нас – это когда у меня по книге «Все о жизни» было выступление в большом зале Петербургской филармонии. Последняя глава «Звягина» – «Вечные вопросы» – написана только для того, чтобы изложить под прикрытием беллетристики (еще советская цензура бдела) основы энергоэволюционизма. На нее обычно не обращают внимания. Далее у меня по части философии «Самовар», он вышел первым изданием в 1996-м, а вторым – в начале 1997 года. Первая часть романа беллетристическая, а вторая – сугубо философская, «Все о жизни», основа и начало будущей одноименной книги. Первое издание вышло в Израиле тиражом 1 000 штук. И два незнакомых человека где-то нашли мой телефон. Один – редактор русскоязычного дайджеста, он попросил разрешения перепечатать отрывками эту книгу, половину ее. Я спрашиваю: «Вас, разумеется, интересует беллетристическая половина?» Была такая пауза – и немного обиженные голос: «Разумеется, философская». 

Скажу, никак не ожидал. И еще один звонок был от старика-биолога, доктора наук, он известен был у нас в перестройку, потом уехал в Израиль. Он рассказывал и изумлялся, как это я с другого конца рассуждений пришел к тем же выводам, что и он. 

И когда я писал «Всё о жизни» в 1996-1998 годах, я полагал, что если у меня есть деньги полтора года кормить семью, я должен это написать, потому что я двадцать лет хотел это написать. Я полагал, что тираж книги – 5 000, и спасибо. Издатель взял. Он до этого издавал «Звягина», издавал «Легенды Невского». И полагал, что фамилия Веллер – уже бренд, стоит денег – и книга по-любому зайдет в рынок. 

Но когда я увидел в Москве эту книгу на лотках… Кирпич 800 страниц на лотках – от станций метро до элитных букинистов на Арбате… Я тогда подумал: «Ну надо же, народ покупает». 

С этим связана одна интересная вещь. Я долго добивался предельной простоты изложения. Чтобы оно всё было доходчиво, легко и понятно. Чтобы это было языком таким, каким люди разговаривают. А хорошие писатели пишут. Просто, где-то с юморком, где-то грубовато. Где-то, конечно, какие-то сложные формулировки. Но я так зашлифовал все швы, что была масса отзывов: «Это же научпоп, это собрано из разных мест, это все знают». То есть когда человек читает и ему абсолютно понятно, у него возникает впечатление, что это просто и он это знал. И тут ты испытываешь амбивалентное чувство –  как шутили когда-то, это чувство испытываешь, когда твоя теща падает в пропасть в твоем автомобиле. С одной стороны это значит, что ты хорошо работал и добился той простоты, которой хотел – раз глотают не жуя и принимают за простое и известное. С другой стороны – хочется, как комиссару Жюву из «Фантомаса», расстрелявшему бандитов из пулемета в колене, закричать: «Это же я всё придумал!» 

Говорить просто – это довольно трудно. Но в результате этой книги за четыре года, с 1998 года по 2002, было продано тысяч 70-80. А всего за почти четверть века – два десятка переизданий, около полумиллиона экземпляров. 2002-2013 годы – это была благословенная Золотая Эпоха русского книгоиздательства. Нигде и никогда в мире книги не издавались так быстро, так много, в таком разнообразии, с высочайшим массовым качеством и при такой сравнительно небольшой цене. И вот был такой большой книжный ларек, целый магазин, в подземном переходе на Пушкинской. Идет толпа – а над головами, чтоб всем видно, верхняя полка: две новинки – новый роман Улицкой и книжка философии Веллера. Вы знаете, написать это так, чтобы было легко, просто и понятно, было довольно трудно. Поэтому многие по форме это принимают за научпоп. Это не «науч» и не «поп», потому что это то, что никто и никогда не говорил. 

Но почему же это не пошло дальше, вы спросили. С одной стороны, нет философской традиции. С другой – Господь Бог не создал Россию для философии. Кто создавал западную философию? Если мы возьмем хронологически – итальянцы, французы, англичане, немцы. Всё, капут.

Мы можем найти кого-то из Испании, еще кого-то откуда-то. Но это уже так, по мелочи. Ортега-и-Гассет, «Восстание масс». Россия сюда не входит. И Польша не входит. И все Балканы не входят. И так далее. Здесь нужно иметь специальное устройство мозгов и колоссальную традицию. Потому что в Западной Европе эта традиция не прерывалась от античных Афин. Потому что Рим жил греческой культурой. А римская культура не прерывалась и в Средневековье. Нас учили как? – 476 год, падение Западной Римской империи, темное Средневековье. Нет! Римские города и германские княжества ассимилировали, римская культура на Аппенинах сохранялась, эволюция ее была медленна, престиж крайне высок, латынь оставалась языком науки, культуры, религии, философии. В XI веке уже открылся университет в Болонье! В России еще не состоялась Куликовская битва, а в Польше уже был Краковский университет. 

Вся западноевропейская культура – это наложение германского этноса на романскую культуру. Плюс кельтские элементы и пришедшее из Иудеи христианство. Вот – основа и стержень белого мира. Так что писать надо по-английски. Россия должна осознать горькую истину: в последние десятилетия окончательно она стала периферией мировой культуры. Периферией. Причем культуры – в широком смысле слова. Это относится к космическим технологиям, к производству, к науке и к чему угодно.