Россия в точке бифуркации

В основе современной Европы лежит конгломерат стран, лучшие дни которых позади, и это самый важный факт в её теперешнем состоянии. Великобритания, Франция, Испания, Португалия, Нидерланды и даже (хоть и недолго) Бельгия были колониальными державами. Теперь это белые карлики, сбросившие свои лучезарные мантии, съежившиеся и потускневшие. Германия в прошлом занимала куда более обширную территорию, продолжавшуюся шлейфом влиятельных диаспор, и дважды дерзала навязать свою волю миру. Не забудем и Австро-Венгрию, распавшуюся на ряд милых, но маловлиятельных стран. Не забудем и Польшу со Швецией – некогда очень зубастых и перспективных хищников. Половина перечисленных держав обломала свои зубы о Россию. Всеевропейская утрата зубов есть непременное условие совместного существования стран под звуки «Оды к радости»: плотоядным странам уже нечем грызть друг друга, и недоеденные могут расслабиться.

Разумеется, нельзя не упомянуть об американской гегемонии. Как подчинение этому силовому полю, так и вялое сопротивление ему скрепляют европейскую меж- и надгосударственную конструкцию. На фоне устойчивости ядра возможны любопытные краевые явления. С одной стороны, Брекзит, в котором сочетались видимая нечаянность принятого решения и непонятное на первый взгляд упорство в его проведении в жизнь, стал попыткой Великобритании хотя бы в какой-то мере вернуть себе субъектность за счет установления (закрепления) неопосредованной и, стало быть, привилегированной связи с заокеанским гегемоном. С другой стороны, если исторически и культурно насыщенные страны ядра менее прозрачны для американского влияния, то восточные лимитрофы отдаются ему с энтузиазмом и некоторые из них стали его сверхпроводниками.

Для России это означает фактический выход США на западную границу страны, в то время как второй гегемон, набирающий силу Китай, никуда не девался с восточной.

Нам интересно прежде всего положение России между этими двумя полюсами субъектности, полюсом крепких, упругих гегемонов и полюсом потускневших звезд. Это положение является промежуточным как в географическом, так и в стадиальном смысле. Россия – не на подъеме ни экономически, ни демографически, ни духовно. Но Россия не стала и белым карликом, она достаточно прочна и, как показали почти восемь лет санкций, не сгибается под невоенным внешним воздействием. Россия, если исходить из контекста европейской истории, находится в состоянии замороженной деколонизации – и была активным участком этого процесса ещё относительно недавно. Если в 1991 году могло казаться, что распад СССР исторически обособлен от распада европейских колониальных держав, что он происходит явно «позже» и представляет собой нечто «другое», что за счет идеологических обручей «красная империя» избегла общей судьбы, а лопнула в иной срок и по иным причинам, то в нынешней перспективе, по прошествии тридцати лет, так больше казаться не может. Другая оптика открывает взгляду другую ритмику истории. В конце концов, последняя из колониальных империй, португальская, рухнула лишь в 1975 году, всего за семь лет до смерти Брежнева и за шестнадцать – до подписания беловежского разделительного акта. Вообще же деколонизация была исторически длительным процессом. Британская империя разваливалась полвека, от независимости Индии в 1947 году (когда всё в принципе стало с ней ясно) до передачи Гонконга КНР в 1997 (когда, казалось, никакой империи давно уже нет).

То есть сейчас мы вполне могли находиться в состоянии дальнейшей дезинтеграции. Более того, от нас этого и ждали, ведь миру трудно было объяснить, что в Беловежской пуще распалась не Россия как таковая, а союз, включавший в себя не только Россию, но и ряд других стран. Нет, в глазах мира начала крошиться именно Россия, а поскольку и после этого она осталась слишком большой страной, особенно в проекции Меркатора, то было бы «логично» и даже «справедливо», чтобы она проделала путь, соразмерный пути Франции или Соединённого Королевства.
Но процесс не пошёл. Чечня должна была послужить чекой, выдернутой из государства, но граната не взорвалась. А присоединение Крыма стало беспрецедентным случаем – не в истории вообще, где чего только не бывало, и не в контексте международного права, которое чего только не стерпело, а именно в перспективе деколонизации. Самым ближайшим примером можно назвать битву за Фолкленды, но там было нежелание отдавать территорию вопреки деколониальной логике, а здесь была проявлена воля к тому, чтобы утраченное вернуть. Представить себе, что Великобритания, наиболее состоятельная в военном отношении из бывших метрополий, возвращает себе Ямайку, Кипр или тот же Гонконг, мы не можем.

Однако возникает вопрос: а не устарела ли «деколониальная» логика, не пора ли закрыть эту историческую главу и, что называется, сменить оптику? Заново оценить тенденцию накачки локальных национализмов в ущерб широким цивилизационным полям? На примере Казахстана мы увидели, что политика постепенного вытеснения наследия русской цивилизации открывает дорогу даже не «Великому Турану», что ещё как-то можно было понять с рациональной точки зрения, а «Великому Афганистану», пространству хаоса, возведённого в организационный принцип. А вот нервозная реакция США на спасательную операцию России и ее союзников озадачивает. Если говорить о стабильности и безопасности как о реальных, а не пропагандистских ценностях, то почему не признать законную стабилизирующую роль России хотя бы в тех регионах, где она исторически была цивилизующей силой, раз уж никакая другая сила, и прежде всего сами США, эту роль выполнять не в состоянии? Почему просто не сказать русским «спасибо»?

Очевидно, что России неуютно в нынешнем замороженном состоянии. Российская держава давно не была так неспокойна, как в эти дни. Настойчивое требование переговоров с Западом, конечно, не было жестом «поднимающего голову хищника». В этом я вижу прежде всего страх за будущее, и в Казахстане нам наглядно показали обоснованность этого страха. Если не удастся повернуть вспять динамику конфронтации, то Россия из нынешней точки бифуркации может скатиться в одну из двух потенциальных ям. С одной стороны, разрушение единства страны, материализация призрака девяностых годов, которая заодно означала бы разрушение нравственных оснований жизни на всех уровнях. Аплодировать Запад будет, но на самом деле и для него это был бы катастрофический исход. С другой стороны, лавинообразное «воссоздание СССР» в том или ином виде, которое очень симпатично многим нашим патриотам, но на данном этапе стало бы тяжелым бременем для нашего населения и нашей экономики.

Что России действительно нужно, так это спокойное развитие в существующих границах, в окружении дружественных или нейтральных государств. Но для этого Запад должен забыть о «сдерживании» России, то есть фактически смириться с тем, что «деколонизировать» в России нечего.