Современная литература: диктатура черного квадрата

Литература разделилась. Сейчас мы наблюдаем второе серьезное размежевание в литературном пространстве за последнее время. Крайняя поляризация вновь связана с политическими событиями, как и в 2014 году.

Тогда, с одной стороны, обозначился условный «крымнаш» и, мягко говоря, крайний скепсис по этому поводу. Затем стали появляться произведения по донбасской тематике: Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Герман Садулаев, Андрей Рубанов, Сергей Самсонов. С другой стороны, довольно странный текст Алексея Слаповского «Гений» (это навскидку и, не зарываясь в память).

Та поляризация 2014 года привела к отчетливой тенденции к идеологизации литературы, привнесению к нее очевидных идеологических стандартов, которые становились первичными, а художественное вторичным. Это был идеологический противовес той самой патриотической линии, которая набирала силу в стране. Но вовсе не на литературном пространстве, где, наоборот, пошло наступление либеральной волны, противостоящей тому самому тренду «крымнаш» (показательно, что в 2016 году вышел роман нижегородского музыканта Вадима Демидова с говорящим названием «#Яднаш»).

В качестве примера постмайданной идеологической литературы можно привести роман Дмитрия Быкова «Июнь». Автор раскручивал в нем свою основную мысль, что грех – это вечная эстафета российской истории. Он рано или поздно, как гнойник нарывает войной. Страна у автора сравнивается с ковром, «который сам по первому требованию выпускает всю пыль…». Это и есть война. Недаром и эпиграф к книге взят из блоковской поэмы «Возмездие». Война – Немезида России.

Тут следует напомнить, что Дмитрий Быков – Лева из романа «Санькя» Захара Прилепина, который все время твердит про кошмар русской истории и ожидает, когда же он закончится. Ждет и злится от того, что все вокруг не торопится погрузиться в тартарары.

После 2014 года патриотическому направлению стали отказывать в принадлежности к традиции отечественной литературы, дескать, это не настоящая литература (примерно, как после знаменитого «Письма товарищу Сталину» Захара Прилепина Михаил Швыдкой отказал ему в праве именоваться русским писателем).

В 2015 году либеральный литературный критик далеко не первого ряда Евгений Ермолин писал у себя в Фейсбуке о произошедшей, по его мнению, порче русской культуры: «Нашествие ватной гопоты действительно многое обнулило в русской культуре. У этих пришельцев, у пропагандистки заряженного охлоса, который из всех дней русской славы и бесславья помнит только один критически мифологизированный «день победы», нет никакой связи с той великой традицией, которая связана с аскезой подлинной».

«Всплыло дикое варварство», — страдал тогда критик. Впрочем, подобные возгласы не раз приходилось слышать в нашем литературном процессе и ранее.

Относительно принадлежности к отечественной литературной традиции подробно и обстоятельно высказался Захар Прилепин, написавший книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы». Она, как известно, состоит из эссе-биографий ряда ключевых литераторов 19 века, причастных к воинской службе. Так уж получилось, что в нашем восприятии традиции воинства, подвижничества были отделены от литературы, которой навязали клише «гуманистического пафоса».

В качестве причин того, что тема воинской службы, служения Отечеству постепенно оттеснялась на периферию как низкий штиль, Прилепин выделяет декаданс Серебряного века, напускной пафос и перья шестидесятников: «Это же дети Серебряного века — кто-то придумал уже тогда, что преклоняться пред империей и воспевать Отечество, тем более его военные победы, — моветон; на впавших в «патриотический раж» тогда смотрели в лорнет, свысока…»

Еще в сборнике «Не чужая смута» Захар Прилепин писал об афере, равносильной приватизации. Ее провернули с отечественной литературой и все перевернули с ног на голову: стали утверждать противоположное тому, о чем говорили классики, которые «в дни роковые последовательно принимали сторону своей дикой страны». Писатель говорил, что классика переформатирована и внушено ложное представление о ней. С этой ложью он и попытался бороться.

Параллельно с выходом книги разразилась другая новость, которая привела многих в литературном сообществе в состояние близкое к неистовству: в феврале 2017 года в СМИ прошла информация, что Прилепин собрал свой батальон и стал майором армии ДНР. До этого было лишь известно, что он активно занимался там гуманитарными проектами.

Его «критики» в литературной среде тогда высказывались предельно жестко. Примерно, как сейчас бурлит украинский националистический Интернет. Так литератор Ксения Букша отметилась комментарием: «Вот Захар Прилепин на войну пошёл людей убивать. И мне кажется, что это совершенно ужасно. Как сама эта война, так и желание Прилепина в ней участвовать». Но всех превзошла поэтесса Вера Полозкова, пообещавшая, что откроет «бутылку лучшего шампанского, когда ему наконец отстрелят там … башку».

На другом же полюсе — поддержка и понимание этого решения, полностью вписанного в отечественную традицию. «Русская литература встаёт из гроба», — отметил Александр Проханов. То есть опять же спор состоял не сколько по поводу событий и новостей, сколько по соотнесению происходящего с традицией: принадлежности к ней или, наоборот, ужасного ее извращения…

Страсти, эмоции и литературное размежевание сейчас перешло совершенно на иной уровень.

После принятия решения о признании республик Донбасса издатель Ирина Прохорова в Фейсбуке оставила предельно эмоциональную запись: «Как мы могли докатиться до такого позора и бесчестия… Стыдно и горько жить в этой части света». Вскоре началась спецоперация российских войск на Украине. Условно либеральный лагерь выступил в общей тональности про «стыд» и «нет войне».

С другой стороны, «Литературная газета» опубликовала обращение писателей России по поводу специальной операции нашей армии в Донбассе и на территории Украины под заголовком «Кто хочет жертв?» Под ним стоят несколько десятков подписей литераторов, представляющих различные регионы страны.

В письме, помимо всего прочего, заявляется, что «теперь Россия не бессильна! Отсюда дикая злоба и оголтелые нападки на нашу страну как снаружи, так и изнутри. Однако теперь мы сумеем защитить и себя, и дружественные страны, защитить нашу великую культуру и вековые связи. А что было бы, не начнись военная операция? Продолжили бы свои людоедские марши по Киеву бандеровцы, убивали бы украинских журналистов, так и сидели бы по тюрьмам учителя русского языка, остались бы безнаказанными злодеяния тех, кто в Одессе сжигал людей заживо, перенимая тактику гитлеровцев, повисла бы над Россией грязная бандеровская атомная бомба!»

Оппоненты тут же принялись шельмовать подписавшихся: бездарные графоманы и бумагомараки – это самые нейтральные определения.

Понятно, что со временем градус эмоций спадет (хотя это зависит от динамики событий). Но уже сейчас предельно остро вновь поставлен все тот же вопрос, что такое настоящая литература и отечественная литературная традиция.

Журналист Анастасия Миронова отметила в соцсети, что в свое время отошла от общего либерального строя, когда стала прислушиваться к тому, что говорят о том же Донбассе по-настоящему талантливые писатели Прилепин и Садулаев. После чего у нее произошла определенная переоценка. В том же ключе, но с прямо противоположными выводами рассуждает литератор Алексей Слаповский, который как раз и назвал подписантов обращения «Литературной газеты» «легионом второсортных бумагомарак». Он отметил, что настоящий талант и «подавляющее большинство хороших писателей» сейчас стоит на совершенно иной стороне, где тот самый гуманистический пафос и «нет войне!» Дескать, лишь бездарь голосует за свое.

Поляризация предельно жесткая, доходящая до анекдотических ситуаций отслеживания лайков под постами неблагонадежных оппонентов. Гражданская позиция практически отождествляется с качеством текста. Если простыми словами, то оппонент всегда бездарен или аморален.

В тоже время звучат надежды на государство. Но оно далеко и едва ли в ближайшее время у него дойдут руки до литературы. Многих воодушевил призыв спикера Госдумы Вячеслава Володина к деятелям культуры, не поддержавших российскую спецоперацию, уволиться и отойти от государственных хлебов.

С другой стороны, можно ожидать ужесточение либерального пресса, чтобы ни одна патриотическая «муха» не пролетела. Себя убедили в том, что талант, а также литературная традиция, на их стороне. Соответственно, вовсе не исключено, что художественное произведение еще больше будет сдвигаться в сторону политической прокламации и демонстрируемой фиги, которая уже не станет прятаться в кармане.

Вот и остается в нынешней ситуации гадать, что произойдет, когда схлынут основные страсти. Категорическая разобщенность, когда уже точно никто знать не будет о противоположном лагере, кроме демонизирующих клише. Или литпроцесс пойдет по пути попытки полного «удушения» оппонента: либо монопольный книжный бизнес выставит за дверь всех, кто не обозначал себя черным квадратом и не говорил о стыде. Или государство все-таки поймет, что полностью теряет литературу и никак ее не контролирует. Мнения о том, что победит качество текста и художественность следует отметать, как слишком наивные.

Впрочем, происходящие процессы могут повернуть ситуацию и по совершенно непредсказуемому направлению, с которым мы практически уже распрощались: к бумажной книге. Сам понял это опытным путем, когда в соцсети пришлось удалить пост для его редактирования, под ним уже нарисовалась ветка обсуждения, но она была автоматически уничтожена. Блокировки соцсетей, закрытие или угасание тех или иных СМИ и маячащий призрак полного отключения Интернета свидетельствует о крайне шатких позициях электронного текста, который даже при очень большом охвате аудитории завтра может попросту не остаться. Не то, что бумажная книга тиражом, например, в тысячу экземпляров…

Что остается? Делить традицию, выворачивать ее наизнанку и присваивать новые идеологические штампы? Окончательно приравнять перо к штыку?

Отсюда и возникающие вопросы: превратятся ли художественные произведения в иносказательные схроны, сконцентрируются ли литераторы на описаниях горестей нациста, новых травм? Наполнятся ли тексты системой залпового огня проклятий в адрес русского империализма, народа, с которым категорически не повезло? Превратится ли литература в подобие нынешнего Фейсбука со сплошной рекламной агитацией, открывающей глаза на то, насколько Россия пропащая и в целом пора сдаваться.

Станет ли реакцией на все это государственная цензура, или, наоборот, усилится либеральная? Начнется ли диктатура «черного квадрата»?

Третий путь — национализация культуры и литературы, в частности. Тем более, что пребывает она далеко на не выдающемся уровне. Поедает ее ржавчина шумная и истеричная, поза, из-за чего и превращается в пшик.

На это есть и объективные обстоятельства, кроме призрака цензуры. Ранее существовал запрос понравиться на Западе и желание конвертации там, что и пытались делать литераторы, как и кинематографисты. При нынешних обстоятельствах русская литература на Западе категорически не нужна. Открытие? Конечно, если она не будет откровенно и воинственно антироссийской, что штык. Вектор успеха Алексиевич давно задан.

Что такое национализация литературы? Большой вопрос и много в нем смыслов. Это не просто переориентация «мастеров культуры» на свою страну. Надо понимать, что отечественная словесность никогда не подходила под общепринятый формат литературы. Она была больше. Здесь иная система ценностей, особая оптика. В том числе, национализация может касаться и географических координат и смены догматического вектора европоцентризма.

Национализация – отход от спекуляции довольно стандартных и однообразных сюжетов с понятными выводами, который демонстрирует то, что литература не имеет ничего общего с существующими «постыдными» реалиями и выше их. Это понимание того, что здесь не яма, не пустота, по которой ветер гоняет мотки колючей проволоки. Здесь уникальная отечественная цивилизация, наполненная своими смыслами, крайне важными и для всего человечества. Игнорировать этот голос, эту музыку категорически нельзя.

«Бог призывает всех нас к новому созиданию русского дома, русского мира», — сказал в своем Слове на начало Великого поста соловецкий игумен Порфирий. Он также отметил, что сейчас «открывается безбрежная возможность новой творческой созидательной жизни великого народа, строящегося свое будущее суверенно». Этот «великий труд» начался с трудов ратных. Но впереди ведь много всего, в том числе и культурное делание. Как бы этот новый творческий порыв вновь не закатали в асфальт либеральных штампов, производящих выверт отечественной культуры.