Русофобия Запада, части российской интеллигенции и марксизм

Кратко рассмотрим важное для нас явление – русофобию. Наиболее важной для нас является в данный момент русофобия Запада. Она присутствует как важный элемент в основных идеологических течениях Запада и непосредственно оказывает влияние на отношение к России и русским и в массовом сознании, и в установках элиты. Поскольку Запад является в то же время «значимым иным» в сознании русских, игнорировать этот фактор нельзя – он является важным качеством той «окружающей среды», в которой существуют Россия и русские. 

Этот фактор надо изучать, следить за его динамикой, стараться на него воздействовать соответственно нашим национальным интересам, но при этом относиться к нему рационально, как и к другим факторам окружающей среды. Здесь мы обсудим часть русофобии – русофобию марксизма и ее влияние на российскую интеллигенцию, на революционный процесс и судьбу советского строя. Однако Маркс и Энгельс инициаторами вовсе не были – они восприняли русофобию как конструкцию в культуре в практически готовом виде. Западная русофобия имеет примерно тысячелетнюю историю и глубокие корни. Это большая и сложная идеологическая концепция, составная часть евроцентризма – лежащей в основе западного мировоззрения доктрины. Это Запад (не в географическом, а в культурном смысле).

Он берет свое начало от Древней Греции и Рима (античности) и прошел в своем историческом развитии единственно правильный путь («столбовую дорогу цивилизации»). Остальные народы («варвары») отстали или уклонились с этого пути. 

Русофобия Маркса и Энгельса усиливается резко отрицательным отношением к социальным сторонам русского бытия – подавляющего большинства крестьян в населении России, длительного пребывания русского крестьянства в общине, сильного религиозного чувства, приверженностью к монархической государственности и общей негативной установкой по отношению к капитализму. Но даже и на этом фоне явно выражается русофобия как этническая неприязнь к русским. Это проявляется в тех работах, которые претендуют на статус непредвзятых сравнительных описаний состояния какого-то общественного института в разных странах. Энгельс ссылается на впечатление путешественника, крайнего русофоба де Кюстина. 

Хочется отметить, что речь идет о русофобии как актуальной идеологии. Русофобия Маркса и Энгельса была совершенно злободневна при уничтожении советского строя во время перестройки, а де Кюстин как будто прямо писал об СССР. В 1951 г. его книга была издана в США с предисловием директора ЦРУ Б. Смита, в котором было сказано, что «книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанном о Советском Союзе». 

В начале ХХ века русофобия распространилась в интеллектуальной элите России – влиятельной ее части. В то время марксизм овладел практически всем общественным сознанием русского образованного слоя. Как только на русском языке появился первый том «Капитала» (1872), он сразу завоевал умы интеллигенции. Как вспоминает меньшевичка Лидия Дан, сестра Мартова, в 90-е годы ХХ в. для студента стало «почти неприличным» не стать марксистом. 

Установки Маркса и Энгельса в отношении русских оправдывали сдвиг к русофобии. После крестьянских волнений 1902-1907 гг. либеральная элита качнулась от «народопоклонства» к «народоненавистничеству». Красноречивы установки И. Бунина, который обладал большим авторитетом и как писатель, и как «знаток русского народа». Он говорил о русских: «От дикости в народе осталось много дряни, злобности, зависть, жадность. Хозяйство мужицкое как следует вести не умеют. Бабы всю жизнь пекут плохой хлеб. Бегут смотреть на драку или на пожар и сожалеют, если скоро кончилось. По праздникам и на ярмарках в бессмысленных кулачных боях забивают насмерть. Дикий азарт. На Бога надеются и ленятся. Нет потребности улучшать свою жизнь. Кое-как живут в дикарской беспечности. Как чуть боженька не уродил хлеб – голод».

Советская революция вызвала взрыв ненависти к русскому простонародью, которую Бунин описал в книге «Окаянные дни». Русофобия российской элиты подкреплялась русофобией Запада. Даже Керенский, масон и западник, так начинал в эмиграции в 1942 г. свою рукопись «История России»:

С Россией считались в меру ее силы или бессилия. 

В отношении западного капитализма в представлениях основоположников марксизма был нюанс, важный для незападных народов. Они не имели права противоречить капитализму (его политэкономии) и создавать свой общественный строй. Именно в России возникла резкая полемика по этой теме (сначала с Бакуниным, потом с народниками, а потом и с Лениным). В советское время и сейчас эта тема предана забвению. Сейчас, в нынешнем состоянии международной и внутренней политики, об этом надо вспомнить.

В 1920 г. один из основоположников концепции евразийства лингвист Н. С. Трубецкой писал в труде «Европа и человечество»: «Социализм, коммунизм, анархизм – все это “светлые идеалы грядущего высшего прогресса”, но только лишь тогда, когда их проповедует современный европеец. Когда же эти “идеалы” оказываются осуществленными в быте дикарей, они сейчас же обозначаются как проявление первобытной дикости».

Примечательно введенное Марксом разделение «русских или славянских народов». Собирая все аргументы против России, Маркс поверил в нелепую теорию, согласно которой русские не были славянами.

Стараясь доходчиво объяснить в ответе народнику Ткачеву (1875), почему крестьянская и общинная Россия обязана следовать по пути развития буржуазии с разделением народов по классовому признаку, Энгельс с иронией поясняет эту мысль таким образом: «У дикарей и полудикарей часто тоже нет никаких классовых различий, и через такое состояние прошел каждый народ. Восстанавливать его снова нам и в голову не может прийти».

Следующим поколением реакционных русских революционеров, которое Маркс и Энгельс считали своим долгом разгромить, были народники – П. Ткачев написал брошюру «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в которой объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической. Маркс просил Энгельса ответить на нее. Ответ («О социальном вопросе в России») был полон грубых личных выпадов против Ткачева, но слабых доводов. Через полвека Н. А. Бердяев писал:

Замечательнейшим теоретиком революции в 70-е годы был П. Н. Ткачев… Он первый противоположил тому русскому применению марксизма, которое считает нужным в России развитие капитализма, буржуазную революцию и пр., точку зрения очень близкую русскому большевизму. Тут намечается уже тип разногласия между Лениным и Плехановым… Ткачев, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции для России. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам… Ткачев был прав в критике Энгельса. И правота его не была правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова.

Вывод был таков: «Русские должны будут покориться той неизбежной международной судьбе, что отныне их движение будет происходить на глазах и под контролем остальной Европы». 

И, никак не объясняя, Энгельс (1890 г.) делает поистине фундаментальный вывод: он советует всемерно способствовать развитию капитализма, что и будет наиболее верным средством сделать жизнь трудящихся более счастливой. Он пишет в рабочую газету в Вене: «В настоящее время капитал и наемный труд неразрывно связаны друг с другом. Чем сильнее капитал, тем сильнее класс наемных рабочих, тем ближе, следовательно, конец господства капиталистов. Нашим немцам, а к ним я причисляю и венцев, я желаю поэтому поистине бурного развития капиталистического хозяйства и вовсе не желаю, чтобы оно коснело в состоянии застоя». 

Вот и теория революции – нужно всемерно укреплять капитализм, потому что это приближает конец господства капиталистов! 

Примечательно, что в комментариях к высказанному Марксом представлению о том, что отрицание капитализма «восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры», в канонической книге советской политэкономии («Комментарии к “Капиталу” К. Маркса») эта цитата Маркса прерывается, и далее своими словами говорится: «На смену капиталистической собственности идет общественная собственность».

Советскому официальному обществоведению пришлось радикально подправить Маркса, сказав вместо слов «индивидуальная собственность» слова «общественная собственность». Эта поправка показывает, что политэкономия Маркса не могла быть фундаментом разработки политэкономии советской России. Маркс обещал, что скоро капитализм преобразуется в социализм – Царство добра на земле. Для масс он был пророком, а не теоретиком. Но в России требовался, кроме веры, рациональный большой проект реального преобразования.

Классическая (англо-саксонская) политэкономия не годилась для России, да и для иных цивилизаций и культур, даже капиталистических.

При этом Маркс опирался на труды ученых, которые в ходе Научной революции создали за три века новый метод познания и продвинули этот метод в обществоведение. При этом он предупреждал, что предмет его учения – западный капитализм и западный пролетариат. Даже образ ожидаемого социализма, созданного из капитализма западным пролетариатом, Маркс представлял категорически иным, чем вызревал в России. Для нас главное было то, что Маркс изучал капитализм и его будущее. 

Как же можно было для ключевой доктрины советского социализма взять за основу политэкономию капитализма Маркса!

Но в работе группы Плеханова были очень важны их непосредственные контакты с Марксом и его соратниками. Ф. Энгельс высоко оценивал деятельность группы «Освобождение труда». Он писал в 1885 г. В. И. Засулич «Я горжусь тем, что среди русской молодежи существует партия, которая искренне и без оговорок приняла великие экономические и исторические теории Маркса и решительно порвала со всеми анархическими и несколько славянофильскими традициями своих предшественников. И сам Маркс был бы также горд этим, если бы прожил немного дольше. Это прогресс, который будет иметь огромное значение для развития революционного движения в России». 

И теперь тем, кто старается разобраться в процессе сдвига СССР к своему краху, надо рационально и трезво представить вызревание деградации нашей картины мира во второй части ХХ века – от создания классических политэкономий Нового времени и до их глубокого кризиса и распада. Но есть надежда, что разобраться в этой проблеме для нас легче, чем на Западе, – мы еще не углубились в пещеры капитализма и постиндустриализма, а симптомы нашей болезни еще видны.  

Это – совершенно иной процесс становления капитализма и социализма. Формула первоначального накопления капитала, записанная в «Капитал», для России не годилась. Значит, это представление из «Капитала» нельзя было включать в условную политэкономию социализма, надо было изложить реальное состояние и вектор движения общности, которая составляла 85% населения России (и рабочие мыслили в этой сфере, как крестьяне). 

Надо сказать, что гуманитарная и творческая интеллигенция всегда понемногу сдвигали свои картины. Вот кусочек из письма Горького Бухарину (13 июля 1925 г.): «Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим на тот факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что здесь возможен, – даже, пожалуй, неизбежен конфликт двух “направлений”. Всякая “цензура” тут была бы лишь вредна и лишь заострила бы идеологию мужикопоклонников и деревнелюбов, но критика – и нещадная – этой идеологии должна быть дана теперь же. Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае – не та лирика, которой требует время и его задачи, огромность которых невообразима… Город и деревня должны встать – лоб в лоб. Писатель рабочий обязан понять это». 

В том же ключе рассуждал сам Н. И. Бухарин на I Съезде советских писателей (1934) о поэзии Сергея Есенина. Бухарин признает, что Есенин был певцом социализма, и задает вопрос: «Но что это за социализм? Это “социализм” или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашню, где “избы новые, кипарисовым тесом крытые”, где “дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой”. Этот “социализм” прямо враждебен пролетарскому социализму».

С начала краха СССР, новых кризисов и войн в большинстве народов и культур изменяются картины мира, смыслы понятий, образы прошлого и будущего – и даже самого человека.

Старые инструменты для изучения, понимания и освоения реальности недостаточны. Наша жизнь обволакивается, как туманом, неопределенностью, все больше и больше усилий мы тратим на попытки и ошибки. Распадаются дисциплины и теории, нормы и табу, институты и авторитеты. В этой атмосфере потоков невежества, манипуляции и нигилизма в СМИ и в деградированной массовой культуре страдают мышление и взаимное рассуждение людей. Страдают память, сознание и логика, оптимистические эмоции и конструктивное творчество. Такая атмосфера давит на все группы и общности народов – и читателей, и авторов. Меньше читают, а я думаю, у большинства авторов нет вдохновения – они идут в сумерках и дорога плохо видна. 

После 1950-х гг. стало отходить в прошлое единомыслие и возникло много социокультурных групп с разными инакомыслиями (большинство политикой пока не увлекались). Однако после восстановительного послевоенного периода консолидировались активные группы общностей, часть которых имела основания для антисоветских настроений. Но самые главные общности диссидентов организовались в тех этнических группах, которые были объектами антисоветской индоктринации со стороны и «шестидесятников» в СССР и идеологических служб холодной войны Запада.

Таким образом, к концу этапа, о котором здесь говорим, в образе жизни, структуре общества и в культуре возникли глубокие изменения. Важными частями этих изменений был сложный и болезненный переход от механической солидарности к органической.

На оба этих процесса общественная мысль и советское обществоведение не отреагировали. В картине мира советской культуры сохранилась присущая традиционным обществам иллюзия стабильности системы ценностей и установок людей, а значит, и иллюзия стабильности общественного строя. Эту ошибку сделала монархическая власть Российской империи, но советское обществоведение из этой ошибки урока не извлекло и продолжало поддерживать веру в магическую силу харизмы Октябрьской революции и Победы. 

Исходя из моего опыта и опыта товарищей, мы думали, что это особая малопонятная и малоизвестная дисциплина экономической науки мало интересует массу научно-технических, прикладных и гуманитарных профессий. Но в 1990-е годы постепенно часть интеллигенции, увидевшая угрозы в реформах, ведущих к глубокому кризису, пыталась понять, каков был смысл советской политэкономии социализма – той дисциплины, которой владело сообщество ведущих ученых теоретиков-экономистов. 

Я и мои товарищи читали четыре последних учебника «Политэкономия» (от 1980 до 1990 гг.), по которым учились советские экономисты. Трудно это сказать, но основные тезисы главных разделов были бессодержательны или непонятны.

Казалось, что во время перестройки и реформы советского строя большая часть экономистов (и вообще обществоведов) так легко перешли на антисоветские позиции потому, что они не верили в официальную политэкономию СССР, она их возмущала. А создание альтернативной политэкономии, которая неявно развивалась, заглохло после ВОВ. 

В первых советских поколениях – и в интеллигенции, и в госаппарате, у военных и практиков главных типов деятельности вырабатывалась реальная советская политэкономия, но строительство этой большой системы происходило отдельно, вразрез с проектом создания политэкономии для СССР на основе марксизма. Считалось, что «Капитал» Маркса задал методологию и для капитализма, а затем и для социализма – как универсальную парадигму. Эта ошибка заложила корни драмы и в конце катастрофу картины мира СССР. 

Наше антропологическое единство расщепилось.

Если мы хотим выжить как народ и как культура, надо знать и понимать эту революцию. Ленин – ее продукт и творец, ее теоретик и конструктор, он ключ к знанию и пониманию. Наша беда, что Ленин и его соратники не имели времени, чтобы ясно описать свое дело, они следовали неявному знанию. Нам надо реконструировать ход их мысли и дела. Эту возможность мы получили только сейчас, когда сникла и советская идеология, превратившая Ленина в икону. Молодым нужно холодное и достоверное знание.