Герман Садулаев: «Если у нас не будет своих активных боевых нарративов, то нам будет навязан чужой нарратив»

Постоянные читатели «Ваших Новостей» знают, что издание периодически публикует большие интервью своих главных спикеров не на повседневные темы, а в формате «программная вещь». Во время прошлой беседы с писателем Германом Садулаевым мы затронули интересную культурологическую тему – цивилизацию Вед и культурную экспансию. Как справедливо отметил Герман, в свое время распространение санскрита шло не столько мечом, сколько распространением самой цивилизации. Ведь под влияние древних ариев попадали и те народы, до которых доходили не войны, но тексты.

Герман Садулаев / ВН

«ВН»: – Герман, тысячи лет назад санскрит был, наверное, тем же самым, чем сейчас является цифровой код. То есть самым передовым средством связи. Но всё же это был в первую очередь и язык Вед. Этот язык был неразрывно связан с нарративом, религией и идеологией того времени. Сегодня технологии позволяют, вообще не пользуясь речью, доносить информацию. Но где же новая мифология? Есть только средство ее передачи, а самой общей мифологии нет? 

– Вы правы, во время санскритизации язык имел очень большое значение. Именно поэтому распространение североиндийской культуры на весь субконтинент получило название санскритизации. Потому что впереди воинов и правителей шли монахи со свертками книг, написанных на санскрите. И санскрит становился языком священнослужителей, языком делового общения, государственным языком. 

И да, вместе с санскритом приходили нарративы, которые даже имеют локальные версии на местных индийских языках. Хотя изначально эти нарративы были санскритскими. Поэтому опять же и название санскритизация. 

Сейчас, возможно, язык утрачивает свою, скажем так, единственную роль коммуникатора. Потому что действительно становится возможна передача массивов данных вне и без языка. Либо же с помощью искусственного интеллекта, который автоматически переводит любой язык на любой другой язык. Либо вообще не языковым общением. Сейчас это тоже становится возможным. 

Шлем и перчатки виртуальной реальности / Википедия

И, конечно, важно, какой нарратив идет вместе с этим новым языком. Этот новый нарратив не обязательно будет иметь нам привычную форму. Он не обязательно будет иметь форму книги. Мы же привыкли к нарративу в форме книги или устного сказания, которое тоже можно записать в виде книги. То есть это могла быть устно звучащая книга или записанная книга, но так или иначе это книга – какой-то особым образом организованный литературный текст. Сейчас нарратив возможен в других видах.

«ВН»: – Читатели нам не простят, если мы не скажем – в каких. 

– Нарратив сейчас может быть распылённым по другим формам коммуникации. Он может быть распылён по компьютерным программам, компьютерным играм, художественным и нехудожественным фильмам. 

Мы видим, как Запад это делал и сейчас продолжает делать. Он навязывает свой нарратив уже не в форме книг. Карл Маркс – это последний такой всплеск нарратива, который распространился на весь мир с помощью книги. Это был «Капитал» Карла Маркса. И другие книги Карла Маркса.

Карл Маркс / Википедия

Но с конца XX века и в XXI веке мы видим, что нарратив уже более массово распространяется с помощью видео, где даже не очень большое значение имеет озвучивающий язык. С помощью фильмов, с помощью игр, как я уже сказал, и с помощью различных культурных программ. Это то, что мы видим сейчас. Это те формы, которые принимает нарратив. И Запад успешно пользуется этим, внедряя свой нарратив в мозги населения.

Мало кто из советских граждан на самом деле прочитал книги Айн Рэнд. Это была такая российская эмигрантка в Америке, которая сформулировала по старинке в виде книги нарратив предпринимательства, свободного рынка и так далее.

Мало кто в Советском Союзе или в других странах павшего Советского блока читал книги Айн Рэнд. Но нарратив этот приняли. Через фильмы Голливуда, через компьютерные игры, через компьютерные программы, через деловые какие-то послания. Этот нарратив распространился. И возможно, сейчас в обратную сторону и с Востока тоже пойдет нарратив. Он пойдет не обязательно в виде книг, он пойдет в каких-то новых формах.

«ВН»: – Герман, игры – ведь это наша среда. Бахтинское поле, где как раз-таки Россия может возглавить это движение. Как она уже однажды подняла флаг Авангарда и понесла его на всю Европу, придумав новое искусство, новое кино, новую архитектуру, дизайн в его современном понимании. Игровая карнавальная культура – это же наше поле?

– Вы совершенно справедливо сказали, что еще одной из форм передачи нарратива является дизайн. С помощью дизайна потребительских товаров и архитектуры можно внедрять свой нарратив, как это Запад успешно делает. 

Почему мы не оказались в итоге во главе этого процесса?.. Такое часто у нас бывает, что в России что-то изобретается на теоретическом уровне. Но на прикладном уровне это широко внедряется уже в других странах. И потом опять к нам возвращается уже наполненным чужим содержанием. 

Здесь мы опять исторически повторяем то, что случилось с радио, с телевидением и так далее. 

Да, мы изобрели Авангард, но мы не смогли воспользоваться теми возможностями прорыва в человеческой культуре, которые он дает. Зато воспользовались этим наши геополитические оппоненты. И нам с помощью нашего же языка культуры внедрили свой враждебный нарратив. Да, такое происходит.

Можем ли мы сейчас изменить что-то в этом плане? Ну мы во всяком случае должны сделать попытку, должны как-то опереть на собственную культуру, на собственные силы. И найти какие-то способы трансляции своего нарратива. Но мы сейчас находимся в такой стадии угасания по Гумилёву. И у нас нет пассионарных сил для того, чтобы транслировать что-то вовне.

Мы стараемся наоборот закрыться от чужеродного влияния и как-то законсервироваться. При этом законсервироваться – это плохая стратегия. Потому что если не ассимилируешь ты, то ассимилирует тебя. Если у нас не будет своих активных боевых нарративов, которые мы будем транслировать окружающему миру, то нам будет навязан чужой нарратив. Другого пути нет. В консервации нас никто не оставит.

Герман Садулаев

«ВН»: – Вот Лимонов писал, что европейская цивилизация перешла в свою пищеварительную стадию. Такая цивилизация столовой или даже спальни. А может быть, Россия дарит всем свои открытия и изобретения потому, что Россия – это цивилизация лаборатории? И это вовсе не обидная роль…

– Это очень хороший образ – «цивилизация лаборатории». Но если мы не сможем отстоять свою идентичность и навязать свои нарративы, то с нами будет покончено. В том числе и как с цивилизацией лаборатории. И лабораторией тоже станут другие цивилизации. 

Сейчас мы видим, что лабораторией новых социальных технологий становятся Индия, Китай и Юго-Восточная Азия. Они сейчас становятся лабораториями новых социальных технологий для планетарного будущего. А в России мы сейчас не видим какой-то новой социальной технологии, которую мы смогли бы показать окружающим. Или даже навязать ее. 

Не обязательно с помощью войны. Иногда можно навязать свою социальную технологию просто с помощью ее привлекательности. Как, допустим, Запад навязал свои социальные технологии, демонстрируя фасад. Фасад там действительно очень привлекательный – демократия, соблюдение прав человека, экономическое процветание. Это был очень привлекательный фасад. И это был такой в широком смысле слова «дизайн».

Преподаватель высшей школы строительства и формообразования Bauhaus, художник и теоретик изобразительного искусства, стоявший у истоков абстракционизма, Василий Кандинский / Википедия

Дизайн западной цивилизации, с помощью которого они создали привлекательный образ и навязали свои нарративы всему остальному миру. 

Но сейчас лаборатория находится в Азии. И сейчас мы туда смотрим, пытаемся понять, что же будет завтра. Не на Запад мы смотрим сейчас. И к сожалению, в России мы тоже не видим новых идей и новых проектов социальной технологии.

«ВН»: – Хочу обратить внимание, мы всегда не с нуля создавали наши идеи. У нас был свой собственный коммунистический проект. Но без Маркса этого проекта бы не было. Так может быть, китайцы что-то придумают, но творческие развить это сможем опять только мы?

– Мы в действительности сильно творчески переработали теорию Маркса. Мы очень сильно ее изменили. И для своего народа, и для всей Восточной Европы, да и для всего мира. Реально действующий, живой социализм, конечно, далеко ушел от догматического марксизма. И уже его перенимали и Китай, и Корея Северная, и Куба. 

Владимир Ильич Ленин. Фото: ТАСС

Они перенимали марксизм уже в советском варианте. Они не перенимали изначальный марксизм. И даже советский вариант они уже доработали до какой-то своей рабочей модели. 

Была создана своя рабочая модель социализма в Китае, своя рабочая модель социализма в Северной Корее, на Кубе, в Венесуэле – везде были созданы свои национальные модели социализма.

Но чтобы нам сейчас точно так же взять какую-то внешнюю идею социальной технологии и творчески ее переработать для себя и под себя, а также для всего остального мира (для распространения), нужны очень большие творческие силы.

Для этого, я бы сказал языком опять же ленинизма, нужна творческая энергия масс. Этого не сделать в кругу кабинетных ученых. То есть это невозможно сделать так, что соберутся где-то на Валдае наши мыслители, возьмут, разберут какую-то социальную технологию, покумекают и создадут какую-то рабочую модель. 

Платформа Инновационный центр Сколково / Википедия

Нет, рабочая модель может быть создана только творчеством масс, только в ходе ее применения в общественной жизни. Только тогда выявятся ее плюсы и минусы, только тогда она будет отлажена.

А вот насчет какого-то серьезного эксперимента по внедрению новых социальных технологий – большой вопрос, способны ли мы на это сейчас. Достаточно ли у нас на это сейчас энергии, пассионарности и в какой-то степени безумия? Потому что необходима какая-то доля безумия для того, чтобы начинать новый социальный эксперимент.

«ВН»: – Да и нужны ли нам именно социальные эксперименты?

– Мы сейчас очень боимся социальных экспериментов. Потому что у нас перед глазами встает опыт Революции, опыт Гражданской войны, во многом трагический опыт построения советского общества. 

Фото: ИТАР-ТАСС

Наше общество сейчас боится социальных экспериментов. Оно говорит: «Нет-нет, только не это, только не надо нам новых социальных экспериментов». 

Но без социальных экспериментов нет никакого движения в будущее. Нет никакого прорыва. Никакого прорыва не будет без готовности опять совершить социальный эксперимент. Хотя мы боимся обоснованно. Мы не хотим новых жертв, мы не хотим потрясений. 

В общем непонятно, получится ли у нас сейчас что-то. Я пока пессимистически настроен. Я пока вижу, что нет. Пока что – с кем я ни разговариваю, в основном люди настроены негативно. Они говорят: «Нет-нет, нам не нужно никаких социальных экспериментов, нам нужна хорошая, готовая, работающая модель, проверенная модель социальной технологии, которую мы могли бы у себя просто применить». 

Фото: Чумичев Александр / ИТАР-ТАСС

И при этом мы как бы забываем о том, что если мы применяем чужую социальную технологию, то мы становимся сразу заложниками тех, кто обладает на эту технологию лицензией, кто является разработчиком этой технологии.

«ВН»: – То есть вместе с ней приходит санскрит? 

– Да, вместе с ней приходит санскрит. Но за санскритом всегда приходит и вражеское войско. За санскритом приходят и священники со своими книгами, со своими нарративами. Всё это приходит. 

Ты не можешь просто перенять социальные технологии, не попав при этом под цивилизационное влияние тех, кто является разработчиком этой технологии. Тех, кто может там давать тебе право на обновление и так далее.

И нужно понимать, что в 90-е – это тоже был на самом деле социальный эксперимент. Очень опасный социальный эксперимент, о котором нам не сказали. Нам не сказали, что это новый тотальный социальный эксперимент, когда мы попытались в 90-е годы в России применить все социальные технологии западного общества. То есть рыночную экономику, демократические режимы и так далее.

Борис Николаевич Ельцин. Фото: А.Сенцов, А.Чумичев /Tass

Мы попытались это полностью под копирку применить. Мы под копирку переписали свое законодательство. Мы попытались выстроить все общественные и экономические институты так, как они устроены на Западе. Но мы от этого получили только зависимость от Запада во всем. И через некоторое время мы поняли, что опять-таки эти социальные технологии без их доналадки как рабочая модель в нашем обществе не функционируют.

Ну не работает у нас рыночная экономика. Не работает она. Не работает у нас парламентская демократия как одна из функций социальной технологии управления обществом. Парламентская демократии у нас потерпела фиаско. Она совершенно никак не работает. 

Этот социальный эксперимент провалился, но мы до сих пор все-таки боимся чего-то нового. Боимся что-то внедрить. Хотя мы уже недавно это делали. Причем ведь делали мы это (внедряли социальную технологию рынка и демократии) под лозунгами «больше никаких социальных экспериментов».

Герман Садулаев / тг

В этом был парадокс. Мы написали лозунги: «Всё, хватит нам социализма-коммунизма, хватит нам социальных экспериментов над нашим народом, больше не надо». И под этим лозунгом мы начали новый чудовищный социальный эксперимент над собственным народом.