Гражданин Кулик попал под лошадь национального мифа

Олег Кулик, ветеран российского современного искусства, или «контемпорарного арта», должно быть, сильно удивлен свалившейся на него всенародной славой вкупе с уголовным делом. Казалось бы, что случилось-то? Подумаешь, дал на выставку «Арт-Москва» в Гостином дворе свою рядовую работу, даже не очень свежую – аляповатую поделку, якобы скульптуру «Большая мать». Так нет же, углядели в ней пародию на «Родину-мать» Вучетича – и пошли писать депутаты, а там и следователи за дело взялись. А что, нельзя было? Всегда же было можно – и вдруг нельзя. В общем, попал гражданин Кулик под лошадь.

История Кулика такова. Жил в Киеве странный юноша, искавший странной жизни. Чтобы было не так, как у всех. В поисках такой жизни поселился в тверской деревне. Однажды в деревню нагрянули странствующие «кураторы» и объяснили юноше, что путь его лежит в страну современного искусства. Так Кулик обрел свое болото и свою профессию: делать «чего изволите» в угоду арт-тусовке. Он занимался живописью, не умея рисовать, подвизался в скульптуре, не умея ваять, и даже, скинув труселя, изображал на публике собаку, хотя, как я подозреваю, в стране есть немало людей, более квалифицированно лающих по-собачьи.

А на самом деле, конечно, занимался он не первым, не вторым и не третьим, а вовсе даже четвертым. Только не надо про поиск новых путей в искусстве. Все эти новые пути уже сто лет как разъезжены вусмерть. И про эпатирование буржуазии не надо. Эпатировать можно было во времена Гюстава Курбе, когда у публики в голове имелся единый стандарт того, на что должно быть похоже искусство.

Наша же «буржуазия» – то есть интересующийся культурой средний класс – давно смекнула, что современное искусство похоже на искусство не больше, чем морская свинка на обычную щетинистую свинью, и на «контемпорарных» выставках лишних людей – тех, которые давятся в очереди за Айвазовским, – практически не бывает. То есть у современных кураторов эпатажной считается такая выставка, которая эпатировала бы публику, если бы соответствующая публика на нее явилась.

Но чем же на самом деле занимается Олег Кулик? За что его, в ряду других таких же художников, ценят кураторы, чего от него ждут и к чему его стимулируют? Это называется «деконструкция». Это понятие нахлобучил нам на головы Жак Деррида аккурат за год до того, как Олег Кулик пошел в первый класс киевской школы. Подается деконструкция как способ познания, но способ этот весьма своеобразный. Если конструировать – значит строить, то деконструировать, стало быть, – разрушать. Как действует деконструктор? Он берет устоявшуюся бинарную оппозицию и анализирует ее так, чтобы уравнять в правах оба ее элемента. Что это за оппозиции? Например, «добро – зло». Или «правда – ложь». Или «жизнь – смерть».

Впрочем, для русской культуры в этом нет ничего удивительного. Еще Валерий Брюсов писал в 1901 году:

Неколебимой истине

Не верю я давно,

И все моря, все пристани

Люблю, люблю равно.

Хочу, чтоб всюду плавала

Свободная ладья,

И Господа и Дьявола

Хочу прославить я.

Но кто такой Брюсов? Полузабытый советский морфинист. А Деррида – моден. И обстоятелен.

Как выглядит деконструкция в искусстве, примерно понятно. Перекомбинирование разных элементов, подстановка одного вместо другого, фига в кармане и вне его, высмеивание, пародирование и прочее низведение и курощение. Понятен и объект деконструкции. Это все традиционное и устоявшееся: история, государство, вера, быт, этика. Деконструкция – это сущность современного искусства. Не загибы, задвиги или вывихи сознания отдельных художников, а именно требование системы. Если угодно, социальный заказ. Как водится в художественной среде, стоящие вещи могут появляться вне заказа и вопреки ему, но заказ именно таков.

При этом отечественные кураторы (их образцом навеки останется Марат Гельман, хотя имя им легион) – всего лишь промежуточные заказчики, ведь над ними есть зарубежные институции, а уж кто тем выдает задания, знает один Вельзевул – то ли МИ-5, то ли МИ-6, то ли штаб рептилоидов под Марианской впадиной.

А хотя и без подобных предположений приходится признать, что паразитирование на мифе угасающем, обороняющемся и постепенно отступающем до сих пор было обречено на успех и концептуально неуязвимо. И то русло, в котором развивалось современное искусство, казалось естественным и безальтернативным. Людям же хочется, как говорят американцы, «быть на правильной стороне истории». И раз уж наблюдения за окружающим миром показывают нам, что магистральный путь человечества ведет нас от брака между мужчиной и женщиной к собачьей свадьбе пятидесяти шести гендеров и от воина и пахаря к криптомайнеру и тиктокеру, значит, негоже идти поперек рожна, нужно сообща рушить символы былой славы и былого величия, эти пугала, мешающие засеять мировое поле экспериментов зубами милого пушистого зверька.

Но на чем же тогда погорел Кулик? Под какую лошадь он попал? На его несчастье, открытие выставки «Арт-Москва» совпало с моментом перелома тенденции. Полумертвый миф, который Кулики привыкли весело и уже почти беззлобно пинать, зарабатывая очки в символическую копилку, вдруг подал признаки жизни. Деконструкция перестала быть безальтернативной, у нее появился конкурент – реконструкция, ревитализация традиции. И так получилось, что текущий символ этой реконструкции, «бабушка с флагом», совпал по модулю с «Большой матерью», но с обратным знаком.

С одной стороны – мать возрожденная, с другой – мать оплеванная. И в этой конкуренции куликовской поделке ничего не светит. Потому что поделка эта актуальна только для тусовки кураторов, а шевроны с бабушкой расхватывают бойцы на передовой.

Сегодня реконструкция нашего национального мифа – самое революционное и по-настоящему современное искусство. Если наше искусство будет развиваться в этом русле, то нам будет с чем выйти к миру – не к миру рептилоидов, а к миру людей. Это искусство будет движимо не внешним заказом, а народным порывом. Главное – не задавить этот порыв. Разумеется, все прежние институции, разжиревшие сразу и на государственных, и на сторонних деньгах и поставлявшие чиновникам для отчетности дешевое искусство «как у людей», должны уйти в прошлое, поскольку они и сами теперь представляют прошлую, отступающую и совершенно неактуальную тенденцию. Но этого мало. Битва в мире символов требует новых институций, новой базы организации и поддержки.