«ВОРОВАННЫЕ ЯБЛОКИ РАССВЕТА»: АНТОН ШАГИН КАК ПОЭТ

В издательстве «СТиХИ» («Сибирский тракт и хорошие индивидуальности») в серии «TheSingle» вышла книга «Вопреки» актёра и поэта Антона Шагина. Это уже третий его сборник: первые два «Её» (2014) и «Антоновки» (2019) — были по сути авторским самиздатом. «Вопреки» — появляется в профессиональном поэтическом издательстве. Это серьёзный шаг для поэта, ибо представляет собой легализацию в литературном пространстве.

Антон Шагин (Фото: кадр из сериала «Подкидыш»)

Подобным образом совсем недавно (а кажется — очень давно) легализовалась Анна Долгарева: у неё в «СТиХах» выходила книжечка «Русский космос» (2019). Анна выходила из так называемого сетературного пространства, Антон— выходит из среды шоу-бизнеса.

В этом плане волей-неволей напрашивается сравнение с другим современным популярным актёром, пишущим стихи, а именно —с Александром Петровым, у которого выходила книга «#Зановородиться. Невероятная история любви» (2020). Она тогда наделала много шума. Литературное сообщество и со скепсисом, и одновременно ревностно встретило её выход. Поэтесса и журналистка Евгения Коробкова напечатала в «Комсомольской правде» статью с врезкой: «Популярный актёр Саша Петров выпустил сборник стихов серьёзным по нынешним временам тиражом. А признанные поэты пробиться к читателю не могут», — и по мере сил раскручивала эту тему. Раскручивала за счёт передёргиваний и манипуляций, но стихи Петрова, надо признаться, всё равно не выдерживают никакой критики. Ну вот, например, Коробкова цитирует такое:

Свет,

ночь,

день,

ты — человек,

я — тень

твоя,

хожу с тобой,

бегу, не спотыкаюсь.

я тебя люблю,

я каждый день тобою

восхищаюсь.

Упоминаю Александра Петрова только для того, чтобы показать, насколько отличается и разительно отличается от него Антон Шагин со своими стихами. Это принципиально другой уровень, хотя и выходят они из одной среды. Про Петрова мы можем сказать: интересный актёр. И всё. Про Шагина же — интересный актёр и поэт. Без сомнений — поэт.

Ну вот, давайте с ходу процитируем первое попавшееся из Шагина:

Начать нечаянно слегка

застыть без импульса в пейзаже.

В еловой форме камуфляжной —

стоят леса, бежит река,

бурлит, мурлычет по-кошачьи

водой прозрачной.

Мне меньше сорока —

без фильтров снято селфи в Плёсе,

на Левитановском утёсе

спят кочевые облака.

Несут в себе тяжёлый груз:

дождя и осени союз.

В чём смысл бытия, поведай,

дай знать туристу здешнему

и мне с душою грешною

даруй победу,

как в дни печали и уныния

к себе верни меня.

Легко, размашисто и сочно — если выбирать три определения для шагинского стиля, я бы, пожалуй, остановился именно на этих трёх. Но за счёт чего это получается?

Начну издалека. У нас есть десятки авторов, которые очень чётко и с большим усердием выписывают собственную поэтическую генеалогию из одного-двух авторов. Одна из магистральных линий — постакмеистическая: через Бориса Рыжего и Дениса Новикова к Сергею Гандлевскому и Александру Кушнеру, от них — к Иосифу Бродскому и ахматовским сиротам, от тех — к Георгию Иванову и Владиславу Ходасевичу. Это — несколько упрощённая “дорожная карта”. При желании её можно усложнить.

Есть и другие линии —постконцептуалистская; постметаметфористская; извечная и, к сожалению, неубиваемая линия стандартизированного советского ЛИТО; похожая на предыдущую, но всё же отличающая от неё тиховейной яростью почвенническая линия; линия извечной филологической игры и т.д., и т.п.

Я всё это подробно прописываю, чтобы показать: многие современные поэты выбирают для себя протоптанный маршрут — и по мере сил расширяют и углубляют его.

Шагин же уходит от этого. Поэтическая генеалогия его восходит к чисто отечественной эклектике или, как ещё говорят, к всеотзывчивости русской души. Здесь и отроческие пятна увлечения Серебряным веком со всеми его “измами”, и профессиональное актёрское погружение в эпоху XIX века, и самостоятельное, пусть и несколько хаотичное изучение истории русской литературы, в том числе — и современной. Выявлять какой-то единый корень — ложный путь; описанная выше культурная ризома, пожалуй, лучше всего подходит для понимания поэзии Шагина. Он впитывает всё и отовсюду.

Разберём одно коротенькое стихотворение:

Дворы из детства — вы просты,

как “вынеси попить” в жару июля.

О, первые в подъезде поцелуи,

Вы — сорванные на лугу цветы.

Бренчанье струн в полночный час,

ворованные яблоки рассвета.

Мне часто-часто не хватает вас:

всего, что в детстве называлось летом.

Там рыбой пруд кишмя кишит,

мы с дедом на велосипедах,

и у меня насквозь промокли кеды,

а мы поём, и колесо скрипит…

Самая стандартная элегия с ностальгией о детстве и том времени и пространстве, на которые оно пришлось. Шагин по деталям собирает этот конструктор: вот чисто пацанское—“вынеси попить”, бренчанье струн, дворы; вот первая юношеская влюблённость — первые поцелуи по подъездам, сорванные на лугу цветы; вот лето (но не столько как время года, сколько как неосознанно примериваемый на этот хронотоп — рай) — дед, велосипед, пруд, рыбалка, дождь (и дед уже овеян божественный ореолом).

И всё это тематически и поэтологически можно с лёгкостью отнести к постакмеизму. Но Шагин сложнее. Его постоянное стремление к аллитерации — не только в этом стихотворении (пронзительно свистящее “с” в строчке «Всего, что в детстве называлось летом…»; шелестящее “ш” в строчке «Там рыбой пруд кишмя кишит…»), а в принципе — говорит об ориентации на подачу текста с голоса. Он же актёр, привыкший выступать перед аудиторией, — и ему уже как поэту становится важно не только прочитать, но и подать материал. Это желание врастает одним из первостепенных элементов в его поэтику.

Ещё одна немаловажная деталь — метафора. Есть такое уверение в литературной среде, что каждый серьёзный поэт должен работать в первую очередь именно с этим тропом, потому что в отличие от остальных метафора помогает расслышать и небесную музыку сфер, и перенести из реальности в ирреальность, и вообще ускоряет поэтическую мысль. В этом плане работа Шагина с метафорами во многом напоминаем работу имажинистов и смогистов. Он не стремится к дикорастущему каталогу образов, но, если что-то эдакое выдумывает, это становится заметным — как “ворованные яблоки рассвета” в разбираемом стихотворении.

Вообще яблоки как таковые — один из центральных образов в поэзии Шагина: «Яблоком Мичуринским закат постепенно наливается вдали…»; «Чертёж невидимой таинственной руки на спелом яблоке большой планеты…»; да и пресловутые антоновки, давшие название предыдущей книги, тоже надо учесть.

Если шире взглянуть, то можно увидеть, как стихи насыщаются сочными фруктовыми образами. И сюда уже можно подтянуть такие строчки: «От любви краснеем болгарским перцем…»; «Съешь початок царицы полей щедро солью посыпанный, сладкий вкус зерна его — брызги лучей солнца южного на брусчатке» и т.д.

Или вот даже такая ситуация: поэт приехал навестить раненых бойцов, пытается найти какие-то слова поддержки —  и тут опять волей-неволей вылезают фрукты:

А бойцы Донбасса радуются, как дети —

когда их навещают — когда нету смерти.

И стою я столбом, а бойцы сидят.

И что мне сказать им — спасибо, ребят?

Или вот вам книги, курево, фрукты —

это всё нелепо в такие минуты.

Вообще шагинская метафора удивляет, ибо насыщена витальностью и чрезвычайно антропологична: «Со звоном дождь поспешно хлынул, покрыл поля гусиной кожей…»; «Осока осени…»; «И пахло йодом одиночество в ночи…»; «Говорливые скворечники весны…»; «Морозом тронута мимоза в руках у незнакомки на Тверской…»; «Молилась муза бабочкам икон…» и т.д. И строится всё это во многом на аллитерации (кажется, Шагина в своё время “покусали” Бальмонт на пару с Брюсовым, а мимо пробегавший Блок — добавил), но ещё и на изначальной установке: в одной синтаксической конструкции, образующей метафору, должны соединяться не то что несоединимые образы, но принципиально разноплановые, разнородные, разновеликие. Мы же не можем поставить в один ряд “осоку” и “осень”? А Шагин — ставит, и у него получается настоящее поэтическое чудо.

Как и все книги серии «TheSindle», «Вопреки» делится на две части разной тональности: первая — то, что разбиралось выше; а вторая — «Небыляндия», стихи для детей. За неимением достаточной компетенции — не берусь о ней говорить. Замечу только, что это — непосильный труд, ведь писать для детей надо лучше, чем для взрослых. Халтура тут невозможна. И Шагину вроде бы это удаётся. По крайней мере, во всех аудиториях, где он читает стихотворения про карандаши, лошадку из песка и т.д., зрители остаются довольными.

Что ещё важно сказать? Шагин неровен. Можно даже сказать: очень неровен. Его нередко заносит на поворотах. И всё именно от того, что он поэт, его разъедает витальность, спешащая вызреть в поэтические строчки, — он ещё только учится держать себя в руках и ищет те основы для внутренней дисциплины, которые будут для него удобны.

Так в своё время говорили, например, про совершенно гениального Леонида Губанова. Он нанизывал образы и созвучия на вихрь импровизации. Иногда получалось чистое волшебство, иногда — просто сотрясание воздуха.

Но поэта, да и вообще человека творческого — надо судить по высшим его достижениям. В этом плане Антон Шагин — истинный поэт, который в силу самых разных обстоятельств только вступает в настоящее литературное пространство и озирается, куда же он попал. Ему даже не надо осваиваться и акклиматизироваться, потому что всё необходимое у него и в нём уже есть.

Остаётся подождать год-другой — и мы увидим, как Шагин, своровав очередные яблоки рассвета, возьмёт принципиально новую высоту.