Старик умирает, но продолжает богоборствовать

Об этой книге было известно ещё при жизни автора, правда, узкому кругу лиц. Несколько текстов просочилось через личные переписки, остальные ждали обнародования почти четыре года. Сам Лимонов сказал, мол, не стоит издавать всё это при жизни, слишком мрачно получилось; а после — пожалуйста. И поручил издание своему литературному секретарю Даниилу Духовскому (Дубшину).

Духовский — отличный фотограф, близкий к Лимонову человек (если применительно к этому писателю вообще можно употреблять слово “близкий”) и, так получилось, душеприказчик последней рукописи. На днях он объявил у себя в Фейсбуке, что специально ждал всё это время, чтобы книгу издать именно к восьмидесятилетию Лимонова. Что ж, поверим (и понадеемся, что с книгой воспоминаний Духовский так медлить не будет).

Книга называется «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое». Есть небольшая путаница: где-то пишут, что здесь собраны стихотворения 2015–2019 годов; а по логике, раз предсмертный сборник, то должна быть другая датировка — 2019–2020.

Вызывает вопросы и корректура — в особенности синтаксис. Понятно, что Лимонов не то что избегал всех правил русского языка, а зачастую не знал и ставил знаки препинания интуитивно и на слух (поверьте человеку, который работал как с поэтическими рукописями, так и с документами и дневниками). И в прижизненных сборниках всё это не так бросалось в глаза. Если Даниил Духовский заявляет, что книга вышла под его редактурой (это как? а что редактировалось, если составлял сам Лимонов?), то и вопросы по корректуре синтаксиса — тоже к нему (это не столько претензия, сколько желание понять систему).

Надо оговориться, что ранний период творчества поэта — и ещё не взявшего псевдоним “Лимонов”, и уже оперившегося во всех смыслах и перебравшегося в Москву — изобилует отсутствием знаков препинания, и это позволяет говорить об особенностях его поэтики. Последний же период творчества — послетюремный — чрезмерно дискретный: одна книга выходит в авторской редакции, вторая проходит через издательских корректоров, третья — в наборе всё того же Духовского, четвёртая — ещё как-нибудь. В итоге литературоведы остаются в бедственном положении, не понимая на что ориентироваться — в особенности в отсутствии рукописей.

Добивает название — «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое». Для Лимонова вообще не характерно многословие. Ни в самом тексте, ни на уровне построения предложения или абзаца, ни на уровне заглавий. Самые объёмные названия поэтических сборников — это «СССР — наш Древний Рим» и «Девочка с жёлтой мухой». В основной своей массе названия лаконичные и ничем не осложнённые.

Но это слишком частные, сложные и профессиональные нюансы. Массовому читателю углубляться в это не стоит. Начнём с чего-нибудь простого и вызывающего:

— Ты не боишься слова «рак»?

Ну как же так!

Ну как же так!

Хотя б из языка эзопова

Не выбрал слово дядестёпово

С длинножирафьей головой

А выбрал вон трёхчлен какой

— Да я его не выбирал

Его Создатель мне послал

Как кошке нудной, обосравшейся

Иль слишком высоко забравшейся…

В коротком предисловии автор признаётся: «Чего-нибудь особенного сказать не могу. Честно видел мир вниз головой. Такой он и есть». То есть перед нами не только привычные постобэриутство и примитивизм, но и изменённое состояние сознания — и, к сожалению, изменённое не алкоголем или наркотическими препаратами, а старостью и укрепляющейся болезнью. Привыкший к духовному эксгибиционизму, Лимонов откровенничает до самого конца:

Эдуард умирает, а может быть нет,

Он уже превратился в озябший скелет,

Полу-слышит, но всё же живёт как живой,

Эдуард Веньяминыч, родной!

Что же братие, лепо ли, бяше ли

Отлепились от пристани все корабли

Кирпичами начищены ручки кают

И матросы все в белом сидят и поют.

И сидят, и сидят, и сидят, и сидят

Как неясные гроздья белёсых котят

В бескозырках, в своих бескозырках

Словно зэки в печальных Бутырках…

И на смертном одре автора не отпускают образы, так или иначе повлиявшие на его жизнь, на образ мысли, на стихи, в конце концов. Это и матросы (естественно, настроенные революционно!), в которых узнаются любимые дети — нацболы, и зэки, олицетворяющие собой простой русский народ, и сам “Эдуард Веньяминыч” — великий и несравненный, но такой же, как все. А ещё примечательна намеренная тавтология, плеоназмы — “живёт как живой”: согласитесь, есть в этом что-то (хочется сказать: живое!) настоящее, всамделишнее, правдивое и вместе с тем витальное?

Одновременно с этим Лимонов не был бы Лимоновым, если бы, во-первых, не насиловал великий и могучий (ох уж этот харьковский темперамент!); а во-вторых, не противоречил бы самому себе: если в предыдущем тексте ощущается любовь к русскому человеку и его принятие, то в следующем — уже вперёд выступает мегаломанская фигура лирического героя (за которой, естественно, узнаётся автор):

Я уйду от вас жить в за другие миры,

Чтобы вы рядом бы не воняли

Лучше жить мне в окрестностях чёрной дыры

Чтобы ноздри от вас не страдали…

За созвездьями ночь, словно шило в мешке

И уколы от звёзд постоянны

Отдохну от вас там, в световом далеке

Где планеты свистят окаянны…

Не любили меня, и понять не могли

Эти жалкие русские трупы

Вот лечу мимо вас в межпланетной пыли

Выбегайте, набросив тулупы…

(Для начала позанудствую и скажу, что “в за” — это не совсем примитивизм, а скорее предлог; и он должен бы писаться через дефис, как “из-за”, “по-над” и пр.)

Здесь уже чувствуется усталость от прожитого. Не от жизни как таковой, но от того груза, шампанских брызг, насыщенности и перенасыщенности, что были у Эдуарда Вениаминовича. Всё повидал, во многих странах был, испробовал такое количество девок, какое иным и не снилось, был писателем, поэтом, публицистом, политиком, зэком, аятоллой и т.д. Всё, говорю, испробовал. А вот что будет после жизни — это самый волнительный вопрос.

И именно этим вопросом, лёгкими галлюцинациями, лирическим бредом и фантазиями на заданные темы наполнена книга «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое».

Из насущных мыслей, которые мучили поэта, можно выделить, пожалуй, вот это:

К пальмам! Хотя бы в последние месяцы!

Здесь с отвращения можно повеситься!

Мне перед тем как в последний voyage,

Ну́жны вы пальмы и ласковый пляж…

У Лимонова на протяжении всей жизни была большая тяга к Азии. Если б из СССР можно было уехать в эмиграцию куда-нибудь в Индию или Китай, поэт предпочёл бы их — экзотика, выход за рамки, сделать, в конце концов, не так как все. Но в советское время пришлось довольствоваться Веной, Римом, Нью-Йорком и Парижем. А в конце жизни Лимонов вздумал лететь в индийский город мёртвых Варанаси. Уже нашёл молодых компаньонов, задумал обряд сжигания собственного тела, взял билеты, но… но где-то там сверху решили по-другому — и поэт умер в своей постели и был похоронен на Троекуровском кладбище.

Хочется верить, что это было неспроста, и его могила — будет таким же местом паломничества, как могилы, скажем, Виктора Цоя или Сергея Есенина.

Какие-то тексты этого сборника вполне могли оказаться в предыдущих книгах. Например, «8 марта» («Продавали цветы…») будто выпало из сборника «СССР — наш Древний Рим»:

Продавали цветы

Обувь драили щётки

В этот день веселились

Советские тётки

В крупных кепках грузины

Продавали мимозу

Отправлялись на юг

Не спеша паровозы…

И рабочие вместе с крестьянами

Смели быть молодыми и пьяными…

Если возвращаться к серьёзному литературоведческому тону, то замечу, что в «Зелёном удостоверении епископа…» Лимонов продолжает свой уникальный эксперимент — работу с жанром фрагмента. Неловко цитировать самого себя, но куда ж деваться? У меня есть статья «Фрагмент как жанр в поэтическом наследии Лимонова», опубликованная в нижегородском филологическом журнале «Палимпсест»: «Текст может начинаться внезапно, с многоточия, которое не обозначает, а подразумевает наличие сюжетной завязки; может также внезапно обрываться. А может быть внешне похожим на обычный поэтический текст, но сюжетно, композиционно или на уровне лирического напряжения выглядеть прерванным или оборванным. Эта поэтическая практика не походит на написание фрагментарных стихотворений, где используются сцены и картины, сменяющие друг друга, чтобы в конечном итоге из мозаичных вставок вышло полномасштабное полотно. В данном случае самоценен фрагмент сам по себе». И вот, пожалуйста, сразу пример:

Ох и холодно в Клину!

Чайковский у камина

Хрупкий молодой мужчина,

Приобщается к вину!

Ничего, кроме этих четырёх строчек, нет. Есть восклицание в начале и в конце: оно настраивает на дальнейшее развитие сюжета; но развитие отсутствует. Как хотите, так и воспринимайте. Чего здесь больше — композитора Чайковского как такового или просто образа “хрупкого молодого мужчины”? А вины вкупе с этим образом должно намекать на гомосексуальность и утончённость? А аллитерация на “х” и “к” подчёркивает всё это или работает только на ощущение звенящего холода? Ответы на эти вопросы могут быть (тем более, что они дают в самих вопросах), но они никогда не будут окончательными, потому что жанр фрагмент не предполагает конца в принципе. Раз нет окончания, нет и ответа.

(Отдельно позанудствую и отмечу совершенно ненужную запятую, стоящую между подлежащим и сказуемым.)

Ещё надо сказать о названии. Автор в предисловии проговорил: «Зелёное удостоверение епископа я заслужил». Читатель спросит: а он что — был церковным служителем? Нет. Был воцерковлённым и написал не одну эпохальную религиоведческую работу? И нет, и да. Лимонов — еретик, написавший «Ереси», «Illuminations», «Plus ultra» и ещё пару-тройку книг, где проговариваются воззрения. Заражённый идеями Носовского и Фоменко, он пересматривал историю человечества и бросал вызов Богу…

Лимонов был крещён под именем Пётр, но судьба распорядилась так, что непризнанность, скитания, одиночество заставили его ужесточиться и бросаться вызов всем и вся. Когда ты раскладываешь по полочкам священных монстров, одним хуком с левой убираешь своих литературных конкурентов, мудро позиционируешь себя во внутренней политике (так как работаешь на вечность), трудно удержаться и пройти мимо Самого Главного… Лимонов в «Ересях» предлагал, собственно, найти Бога и съесть его.

Не так давно удалось найти его дневник 2008 года, где собраны записи того периода, когда он расстаётся с Екатериной Волковой, пишет сборник стихов и «Ереси». Позволю себе привести несколько отрывков того периода, чтобы вы удостоверились в… величии замысла Лимонова.

27 марта: «Продал ли я душу Дьяволу в “Ересях”? Татьяна Тарасова, исламистка, перепечатывавшая “Ереси”, сказала, стесняясь, что это “бесы” и сатанизм, так как-то, со смущённой улыбочкой». 28 марта: «Потрясать основы мироздания… Я так потряс в “Ересях”, что Иоганн-Вольфганг Гёте не потрясал, и Ницше не потрясал. На самом деле я дошёл до предела человеческого мышления. Я ещё до этого подошёл к краю человеческого опыта». 2 апреля: «Ночью читал для успокоения биографию Гитлера, а затем манускрипт “Ересей”. Да! До этого нужно было додуматься! На самом деле это радикальный космизм. Эти идем будут иметь популярность! Я был горд собою ночью». 3 апреля: «С “Ересями” я взгромоздился на какую-то высоту, откуда и Ницше, и Гитлер кажутся маленькими. Я взгромоздился туда с помощью виде́ний и ви́дений. Я записал гениальное озарение». 25 апреля: «Макс Громов подарил мне книжку “Шаманский космос”, где некий Аликс пытается убить Создателя — огромное насекомое. Тема близкая к “Ересям”. Автор: Стив Айлетт».

А теперь для иллюстрации вышесказанного и удовольствия лишний раз обратить внимание на стихи вернёмся к последнему сборнику:

А старый солдат свои рёбра смотрел

И песню такую сквозь зубы он пел

«Нам, старым солдатам, пекинская пыль

По вкусу и цвету знакома

А через границу мы шли в полный штиль,

И лишь полыхала солома»

А старый солдат, облучённый не раз

Нашарил рукой свой невидящий глаз

Студёные воды, байкальский баркас

Очнулся. Палата. Мы дома…

Ты в клинике подлой, засранец, лежишь

А ведь ожидает Валгалла

Там место есть тёплое, что ты дрожишь,

Валькирия даст одеяло

Напоследок всё же скажу, что «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое» — большая радость. Я не сторонник того, чтобы все филологические труды приурочивать к юбилеям, — это как-то наивно и глупо. Помимо этого сборника в этом году намечаются переиздания прозы, выход третьего тома «Полного собрания стихотворений и поэм», плюс ещё Кирилл Серебрянников который год грозится экранизацией самого скандального романа «Это я — Эдичка» (та версия, что была слита в интернет, не выдерживает никакой критики). Может, наметится что-то ещё… С наследием такого гиганта мысли, такого оригинального поэта, такого невозможного прозаика необходимо работать. Жалко, что получается несогласовано, врозь, как лебедь, рак и щука. Но уж как получается. Главное — работать.

Коллеги, в честь этого сборника поднимаю за вас бокал!