«Добрые песни» недоброго времени.

Александр Паршиков, известный слушателем отечественной вне-эстрадной музыки как Бранимир – удивительнейший пример русского, весёлого и страшного слияния, казалось бы, несопоставимого.

Здесь и продолжение традиции социально направленного панка (в первую очередь вспоминаем «Адаптацию»), и бардовская манера подачи материала, восходящая не столько к Высоцкому и Северному, сколько к авторской песне Джека и группы «Медведъ Шатунъ», Александра Непомнящего, Олега Медведева – и мощь образного слова, самой почвой рождённого, от Башлачёва и Ревякина перенятая, – и гностический мрак богоборчества и развенчания человека, смешного и жалкого, в духе отцов музыкального южного подполья в лице групп «Зазеркалье» и «Церковь Детства»…

Первую известность Бранимир получил, исполняя именно такие беспросветные песни – а фирменный чёрный юмор здесь не разбавлял, а только усиливал воздействие; кто слышал треки периода нулевых и первой половины десятых – «Ибица», «Жюстина», «Сыновья», «Праздники» – не забудет. Ад, своими руками людьми для себя выстроенный, в погоне за красивой жизнью, борьба за место под солнцем, перерастающая в «умри ты сегодня, а я завтра», и галерея рухнувших в ничтожество на поле этой войны мужчин и женщин. И над всем происходящим – демиург, создатель миров, безразличный и равнодушный к земле, на которой кровавая, позорная свистопляска не прерывается никогда.

Так растолкуй же мне, Яхве (или как Тебя ещё): если Ты нас так любишь,

то зачем нас было загонять в эти дурацкие пищевые звенья?

И из поколенья в поколение передаётся неутолимая жажда мяса и крови ближнего.

И не вырваться из этого порочного круга. («Сыновья»)

Убеждённое, нелукавое, выстраданное всей жизнью богоборчество (понимаемое как борьба с моралью рабов) и мизантропия в определённый момент достигли у Бранимира своей предельной концентрации – но, по словам самого исполнителя, именно тогда реальность повернулась иной стороной: концертные путешествия по России, от одного города к другому, явили людей, живущих в тех самых мрачных посёлках средней полосы – но сохранивших человеческое.

И постепенно тематика песен начала меняться. Не в сермяжном духе сострадания ко всем сирым-убогим – а через взвешенное, вменяемое принятие зла и мрака как части действительности – но без смакования и эмоциональной артикуляции.

Альбомы «Семь чудес», «Жизнь и смерть Скруджа Макдака» и особенно «Три сына» свершившуюся перемену иллюстрируют лучше всего – пространство отечества всё ещё остаётся суровым, зачастую безжалостным полем экспериментов, но именно здесь, как цветы в пустыне, переламывая окружающее лихо, рождаются герои: такие как пожарник Фома, воспетый в одной из лучших песен Бранимира:

О чём он вспомнит? Как на заводе синим пламенем горят

Поделки важные, надежды и мечты.

Как полыхают глотки гневом на судьбу,

Как на тарань течёт слюна в застолье тёмном…

(…)

О чём он вспомнит? Как тушит дом соседский пенная струя

Белее снега из пожарной каланчи.

Ханыги спали – подгорели куличи!

И на плечах своих тащил личинку Коли,

Малютку-девочку из жёлтого огня

Седой пожарник с дивным именем Фома.

Он тоже рос в таких домах, в которых пропадом горит

Собачья жизнь пожаром в цвет породы Колли. («Фома»)

И вот выходит альбом «Добрые песни».

Кто бы что ни говорил – для добрых песен сейчас самое время. Если понимать добро в духе Бранимира, конечно.

Альбом открывается песней «Не хочу никуда уезжать», выложенной в сеть ещё весной и ставшей одной из первых знаковых песен времён новой украинской смуты.

Название соответствует содержанию композиции полностью: навязчивой мантре о необходимости свалить из этой безумной страны противопоставляется вполне простая мысль «Здесь мой дом и семья» – и мысль чуть посложнее, по крайне мере, не такая распространённая: «Кто я такой, чтоб прийти на готовое, / если рай этот строил не я?» Подобный этический аргумент редко возникает в спорах или рефлексии на тему эмиграции.

И что ещё любопытно: в качестве адресата песни выступает не совсем та публика, которую Бранимир собрал за более чем пятнадцать лет концертной деятельности; конечно, там разные люди есть, но большинству из них не надо проговаривать о невозможности отъезда из России. А вот для некоторых студентов университетов и вузов Москвы и Санкт-Петербурга, работникам и бизнесменам так называемого «среднего класса», чей социум, к сожалению, в значительной мере состоит из персонажей, готовых или рассматривающих вариант отъезда за границу, – адекватным людям этой среды песни Бранимира как раз не хватало.

Второй трек «Добрых песен» также выкладывался в сеть раньше основного альбома – «Солнечный день». И кажется, текстуально куплеты невозможно понять иначе как депрессивный психоз и экзистенциальщину: размышления о невозвратимости времени и мерещащихся вдали рядках могил твоих любимых и тебя самого сложно эмоционально связать со светлым солнечным днём.

А он именно такой: солнечный день, освещаемый воспоминаниями из детства, артефакты из которого – постер с Ван Даммом, футбольный мяч, папины вещи – рассеивают туман унылого быта, возвращая жизни смысл, а сердцу – мужество.

и вся жизнь у тебя впереди бьется сердце в фанерной груди
все дороги до ада открыты
и в душу волки пока не плевали («Солнечный день»)

Детство – как эмоциональное переживание, дверь в лето, сказка сказок – постулируется как определяющая человека ценность, наравне с Родиной. Потому что оттуда родом. Это очень хорошо понимал, кстати, Борис Рыжий – и здесь Бранимир с ним в одной лодке.

«Великая жизнь» несколько снижает пафос. По форме – нечто среднее между дворовой балладой и футбольной кричалкой, только ещё и музыкальное сопровождение организовали; особенную ноту здесь добавил Александр Корюковец – замечательный баянист из группы «Аффинаж».

На деле же – как и ещё одна песня из альбома «Торпедорубин» – здесь брейгелевская галерея народных лиц, знакомых каждому жителю небольших провинциальных городов. Искренние, хорошие, по-весёлому плутоватые мужики – у которых не вышло выбиться в хозяев жизни. Так бывает. Осталась лишённая романтического полёта повседневность несостоявшихся (а может, просто ещё неуспевших проявиться?) Лепсов, Джеки Чанов и Павлов Буре.

Бранимир не сочиняет типажи в духе плохой деревенской прозы, он знает, про кого поёт и как он должен спеть об этих людях; Бранимир выступает как настоящий интеллигент в шаламовском смысле, т.е. лучший сын своего народа. И помня, что кому больше дано – с того больше и спрос, он воссоздаёт в песнях пространство гаражей, бараков и поселковой бедности, потому что органично отобразить это пространство жизни миллионов соотечественников могут считанные единицы, и он – один из них.

Дальше – безоговорочный шедевр и жемчужина альбома. Песня «Фазан».

У лампадки догорал огонёк,

Тучки плакали тревожной водой.

Собирался на воду паренёк

С погонялом неприметным «Седой».

С детства батюшка учил – не убий,

Говорили: убивать – это грех.

Но когда гудок трубит,

Это правило отнюдь не для всех.(«Фазан»)

Сказовая, воскрешающая в памяти военную лирику советской поэзии композиция музыкально оформлена как задорный чёрный ямайский регги. Недаром Бранимир однажды делал кавер на песню главной – и по гамбургскому счёту единственной – группы русской регги-музыки: «Комитет охраны тепла».

Танцевальный ритм, женский бэк-вокал, африканские барабаны и фьюжен-джаз трубы Сергея Летова, вступая контрапунктом с историей личной войны героя песни, непостижимым образом создают единое художественное пространство; красочное и эмоциональное музыкальное сопровождение будто на новом историческом витке воскрешает военную казацкую песню, также знавшую инструментальную насыщенность в песнях, посвящённых смерти на поле брани.

Но самой страшной песней в альбоме оказывается не песня о войне, а старый-добрый родной ад композиции «Через двор».

Через двор

Мы тащили к барыге ковёр.

А потом за раствор

Закрывался соседний забор. («Через двор»)

Гнетущее, подчёркнуто отстранённое исполнение песни постулирует как непререкаемую данность обречённость родных мест на смерть и забвение. Некоторых вещей не исправить, также как и бесполезно прожитую жизнь: листва засыпает дворы, футбольные площадки, расстрелянных в джипах пацанов, что шли к успеху – и ничего не остаётся.

Остаётся рассчитывать только на себя.

Я зарёванный к Богу бегу,

Утопая в могучем снегу,

Подниму-заверну своё солнце в фольгу

И его до весны сберегу. («Через двор»)

«Через двор» – предпоследняя песня альбома.

Последняя песня – «Я не хочу никуда уезжать». И только она могла прояснить макабрический пафос, утвердившийся к концу, казалось, добрых песен.

От варианта, открывающего альбом, «Я не хочу никуда уезжать» её отличает иная аранжировка и местоимение в названии. Личное местоимение «Я» в название песен Бранимир не использует практически никогда – а учитывая, что композиция с одним и тем же текстом открывает и завершает альбом, уверенно скажем: в ней заявляется и закрепляется личная позиция автора.

Не хочу никуда уезжать.

Пусть весь мир брызжет чёрной слюной.

Если здесь пекло, если здесь ад,

Этот ад мой родной.(«Я не хочу никуда уезжать»)

Ад – это не только работа с образом России как сурового места для жизни. Оставаться в рамках такого толкования – значит, несколько упрощать и замысел альбома, и талант Бранимира, и задачи русского искусства. В конце концов, великая культура не может быть занята только вопросами своей страны и текущей политической ситуации – и, откликаясь на современность, искусство большой культуры раскрывает в конкретном – всеобщее.

Остаться в аду, по Бранимиру, – это иметь мужество жить и работать на земле, зная, что мир во зле. Принять зло как данность – и не принять его как путь, чтобы своей рукой внести хоть что-то в борьбу с тьмой.

А рай – не только ироническая метафора штампа эмиграции. Здесь и образ действительно счастливой, в меру добродетельной и простой жизни; да, её можно себе построить, и сохранить свою душу от зла – вот только такой личный рай подразумевает исход из мира боли и ужаса, где останутся все остальные. Эмиграция ли это или просто порядочная жизнь для себя одного – не так важно.

И вот получается, что человеку, желающему не иметь дела со злом, рай – эмиграция.

А Бранимиру – ад и родня. Потому что такой путь – да-да, настаиваем – русской интеллигенции со времён Гаршина: красный цветок на грудь здесь вместо медали.

Выбор отнюдь не очевидный и далеко не безупречный этически – особенно с религиозной точки зрения. Ну что ж, на то и дана человеку свобода воли.

Но под конец, всё же, одну цитату по теме приведём:

«Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее». От Матфея 16/25.

Автор: Владислав Крылов, культуролог, аспирант философского факультета МГУ