В спектакле Театра Российской армии Раскольникова романтично превратили в казанского стрелка Галявиева

Когда мы решили, что пиарить скопинского маньяка – дно, из-за кулис театра постучали. Стокгольмский синдром – изученная в психологии тема. Жертвам иногда нравятся насильники, мучители и агрессоры. Необъяснимая логикой и здравым смыслом симпатия. Между ними возникает связь.

Так и расстрел школьников в Казани породил целые группы (!) в соцсетях, поддерживающие 19-летнего Ильназа Галявиева, который 11 мая расстрелял несколько десятков человек в школе № 175 (семеро погибли, более двадцати пострадали). Девочки и мальчики собирали денежки на адвоката серийному убийце.

Киллеру, отнявшему 7 жизней и навсегда погрузившему жизнь десятков человек в психологический ад, в котором они будут теперь находиться до конца жизни. Более того, в ВК начали множится фейковые аккаунты пользователей, восхищенных «работой» стрелка.

Русский театр тоже решил посмаковать тему.

Вослед за Ольгой Бузовой во МХАТ им. Горького, трансгендером в Театре на Малой Бронной и матерящейся на могилах ветеранов ВОВ Лией Ахеджаковой в «Современнике» не оставаться в сторонке решил Театр Российской армии. И взбудоражил общественность постановкой «Преступление и наказание» (Раскольников/Галявиев) в рамках мастерской «Достоевский рядом».

Изучать природу зла, препарировать психические отклонения — тяжелейший и тонкий труд. Им занимаются и писатели, и психоаналитики, и режиссеры с актерами. Но делать главным героем (как мы помним, Родиона Раскольникова едва ли можно назвать героем, но и очевидным антигероем Достоевский его не сделал, как Свидригайлова, к примеру — философ и литературовед Михаил Бахтин описывал Раскольникова как персонажа с «незавершенным внутренним ядром личности», неисчерпаемым «человеком в человеке», ареной чужих голосов) спектакля, то есть увековечивать, по сути, арестованного убийцу… Это, интеллигентно говоря, спорная затея.

Мало того, что, в отличие от абсолютно бескорыстного Раскольникова, ведомого идеей, казанский стрелок Галявиев нарочито хотел прославиться за счет очередного колумбайна (и ему это удалось), так еще и никакой дилогии сознания в голове 19-летнего киллера не валялось. Он просто шел уничтожать человечество. Скорее всего, из мести.

– Я просто мир ненавидел, с ненавистью и пошел, – признался организатор массовой стрельбы на допросе. – Летом у меня начал пробуждаться монстр, конкретно. Я всех начал ненавидеть. Я всегда всех ненавидел и начал еще больше ненавидеть. Я впервые сказал это своей маме, у меня мамы нет, я ее на «вы» просто называю. Она мне не мать. У меня нету родителей, я вас всех ненавижу. У меня нету матери, я от всех отказался. Женщина, которая меня родила, это не мать. Нету ни мамы, ни папы, я их так никогда не называл.

Как говорится, Раскольников, которого мы заслужили

– Я не рассматриваю Достоевского в параллели с современностью, – уверяет режиссер постановки Александр Плотников, ученик Константина Райкина. – Скорее – современность в параллели с Достоевским. Вторя удачной фразе одного современного театрального деятеля, я считаю, что театр – это репетиция свободы. Мы можем освобождать жизнь, делать ее выносимой. Достоевский для меня – это проблема русского (да уже и любого) сознания и метод преодоления этой проблемы.

В театре считают, что главное послание этой экспериментальной инсценировки в том, что Раскольников – «обычный никчемный убийца» (!). А вот задача этого эскиза – «воспитать в зрителях эмпатию, чтобы ни за какой философией нельзя было спрятать убийц и насильников. Похоже, авторы спектакля немного запутались, как и главный герой «Преступления и наказания». Как можно показать раздираемого противоречиями индивидуальных сознаний и моральной биполяркой Раскольникова/Галявиева, при этом подчеркивая, что за философией нельзя спрятать убийц? Тут или сбой матрицы, или нелепая попытка оправдаться задним числом. В голове Родиона копошатся десятки эмбрионов разных мировоззрений из разных эпох (Макс Штирнер, Наполеон III, Петр Верховенский, Чаадаев и Герцен), обозначенные через пересечения героя с другими персонажами романа.

– Вся действительность, – писал Достоевский, – не исчерпывается насущным, ибо огромною своею частию заключается в ней в виде еще подспудного, невысказанного будущего слова.

Объем и многослойность этого образа неисчерпаемы

Даже Ивана Карамазова можно было бы попытаться скрестить с Ильназом Галявиевым, ведь он допускал, что «все дозволено», потому что нет бессмертия души. Его мотивация кристальна и понятна, как и дистиллированная тотальная подростковая ненависть казанского стрелка, которую он взращивал несколько лет после окончания школы. Но Раскольникова-то за что?

– Мы пытаемся дегероизировать Раскольникова, – отвечает режиссер. – Напомнить, что убийство мерзкой старухи – это вообще-то микрогеноцид. Когда убили шесть миллионов евреев – важно, а когда одну старуха – ничего, можно и про бога поговорить?.. Мы выступаем против этого шаблона. Есть такое слово – реституция. Реституция – это восстановление в правах. Мёртвые мертвы, кто восстановит их права? Мою прабабушку и прадедушку какой-то генетический потомок Раскольникова убил топором и украл их деньги. Кто восстановит их права? Кто будет говорить о мертвых? О таких «неважных», «невзрачных» мертвых, вроде моей прабабушки или старушки-процентщицы? Наш Достоевский – это попытка реституции. Я верю в воскресение, но только внутри нашей памяти, внутри нашей эмпатии, внутри нашего внимания.

В СИЗО, где находится убийца, регулярно приходят пожертвования на его счет – по словам ответственного секретаря ОНК Москвы Алексея Мельникова, уже почти 40 тысяч рублей. С них он может покупать сигареты, продукты питания и предметы первой необходимости в магазине ФСИН. В интернете продолжают открываться фан-странички, посвященные убийце.

– Просто так он бы не мстил, – пишут пользователи.

Автор: Егор ШИЛОВ