«Независимость Украины» и зависимость от тенденции: перетягивание Бродского

Известный литературовед, профессор филологии Олег Лекманов – автор биографии Осипа Мандельштама, соавтор биографий Сергея Есенина и Венедикта Ерофеева, комментатор ряда классических текстов – опубликовал статью «»Нам» и «нас» в стихотворении Бродского «На независимость Украины»» (журнал «Волга», № 5, 2023 г.).

Иосиф Бродский. Фото: Getty Images/Ulf Andersen

Пафос статьи, а точнее реплики, не столько в литературоведческом, сколько в политическом споре, легко считывается, когда автор сообщает, что данный текст – сокращенная версия одной из глав его новой книги «Бродский как (анти)имперский поэт». Отдадим должное Олегу Лекманову – круглые скобки в книжном титле, пусть на уровне интонации, свидетельствуют о том, что утверждение исследователя об антиимперской сущности поэзии Бродского не категорично и он готов к дискуссии, даже и с самим собой. Однако исходя из опубликованного в «Волге» разбора знаменитого стихотворения, легко установить: заявленного плюрализма у Лекманова не наблюдается. Как минимум в данном тексте.

Разумеется, профессору, уехавшему из страны в начале 2022 г., публично и вполне радикально вставшему на украинскую (точнее, антироссийскую) сторону в конфликте, стихотворение Бродского совершенно чуждо, а сейчас так и враждебно. Свою задачу Лекманов видит в принижении его историософского и гражданского значения и объявляет «На независимость Украины»: 1) результатом исторического и отчасти сословного (можно сказать – группового, но я настаиваю на первом эпитете) заблуждения; 2) неубедительным продуктом поэтических амбиций позднего Иосифа Бродского.

Прежде чем прокомментировать эти тезисы, отметим странную у маститого ученого поверхностность в расшифровке исторических реминисценций, которыми обильно насыщено стихотворение Бродского.

Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!

Не нам, кацапам, их обвинять в измене.

Сами под образами семьдесят лет в Рязани

С залитыми глазами жили, как при Тарзане.

Лекманов:

Он (Бродский – А. К.) прямо говорит, что если вспомнить историю России и Советского Союза, то русским гордиться особенно нечем. Рязань в третьей строфе почти наверняка должна была напомнить читателям о князе Олеге Рязанском, которому традиционно инкриминируют сговор с Мамаем и Ягайло за спиной Дмитрия Донского и предательство Дмитрия. А «семьдесят лет» – это, конечно, семьдесят лет советской власти (с 1917 по 1987 гг.), когда весь советский народ, в том числе и русские, а не только украинцы, покорно жили под ярмом и не оказывали решительного сопротивления государству-насильнику.

Мне очевиднее другое: Рязань для Бродского – обобщенный символ и корневой Руси (Есенин в схожем посыле вообще обходился строчной буквой «Твой иконный и строгий лик / по часовням висел в рязанях»), и советской провинции. Естественно, Олег Рязанский отсюда не вычитан, а произвольно вчитан с не очень понятной целью (оправдание предательства? – ну так это к Лекманову, а не к Бродскому) – и немудрено, что дальнейшего развития в тексте исследования догадка о князе не получает. Предметно точный в контекстах Иосиф Александрович, имей в виду Куликовскую битву и измену Олега Рязанского, говорил бы не про семьдесят, а про шестьсот лет – но интересует его не XIV век, а ключевые для русско-украинского вопроса XVII в., начало XVIIIв. (Петр и Мазепа) и советский период.

В этом смысле принципиален вовсе незамеченный Лекмановым «Тарзан»(один из первых голливудских супергероев) как знак послевоенного времени – пика Советской власти, момента наибольшего государственного диктата и смутных порывов к свободе.

Отсутствие действующих лиц и их исполнителей сообщало этим фильмам анонимность фольклора и ощущение универсальности. Они захватывали и завораживали нас сильнее, чем все последующие плоды неореализма или «новой волны». В те годы – в начале пятидесятых, в конце правления Сталина, – отсутствие титров придавало имнесомненный архетипический смысл. Ия утверждаю, что одни только четыре серии «Тарзана» способствовали десталинизации больше, чем все речи Хрущева на XX съезде и впоследствии. (Иосиф Бродский, эссе «Трофейное», 1986 г.)

Основной блок в работе Олега Лекманова – вписывание стихотворения «На независимость Украины» в общественный контекст начала 90-х, осмысление распада СССР, настроений некоторых известных либералов (тогда они звались «демократами») и их отражение в демократической же прессе. Лекманов подробно останавливается на статье Александра Минкина «Президентская рать», опубликованной в начале 1992 г. в журнале («ультралиберальном» – подчеркивает Лекманов) «Столица».

(Само по себе сопоставление великого поэта и бойкого, но вполне заурядно-конъюнктурного газетчика работает, натурально, на принижение Бродского.) Но вчитаемся.

Как и Бродский, автор статьи «Президентская рать» уличает украинцев в отказе от христианства и, по-видимому, от христианских нравственных ценностей – он обзывает президента Украины «нехристем»; в стихотворении Бродского «На независимость Украины» об украинском флаге сказано: «Даром что без креста: но хохлам не надо». Как, по-видимому, и Бродский, Минкин в своей статье обыгрывает не только то, что в Канаде живет очень много украинцев, но и то, что Украина «заказала у канадской фирмы Canadian Bank Note Co. (Оттава) 1,5 млрд банкнотов, деноминированных в гривнах». Минкин пишет: Кравчук «постоянные карбованцы в Канаде заказал. Там ему канадские мастера за американские доллары украинских карбованцев наштампуют – гуляй – не хочу» (у Бродского говорится об украинском флаге с намеком на чернобыльскую катастрофу и с едва ли не намеренным спутыванием флага советской Украины с флагом советской Белоруссии: «То не зелено-квитный, траченый изотопом, – / жовто-блакитный реет над Конотопом, / скроенный из холста: знать, припасла Канада»).

Сильный, конечно, ход – выставить Бродского стихотворным перелагателем пошловатых инвектив Минкина (а Лекманов это почти проговаривает, заявляя, что номер «Столицы» подписан в печать 9 января 1992 г., а стихотворение «На независимость Украины» написано «скорее всего, в январе 1992 года»). Здесь опять больше произвола, чем желания найти исторические ключи.

1) «Жовто-блакитный» флаг Украины действительно – «без креста», факт этот многозначителен и сам по себе, но обрастает дополнительными смыслами, если знать (а Бродский, несомненно, знал), что государственный стяг «незалежной» –косплей национального флага Швеции. За важным отличием – на флаге Швеции крест, т. н. «скандинавский», желтый, как раз присутствует. Важно понимать, что в качестве государственного символа этот флаг утвержден гетманом Иваном Мазепой – как знак вассалитета Гетманщины относительно Шведского королевства. (Добавлю, что у Запорожского войска аналогичные хоругви появились во времена Богдана Хмельницкого – но речь тогда шла не о вассальной зависимости, а о временной смене внешнеполитической ориентации: Россия заключила с Речью Посполитой перемирие, а Швеция объявила Польше войну).

2) Лекманов цитирует, но никак не комментирует «Конотоп» – чрезвычайно принципиальный для стихотворения Бродского топоним – свидетельство очередного и масштабного украинского предательства: в битве при Конотопе 1659 г., когда войска царя Алексея Михайловича потерпели самое значительное и тяжелое по последствиям поражение в череде русско-польских войн середины XVII века. Процитируем Василия Ключевского из «Курса русской истории»:

Малороссия втянула Москву и в первое прямое столкновение с Турцией. По смерти Богдана началась открытая борьба казацкой старшины с чернью. Преемник его Выговский передался королю и с татарами под Конотопом уничтожил лучшее войско царя Алексея (1659). Ободренные этим и освободившись от шведов с помощью Москвы, поляки не хотели уступать ей ничего из ее завоеваний. Началась вторая война с Польшей, сопровождавшаяся для Москвы двумя страшными неудачами, поражением князя Хованского в Белоруссии и капитуляцией Шереметева под Чудновом на Волыни вследствие казацкой измены. Литва и Белоруссия были потеряны.

3) «То не зелено-квитный, траченый изотопом, – / жовто-блакитный реет над Конотопом». Что до довольно мутной фразы: «у Бродского говорится об украинском флаге с намеком на чернобыльскую катастрофу и с едва ли не намеренным спутыванием флага советской Украины с флагом советской Белоруссии»– тут уместно проговорить, что флаг Украинской ССР желтого поля не имел вовсе; а «советскую Белоруссию» привязать сюда затруднительно, разве через действительно присутствующую чернобыльскую аллюзию. Добавим: «квитень» – на мове «апрель»; «квитни» – цветы.

Вернемся к логическим построениям Олега Лекманова. Повторю: одну из своих задач он видит в следующем: «отмазать» (попутно принизив) или, если угодно, вернуть Бродского в либеральное сообщество, вырвать из лап русских «ура-патриотов» (иронически повторяет это определение Лекманов), которые, во многом на основании стихотворения «На независимость Украины», объявили Иосифа Александровича «нашим».

Лекманов:

Реакция «государственников», то есть представителей так называемой «русской партии» на обстоятельства, сопровождавшие отделение Украины от России, нас сейчас не интересует. «Государственники», как уже было сказано, явно не входили в то «мы», от лица которого было написано стихотворение Бродского.

Позвольте, профессор, из стихотворения Бродского подобный вывод никак не следует – ни «явно», ни в подтексте. Вы сами цитируете строчку: «Не нам, кацапам, их обвинять в измене», трактуя это «нам» как сообщество россиян либеральных/демократических на тот момент (1991-1992 гг.) взглядов, прочем, с обличительной (из сегодняшнего дня) оговоркой:

Главное же – как и Бродский, Минкин (и другие «русские друзья» Украины в диапазоне, приблизительно, от Солженицына до Ельцина) не хотел и, по-видимому, не мог принять и признать национальную субъектность украинцев, их желание жить отдельно, своим умом, без сколь угодно дружеской и деликатной опеки «старшего брата». В этой точке либерализм «русских друзей» Украины заканчивался, и властно вступало в свои права их имперское подсознание, сформированное, в первую очередь, годами, проведенными в Советском Союзе.

Надо очень крепко впасть в тенденцию, чтобы иронично-горьких «кацапов»  Бродского, выдать за, в нынешней терминологии, «хороших русских». Очевидно, что Бродский отождествляет себя, по Далю, с великороссами, возможно, жителями центральной и северной России, или, как свое время выразился Сергей Боровиков, «срединным населением бывшей Империи».

Явную подмену Лекманов совершает, опираясь на самостоятельно выстроенный контекст из высказываний по украинскому вопросу деятелей, которые, надо полагать, если и были известны Бродскому, то располагались на периферии его сознания. Анатолий Стреляный, Владимир Лукин, Александр Минкин; добавим, в лыко Лекманову, Анатолия Собчака.

Однако тенденциозный подбор источников вовсе не означает сугубой правоты исследователя, другое дело, что, опираясь на него, уместно сделать самостоятельные выводы. С одной стороны, подобная позиция в отношении «независимости» Украины делает честь прозорливости тогдашних Лукина, Собчака и даже Минкина, с другой – убедительным и устрашающим образом демонстрирует эволюцию взглядов российских либералов – от понимания (чаще всего пассивного) национальных интересов, до прямой, в массе своей, поддержки фашизоидного режима сегодняшней Украины и деятельного участия в оголтелой русофобской компании коллективного Запада.

Лекманов:

(…) украинцы закономерно воспринимают русскую культуру как враждебную и отвечают агрессией на агрессию, в частности, сносят памятники Пушкину, как метки, расставленные когда-то чужаками в качестве знаков русского и/или советского присутствия в их стране.

Нет, ну каково? Олег Лекманов, напрочь отбросив академизм, путает («спутывает», как он сам изволил выразиться) серьезную статью с запальчивым постом в соцсетях.

Отметим также в довольно поверхностных выводах доктора филологии заметный социал-расистский подтекст, выраженный известным афоризмом: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». То есть если «наши» – Лукин, Минкин и, ладно, Бродский – в отношении Украины добросовестно заблуждаются, ведомые «имперским подсознанием», то «ура-патриоты» (тогда – немалая часть населения России, а ныне – абсолютное большинство) не достойны монолитного «мы», а достойны только иронического упоминания. Со свиным рылом Бродского обсуждать… «Я такого не хочу даже вставить в книжку». В «государственниках», разумеется, никак невозможно предположить рефлексии, глубины, да и подсознания вообще.

Уже в названии статьи ОлегЛекманов акцентирует «мы» Бродского в применении к разбираемому стихотворению и в первых строках констатирует: «В стихотворении (…) ни разу не употребляется личное местоимение «я» и производные от него, зато многократно встречаются падежные формы личного местоимения «мы» и глаголы первого лица множественного числа».То есть Олег Андершанович намекает здесь на эксклюзивность приёма.

Опять же странно напоминать именитому филологу про вполне традиционный риторический ход, который Бродский использует и в прозе (вышеупомянутое эссе «Трофейное», где он говорит «мы» от имени поколения). Можно вспомнить и манифест футуристов: «Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования», и еще немалосоприродного.

Интереснее в контексте «На независимость Украины» вспомнить «строчки из Александра», два знаменитых стихотворения Пушкина – «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», оба 1831 г., являющиеся прямой реакцией не столько на события польского восстания 1830–1831 гг., сколько на массовую PR-компанию в Европе в поддержку военного вмешательства на стороне Польши. В обоих стихотворениях, повторю за Лекмановым, «ни разу не употребляется личное местоимение «я» и производные от него, зато многократно встречаются падежные формы личного местоимения «мы» и глаголы первого лица множественного числа».

В финальной строфе стихотворения «На независимость Украины» «строчки из Александра» – не только утверждение величия русской культуры, но и прямое указание на исторический, эмоциональный и риторический образец при написании «На независимость Украины». Пресловутое «мы» – далеко не единственное тому свидетельство.

Общеизвестно, что знаменитое стихотворение Бродского «На смерть Жукова» есть прямое эхо державинского «Снигиря» – некролога Александру Суворову. Для эпитафии маршалу Победы демонстративно «сняты» державинская форма, пафос, интонация. Столь же показательно отрицается всякая идея прогресса, снисходительное отношение старшего века к младшему. Для Бродского разницы в два или двадцать столетий (древнеримские реминистенции в «Жукове») не существует абсолютно.

Тем не менее надо сказать: столь очевидный параллелизм – редкость у Бродского. Иосиф Александрович, знавший о поэзии практически всё, полагал центон забавой поэтических мальчиков, признаком пошлой эстрадности. Он работал, предпочитая не евродизайн, но чертеж архитектора. Брал идею, а интонацию переключал в другой регистр. В данном ключе очевидно: «На независимость Украины» – парафраз пушкинских «Клеветникам России» и «Бородинской годовщины». Дело, собственно, не только в «ляхах» и «гансах», не в общей энергии и напоре, а прежде всего в драме обнаружившегося рядом Чужого и трагедии взаимного непонимания. Бродский в 1992 году пророчил, что место Польши в русском национальном сознании теперь занимает Украина. Это также работает и в другой парадигме: для части российской интеллигенции сегодняшняя Украина – предмет не отталкивания, но мировоззренческого притяжения, потому Бродский дистанцируется и от Украины, и от интеллигенции.

И последнее.

Лекманов:

Позволим себе предположить, что, создавая стихотворение «На независимость Украины», Бродский надеялся во второй раз высечь сильный парадоксальный эффект из самой биографической ситуации, сопровождавшей его написание: изгнанный из России на Запад отщепенец от лица россиян проклинает добровольно присоединяющихся к Западу украинцев. В первый раз такого эффекта Бродскому удалось достичь, когда он, уже в статусе эмигранта, написал оду-некролог маршалу Жукову. «Вообще-то я считаю, что это стихотворение в свое время должны были напечатать в газете «Правда», – полушутливо сообщил Бродский Соломону Волкову.

Сегодня, однако, очевидно, что в случае со стихотворением «На независимость Украины» запланированный Бродским эффект не состоялся…

Здесь ничего нового: Дмитрий Быков* неоднократно утверждал, будто Иосиф Александрович создавал «На независимость Украины», движимый не гражданским чувством (или даже «имперским подсознанием»), но единственно из претензии на яркий риторический жест и громкий звук. У Лекманова – та же самонадеянность: без какой-либо внятной аргументации, из голой тенденции приписывать Бродскому произвольную логику и мотивы… Как минимум непрофессионально.

А с чего уважаемый Олег Андершанович взял, что «эффект не состоялся»? С конца 90-х – дело в постсоветской России неслыханное – стихотворение по всей стране распространялось именно «в списках» (лично свидетельствую), читалось на тысячи голосов, яростно и бесконечно обсуждалось, сделалось краеугольным камнем для исследований и целых книг – этого недостаточно для «эффекта»? Ну так вспомним аналогию с «Тарзаном» в версии Бродского – для формирования общественного сознания по украинского вопросу в России стихотворение Бродского сделало больше, чем всё пропагандистское ТВ, вместе взятое. Больше преуспели разве что Майдан 2013-14 гг. и созданные им украинские власти и нравы.

Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут. (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»).

*Признан иноагентом