Культурные дырники, или Говорящие с пустотой

Банально, но культура – это система табу, ограничений, основанных на аксиологии. Все это костяк цивилизационного здания. Но так получилось, что у нас все последние десятилетия она вырождалась в систему допущений и подмен.

Будто бы силились создать альтернативную и улучшенную реальность, сияющую в ореоле правды да свободы и сдобренную иллюзией бесконечных возможностей.

Поэтому и культура вполне допускала танцы в алтарном помещении главного храма страны, совокупления в музее, называние наших героев-святых шизофрениками, а то и преступниками. Допускались сомнения в нашей Победе, магистральной линией становилось, что и не победа это вовсе, а скорбь, скорбь. И надо не праздновать, а каяться, каяться, ведь система бесконечных допущений всегда вела лишь к одному: нашей общей вине за все и нигилизму по отношению к своему с логическим выводом, что это свое давно обанкротилось и должно быть замещено иным – универсальным, чему салютует весь цивилизованный мир.

Такими допущениями становились и известные опросы по поводу целесообразности блокады Ленинграда, и многое другое. При этом все допущения-подмены сводились к менторскому назиданию об отсутствии нашего права, к нашей бессубъектности. Дескать, одним все можно, а нам по статусу ни в коем случае нельзя. Все это особенно стало наглядно видно начиная с 2014 года.

Вот так мы и сидели и бесконечно расчесывали, расковыривали дыру на том месте, где еще недавно в том числе были и лики святых. Руководствовались давними перестроечными лозунгами о гласности и правде, которая не может быть половинчата, поэтому копали, копали. Видимо, хотели совершить ритуал в духе известного фильма 80-х «Покаяние».

Так постепенно актуальные культурные практики становились гробовщиком отечественной культуры. Ведь если, как показала украинская современность, из людей системой довольно нехитрых манипуляций можно легко и непринужденно сделать подобие чучел человека, то почему бы подобный выверт не произвести с культурой, историей, не выпотрошить ее системой допущений, чтобы нафаршировать новым и каким угодно содержанием. Поэтому и переосмысляли, перестраивали, переворачивали все с ног на голову.

Сейчас же, после 24 февраля, получили новый повод для ковыряния, для допущений, для, например, «пересмотра русского литературного канона», а где и для отмены, для обнуления. Такое ощущение, что имеешь дело со строгими и беспристрастными ревизорами, готовыми и скорый суд на месте произвести. Сейчас они ударными темпами принялись за свое излюбленное дело: расковыривают дыру и кликушески беседуют с пустотой, призывая ее поглотить все вокруг.

Говорят уже о порочности отечественной культуры, рассуждают о том, что настоящая давно отошла в мир иной. Или заводят старую пластинку о том, что культура – это то, что мы давно потеряли, и современники к ней не имеют никого отношения даже в плане наследования, между ней и нами прореха в виде отрицательного естественного отбора. А этот отбор тоже очень важный идеологический постулат, потому что расковыривали тут не только культуру, но и самого человека, пытаясь доказать его ущербность.

Надо ли говорить, что реакция наших деятелей, которых мы воспринимали за современную культуру, была запрограммирована и предсказуема. Дело даже не в том, что все их труды заключались в монополизации территории и вытапливании почвы вокруг, но именно в том самом уничтожении канона, разрушении культуры как системы табу, как системы преемственности ценностных констант.

Сейчас эта структура родом из эпохи распада мимикрирует. Свои первоначальные эмоции и истерики списывает на страх перед новой реальностью. Становится в позу, что культура вне политики, и защищает свое. Например, используя риторику: давайте не уподобляться Западу и не входить в раж отмен. Но, извините, речь на 90 процентов идет не о культуре и произведениях искусства, а о мощном вирусном идеологическом оружии. Той самой деструктивной энергии цивилизационно-культурного выверта, цель которого состоит в том, чтобы пересобрать, перестроить, переосмыслить отечественную культуру, а по факту выхолостить из нее всю суть и сделать по своему образу и подобию, перевести в формат удобного конструктора, способного удовлетворять личные потребности.

Да, все последние десятилетия после советской перестройки социального уклада мы имели дело с культурной перестройкой, которая работала на разборку всего, что имело протяженность в истории, что составляло ценностную основу цивилизации, для создания той самой пустоты.

Речь идет о деконструкции или «культурной революции» – именно так называлась передача одного из хранителей этого культа чиновника Швыдкого.

Вот и сейчас мы имеем дело не просто с антироссийской истерикой, но с последовательной позицией в духе насаждаемой жесткой идеологической конструкции. Все потому, что, например, нынешняя сфера литературы практически полностью выстроена по этой вертикали. От вечных чиновников-смотрящих Григорьева и Сеславинского до монопольного и мироедского книжного бизнеса, уродующего литературу, и до конкретного автора, пытающегося встроиться в эту конъюнктуру, воспринимаемую за форму свободы, получить свою «шапку» и почет.

Чем все это отличается от карикатурного советского образца партийной цензуры? Да ничем. Тот же культ начальника, то же доминирование идеологии, та же монополия, только не государственная, а частная, то же ожидание манны небесной в виде государственных грантов, на которые можно мужественно размахивать фигой во все стороны. Изменилась лишь суть, за которой та самая дырка.

Самое удивительное, что даже после 24 февраля все на своих местах и на довольствии. Проклинают или делают вид, что ничего не происходит. Выносят благодарности русофобам и устилают ковровую дорожку коллективному Ельцин-центру.

Государству же не до культуры. Оно лишь изредка шлет сигналы, но очень деликатные и осторожные. Вот премьер Мишустин отменяет присуждение режиссеру Туминасу премии правительства, а с другой стороны его спектакли стали крутить по кинотеатрам десятков городов страны…

Сейчас у отечественной культуры есть шанс вернуться к себе настоящей, избавиться от кривого зеркала, от культа той самой пустоты и страсти к допущениям и расчесываниям любых смыслов и ценностных констант. Есть шанс избавиться от затяжного застоя. Но что-то подсказывает, что он будет упущен. Для прагматичного государства культура идет по разряду обременения. Все рычаги влияний в культурной сфере давно монополизированы и работают на совершенно понятную установку, которая не имеет ничего общего с национальными интересами. Страсти улягутся, и начнется откат к прежнему, а культурные дырники будут выставлять себя за пострадавших, требовать компенсаций и наказания виновных.