Гимн блудного сына

Супергеройский стиль Богдана Титомира, навевающий ассоциации с «железным Шварцем» и Сталлоне из «Кобры».

И, конечно же, императив новых реалий, отменяющих все прежнее: «Делай как я». На краю нового мира сверхчеловек формулирует модель поведения, образец для подражания. Шел 1991 год, и подобный посыл вовсе не случаен. Как известно, песня «Делай как я» была написана летом этого распадного года, увидела свет в его финале и широкую популярность получила уже на следующий. Кстати, клип на песню был снят через пару дней после путча августа.

Люди, как их убеждали, выходили «из ниоткуда» и им предлагалось «идти в никуда». Практически формат русской волшебной сказки с ее заданием для героя пойти туда, не знаю, куда и принести то, не знаю что. Вроде бы обреченность попасть в пустоту и на верную погибель, но мы же имеем дело с супергеройской историей, а, значит, все должно само собой чудесным образом как-то уладиться.

Главное следовать императиву-заговору «делай как я» и «не думай ни о чем, что может кончиться плохо». Сознание должно полностью сконцентрироваться только на этих установках – формах гипноза или сеанса Кашпировского. Необходимо думать «обо мне». То есть предельно четко концентрировать внимание и мыслительный процесс, полностью дублировать представленную поведенческую модель и не допускать никаких сомнений, иначе можно оступиться, и тогда, на самом деле, все может кончиться плохо. Добросовестное же выполнение инструкции сулит то, что эта супергеройская и назидательная музыка будет вечна, а сам кумир как добрый помощник будет «всегда вместе с вами, я в течение суток». Что станет залогом удачи при выполнении, казалось бы, невыполнимой и даже абсурдной задачи в современной редакции волшебной сказки.

Само собой необходим и ритуальный танец, вхождение в раж при точном копировании образца для подражания: «танцуй, отрывайся и пой со мной…». Этот танец устраняет все преграды и законы, потому что он из тех самых императивов подражания и концентрации внимания. В числе этих устраненных преград и мораль, как «дешевый упрек».

Важно и то, что танец становится еще и социальным лифтом, он универсален, ведь, в том числе «это музыка улиц и рабочих районов». Короче, кто не скачет, тот…

Это была именно история того времени, когда растерянным людям необходимо было вселить уверенность, чтобы шагнуть в то самое «никуда», контуры которого даже смутно никто себе не представлял.

Чтобы наполнить содержанием подобие пустоты, используется стандартный прием от противного, противопоставления. Противопоставить «никуда» можно только нечто схожее или обладающее еще более негативной или пугающей коннотацией – «ниоткуда», из которого общество и конкретные люди выходят. «Ниоткуда» – это прежняя реальность, которую необходимо преодолеть, и прошлое, подготовившее эту обанкротившуюся реальность. Поэтому и возникают образы исходных данностей: «в душе помойка в голове пустота». Все это загубило любовь и мечту, которая низведена до уровня «совковой лопаты».

Понятно, что обозначение «совковая» не случайно. Слово «совок» тогда прочно вошло в обиход, обозначая все низменное, несостоявшееся, трухлявое и безжизненное, то есть все производные «колосса на глиняных ногах». Предназначение совка – смести на него весь накопившийся мусор, грязь и пыль, чтобы выкинуть, чтобы очистить ту самую помойку в душе советского человека – «совка», преобразить ее. Опять же лопата призвана копать, в том числе и яму, в том числе могилу: «совок» сам себе вырыл могилу и это совершенно естественный и закономерный процесс – именно так тогда объясняли происходившее вокруг в стране. При этом «совок» – вовсе не народ, хоть и представляет собой подавляющее большинство, а порченный генетический материал, который не в состоянии «делать, как я». Когда он полностью уйдет, то всем будет только лучше.

Взамен этой уходящей натуры, отжившей свое, потухшей – должна прийти энергетика, огонь в глазах у всех, кто полностью отдался этой музыке. Через это раскрывается «новая музыка, новые песни», то есть та самая футурология «никуда» наполняется содержанием, пусть и несколько призрачным, но это не имеет никакого значения, главное, вместо прежней любви и мечты, ставшей в один ряд с совковой лопатой, дать новую мечту и указать новый ориентир любви. Тогда и слушающий эту музыку супергероя, танцующий вместе с ним, обретает право на голос. Он полностью сливается и уподобляется объекту подражания: «иди ко мне и мы споем это вместе…»

Так наступает момент преображения, как в финале сказки про «Конька-горбунка»: «Ты станешь лучше, ты станешь сильней». Ну, и заключительное бесконечное «ла-ла-ла-ла-лааа!» как указание на ту самую вечность новой музыки – радость ее пришествия. Что-то противопоставить этому нет никакой возможности, сомнения, как и «ниоткуда», полностью отринуты и забыты.

То самое «никуда» – это вовсе не образ пустоты и вакуума, он наполнен подругой, с которой необходимо быть нежным, и друзьями, за которых следует держаться. Перспективные подруга и друзья заменяют прежних «уродов, что виноваты», они, как и «ниоткуда», уходят безвозвратно в прошлое, впереди же – новый дивный мир.

Вот, собственно, и весь катехизис нового, пришедший на смену «что такое хорошо и что такое плохо» Маяковского. Эти категории, как и мораль, как и любые ограничения, отринуты: в новом мире все новое, и это будет новым. Главное, еще раз напомним, четкое выполнение инструкции, ежели чего, пеняй на себя.

Так формулировалось обоснование прыжка в неизвестность.

«Просто все на свете приравнять к нулю», – это строчка уже из песни «Ерунда» альбома Титомира «Высокая энергия». Попса оперирует общими штампами, ощущениями и настроениями, свойственными обществу в тот или иной период, так она лучше заходит и воспринимается на естественный голос поколения. Сведение же всего к нулю или тотальный и разрушающий нигилизм были главенствующей стихией того времени.

Очень схожее настроение было оформлено в музыкальные композиции и транслировалось в неимоверно популярном в конце восьмидесятых альбоме «Звезды нас ждут» группы «Мираж».

Логика там развертывалась аналогичная, что и позже у Титомира: преодоление прошлого («закрыла прошлого листы»), настоящее – момент выпадения единственного шанса, которым необходимо воспользоваться, и тогда «нам мир всё лучшее отдаст, // Что берегли для нас века». Шанс – это все тот же прыжок в неизвестность, к звездам грез, в новый лучший мир, и когда «люди проснутся завтра, // А нас уже нет…».

Залог успеха – все та же императивность и подражательность: для начала «оставить стоит старый дом», отринув все сомнения, которым «места больше нет». После чего следует встреча, причастие к тому же свету звезд и постижение «тайн грез».

В том альбоме звучал вызов-призыв: «Я буду жить только так, как хочу». Поется про «волшебный мир», созданный из «лучших снов» («Волшебный мир»), про «море грез». Само время опять же обозначается за судьбоносное, пограничное, когда необходимо сделать выбор, от которого зависит все:

Как мне дальше быть

Упасть или летать

Миллионы лет

Сегодня ждут от нас ответ («Наступает ночь»).

В песне «Новый герой» звучал до боли знакомый призыв: «Я жду перемен». Обыденное, «привычный узкий круг» мешает встречи с этим «новым героем», поэтому:

Сломай замки и двери.

Сорви букет колючих роз

За каменной стеной

Да, и объявлена та самая гонка за миражами, сказочное «пойти, не зная куда»:

Я не знаю, как мне быть.

Я не знаю, где найти тебя («Где я»).

Вообще это была «волшебная» история освобождения и преодоления того самого «старого дома», когда создалось ощущение, что все возможно и все в наших руках. Отсюда и до сих пор присутствует дуализм восприятия того времени: предчувствие раскрывающегося волшебного мира, который несет в себе жуть, скрытую миражами этого волшебства. Некой маски над чем-то ужасающим.

Сейчас все это очевидно, но тогда подобными миражами наслаждались, были счастливы от этого безоглядного купания. Потенциальная жуть совершенно не прочитывалась, на все, что может кончиться плохо, попросту не обращали внимания.

Причем все посылы тех песен шли в одном ключе и с политическими установками времени: от перестройки наобум, с ее утопизмом и радикальным уклоном. Она ведь так же обещала скорое волшебство и погружение в сказку.

Схожими тезисами был наполнен горбачевский манифест «Перестройка и новое мышление», ими был буквально наэлектризован воздух. Миражи прочно вошли в реальность советской страны.

Впрочем, очень скоро приходит осознание того, что это было подобие игры в русскую рулетку. Ставки всего на «зеро». Авантюра и безрассудный риск в силу легковерия: «Карты-картишки брошены веером. // Я тебе слишком, милый мой, верила». Эта песня 1992 года Татьяны Овсиевко, вышедшей из того самого «Миража». В ней есть и такая строчка: «Счастье, как вспышка, — блеснёт и погаснет». Да, та самая иллюзия, мираж уже растворялся.

Удивительно, но схожая логика, которая легко прочитывается и у «Миража», и у Титомира, в различных трансформациях кочует и до нашего времени. Например, обретает новое оформление в композиции «Я никому не верю» группы «Би-2» начала февраля 2022 года.

Все тоже постулирование своей внутренней свободы и полной автономности, когда никому ничего не должен, и «меня не держат корни». Также, как и у «Миража», обозначается полный разрыв с прошлым, которое объявляется средоточием всего плохого. После чего звучит все тот же призыв «оставить стоит старый дом»:

Я все оставлю в прошлом

Наотмашь хлопнув дверью

Переносится в текст песни та же пустота Титомира «из ниоткуда» «идти в никуда», которая трансформируется в позицию крайнего нигилизма:

Я никому не должен

И никому не верю

Ощущение повсеместной катастрофичности и пустоты вокруг, причем агрессивной и опасной, отменяет любую мораль в отношениях с ней: «пустоту нельзя предать». Отсюда и посыл «идти в никуда» – в свое личное пространство – нору, которая не связана ни с чем внешним.

Само собой, это не форма религиозного аскетизма и подвижничества через уход из мира, который во зле лежит. Речь идет о тотальном низведении всего до формата той самой пустоты, которая воспринимается за чудовище, и темнота начинает всматриваться в тебя.

Остается только «я», противостоящее «никому» и миру, воспринимаемому исключительно через призму «не». Да, и той самой сказки, грезами о которой соблазняли себя тридцать лет назад, уже нет, как и «запасных аэродромов».

Этот гимн блудного сына родом из 91-го года, из советской перестройки. С незначительной эволюцией старых мотивов, но в принципе ничего нового. Время, будто остановилось между «ниоткуда» и «никуда». Обещанная сказка по щучьему велению все никак не сваливается на голову, остается отвергать, остается пессимизм. Все тот же нигилизм, цунами которого в свое время сокрушило страну. Носители и трансляторы этого сознания завязли в нем прочно, выбраться не могут, но и не хотят, тянут туда весь мир. Такова их оптика, таковы инстинкты.