Чего же мы хотим?

Витторио Страда – особенный человек, проводник между двумя мирами в эпоху «железного занавеса». Как Илья Эренбург, Карл Проффер или Виктор Луи. Итальянский «славист», то есть, вероятно, агент какой-то спецслужбы. Может быть, не одной.

Именно знакомство с Витторио Страда (на тот момент «еврокоммунистом», хотя в компартии он пробыл недолго) вдохновило советского прозаика Всеволода Кочетова на написание романа «Чего же ты хочешь?» Этот роман называли скандальным, пророческим, гнусным, антихудожественным. На мой взгляд, это прежде всего роман о вещах, которым автор не знал названия. Да их и не было тогда, названий этих. Джозеф Най изобрел модный термин «мягкая сила» (soft power) лишь в 1980-е годы. Впрочем, уже через год после выхода романа, в 1970 году, Маршалл Маклюэн впервые употребил выражение «информационная война»: «Третья мировая война – это партизанская информационная война, где нет различия между военными и гражданскими». Вот этим-то вещам и посвящена книга. «Мягкой силе» и информационной войне.

По правде говоря, этот роман идей, роман споров трудно читать ради удовольствия. Наверное, было бы особым прозаическим шиком переписать его современным, менее утомительным языком, как это сделал Стивен Фрай с «Графом Монте-Кристо». Впрочем, это был бы уже постмодернизм, а Кочетов вряд ли полюбил бы постмодернизм, если бы опять-таки знал это слово и его значение.

Хотя… сам по себе этот роман убеждённого соцреалиста – явление постмодернистское, поскольку, как давно замечено, он был написан по канве только что изданного в то время романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Правда, Кочетов обошелся без магических фокусов, что явно не прибавило его роману читателей, но и не облегчило его судьбу, да и судьбу автора, в официальной литературе. Больше, чем правоверного коммуниста Кочетова, травили в то время разве что Солженицына. Но если для Солженицына эмиграция оказалась приемлемым вариантом, то Кочетову можно было «эмигрировать» только в родную землю, и он застрелился на своей даче в 1973 году.

Что происходит в романе? Четверо иностранцев, в буквальном смысле «искусствоведов в штатском», из которых трое так или иначе имеют российское происхождение, а один, главный – чистокровный немец (Воланд, напоминаю, был «пожалуй, немец»), прибывают в советскую Россию якобы для создания фотографического каталога нашего культурного наследия, а на самом деле – с целью духовного разложения советских людей.

В то время как бывший эсэсовец и «профессор» Клауберг отвечает за общее руководство операцией, а его старый знакомый и сослуживец, потомок русских аристократов Сабуров главным образом сам перевоспитывается под влиянием увиденного в СССР, непосредственным разложением занимаются их молодые коллеги – американские граждане Порция Браун и Юджин Росс. Мисс Браун (параллель с булгаковской Геллой) каждую ночь проводит с очередным молодым поэтом или художником, обещая ему продвижение на Западе (она, помимо постельных выкрутасов, пишет авторитетные статьи о культуре), а мистер Росс, вроде бы как бывший спецназовец (параллель с Азазелло), погружает советскую молодежь в атмосферу импортных напитков (джин, виски) и соответствующего музыкального сопровождения.

И вроде бы во всех случаях для коммунистической идеологии наступает хэппи-энд: никто в итоге не соблазняется. Модный, но не признанный официально художник Свешников отправляется в глубину России. Представители золотой молодежи, которых начинающий фарцовщик Гена Зародов собирает на посиделки с американцем, хором поют ему «Священную войну», а позже Порция своим домашним стриптизом окончательно отвращает их от западного образа жизни. Вдобавок и советская девушка Лера, вышедшая замуж за итальянского «еврокоммуниста», порывает с ним из-за идейных расхождений, возвращается в Москву и соединяет свою судьбу с бедным инженером. (В действительности русская жена Витторио Страда Клара Янович благополучно прожила с ним всю жизнь, а их дочь Ольга до сих пор возглавляет Институт итальянской культуры в Москве.)

Так почему же роман вызвал травлю? Почему его удалось выпустить книгой только в небольшом белорусском издательстве, а весь тираж был скуплен и уничтожен по указанию ЦК КПСС? Если всё кончилось хорошо, то чего испугались кремлевские идеологи?

А дело в том, что Кочетов всё-таки слукавил. Как бы он ни нагибал своих персонажей в правильную сторону, но этюд, который он выстроил на шахматной доске романа, выглядел откровенно проигрышным для красных. В мире идей у советского человека, по версии Кочетова, оказывалось слишком мало друзей и слишком много врагов. Друзья – это память о героях революции и войны, это ценность образования и культуры, это этика труда, скромности и умеренности в быту. А вот враги, пожалуй, выглядели мощнее и многочисленнее.

Это, прежде всего, религия. Кочетов – непримиримый атеист, и для него религия как орудие западных засланцев стоит на первом месте. Самые ядовитые страницы книги посвящены Псково-Печерскому монастырю. А собирание икон или торговля иконами – характерное занятие отрицательных героев, бывшего коллаборанта Семена Семеновича Голубкова и показного русофила Саввы Богородицкого.

Затем – потребительство. Одним из ярких символов потребительства служит унитаз. «Унитазов-то наштамповать несравнимо легче и проще, чем сознание людей перестроить». Упомянутый Гена, отвечая на вопрос, зачем ему деньги, говорит, что за деньги можно даже черный унитаз в квартире поставить. А когда он делает косметический ремонт (довольно скромный) в комнате своей высокодуховной сестры Ии, автор, кажется, не очень это одобряет. И в самом деле, ведь именно в этих декорациях вскоре развернется скандальная вечеринка со стриптизом (аналог бала Сатаны у Булгакова).

Далее, конечно, западная культура и присущий ей секс. Чтобы изводить советских людей мечтами о сексе, в страну направляют завлекательную чернокожую певичку, которую не раз упоминает автор наряду со вполне узнаваемой четверкой английских гитаристов. Через постель отравляет неокрепшие души Порция Браун. Ну и её стриптиз… конечно, возмутительная вещь в то время, когда уже набирала силу валютная проституция, а один из моих любимых поэтов Сергей Чудаков вовсю занимался съемкой домашнего порно.

Одним словом, Всеволод Кочетов пытался открыть читателю великую государственную тайну – вид на пропасть, перед которой стояло советское общество. Всё, что оно могло противопоставить привлекательным оберткам западных ништяков, было скучным, кондовым, неприкольным, да и не очень человечным – как и сам язык писателя-сталиниста. Неудивительно, что через пару десятилетий лишённое иммунитета общество принялось помирать от банального насморка, а люди, засветившиеся в травле романа и его автора, такие как Юрий Карякин и Олег Басилашвили, стали «прорабами перестройки».

Так зачем же вообще вспоминать об этом неудобочитаемом романе? Дело в том, что мы только сейчас можем по достоинству оценить справедливость его центральной идеи. Идея эта чем-то напоминает «ур-фашизм» Умберто Эко, только повернута в другую сторону: нацизм Запада неистребим, уничтожение России всегда являлось и является его целью, хотя методы и подходы могут меняться.

И вот настало время взглянуть, каково современное положение на шахматной доске. Надо сказать, что сегодня наши позиции выглядят прочнее. Та болезнь, от которой так хотел оградить своих соотечественников Кочетов, убила СССР, но не убила Россию. Как говорится, «то, что нас не убивает, делает нас сильнее». И в данном случае это действительно так. Вряд ли Кочетов, приходивший в ужас от банального стриптиза (и не он один; вспомним аналогичные мотивы в прозе Юрия Бондарева), мог предположить, что миллионы людей, прошедшие все искушения западного стиля потребления, изведавшие Европу курортов, баров и галерей, в один прекрасный день восстанут против Запада за независимость своей страны.

Сегодня Бог на нашей стороне. Богоборцев редко можно встретить даже среди людей левых убеждений. Иконы, храмы и монастыри не подрывают, а укрепляют общество.

Сегодняшний русский может быть многомерным. К примеру, у Кочетова американец Юджин Росс предлагает молодым людям послушать песню «Я был батальонный разведчик», выдавая ее за народную, парни же раскусывают подделку и отвечают ему «Священной войной». В сознании современного человека, человека эпохи метамодерна и та, и другая песня могут уживаться как разные части культуры, между которыми не нужно делать никакого выбора. Можно любить низкую культуру и высокую культуру. Можно любить западную музыку, западное кино и быть патриотом. Можно любить красивые вещи и быть патриотом. Можно любить секс и быть патриотом.

Более того, русские сегодня сражаются за вполне земные ценности и насущные интересы. Русские хотят, чтобы в их домах было тепло. Русские хотят есть мясо, а не шарики из кузнечиков. Русские женщины хотят любить мужчин, а мужчины – женщин, а вовсе не существ с плавающим гендером.

Но устойчиво ли это положение? По сути сегодняшняя относительная невосприимчивость населения к западным потребительским мифам поддерживается относительной же доступностью западных товаров. Что будет дальше, по мере постепенного обеднения нашего товарного рынка? Уже сейчас идет речь о создании подобия магазинов «Березка», где отдельные товары, наподобие элитного алкоголя, будут доступны только избранным. Не станет ли доступ в такие магазины фетишем для молодых людей, подобных кочетовскому Генке Зародову?

Иными словами, устойчивость общества в условиях противостояния Западу во многом зависит от того, сможем ли мы сами производить то, что хотим потреблять. Сегодня из патриотизма можно перейти на российские вина, из патриотизма можно перейти на российские сыры, но никакой патриотизм не заставит человека предпочесть изделие российского автопрома – только большая нужда. Пожалуй, когда появится отечественный автомобиль, на котором хочется ездить, можно будет сказать, что изголодавшийся потребитель уже не станет могильщиком страны.

Но есть и еще одна опасность. Под видом борьбы за традиционные ценности некоторые идеологи пытаются и ещё будут пытаться изгнать из нашего культурного оборота всё живое, современное, неоднозначное, экспериментальное. Прямо как кочетовский персонаж Сабуров, которому в Москве шестидесятых нравились главным образом гастроли провинциальных театров и выступления фольклорных коллективов из национальных республик. Если превратить нашу культуру в сплошной казачий хор, то, пожалуй, потребитель будет, как голодная собака, бросаться на самую ничтожную голливудскую поделку. Россия скучная, вялая, мелочно-придирчивая проиграет свою борьбу. Россия живая, яркая и дерзкая обязательно победит.