Изюм: жизнь местных и военных. Фронтовой дневник

Продолжаем разговор. Итак, Изюмский фронт, 60 ОМСБ «Ветераны», 3-я рота «Оплот ЗП».

Стоит, вероятно, рассказать о людях, с которыми я приехала: это Оля, редактор Первого канала, которая приехала сюда в отпуск – ну то есть поработать для души; гуманитарщик Миша, которому за зловещий вид успели дать позывной Маньяк; Морячок – Олег, журналист; фотограф Митя и еще один товарищ, не журналист, но об этом позже.

Утро начинается с того, что мы разбиваемся: Оля и Митя едут снимать разрушения, мы с Морячком и Маньяком идем раздавать посылки, которые передали с ними в Изюм из России родственники местных жителей. Здесь мой беглый фронтовой дневник замедляет ход: Изюм выглядит пустынным и тоскливым, несмотря на яркий свет и летнюю жару. Без сети, без карты, с помощью немногочисленных местных жителей мы кое-как находим первый адрес. Тут две семьи держатся по соседству, поддерживая друг друга. И пока Маньяк отдает посылку, я заговариваю с двумя общительными бабушками.

Бабушки – Катя и Зина, как они себя кокетливо называют, – радуются общению.

– Военные нам как дети, – делится боле разговорчивая Катя. – Ласковые, всегда помочь готовы, и водой, и хлебом делятся.

– Наши не такие, наши грубые, – вторит Зина. – То не так посмотрели, то еще что.

– А они молодцы.

– А наши хохлы только бу-бу-бу.

Хотя военные – то есть русские военные – ласковые и как дети, а «наши хохлы» грубые, все же я замечаю: наши. Ничего удивительного в словах этих старушек нет, я часто слышала на освобожденных территориях именно это: военные ВСУ если и не угрожали убить и не стреляли по идущим за водой (этим все же пробавлялись именно националисты из «Азова» – запрещенной террористической организации), никогда не делились ни едой, ни пайком с местным населением, в отличие от русских солдат, регулярно подкармливающих всех желающих. Но – «наши». Станут ли когда-нибудь для этих украиноязычных бабушек или их внуков русские – «нашими»? Я хочу в это верить. И я не собираюсь выбрасывать из песни ни единого слова, включая вот это царапающее «наши».

По жаре и зарослям частного сектора, смотря на ноги, чтобы не поймать противопехотный «лепесток», находим второй адрес – там живет старушка за восемьдесят, Раиса Андреевна, ей передал посылку зять из Рязани. Она ахает, не может поверить, благодарит, передает ему привет, робко спрашивая: «А Максим меня слышит?». Увы, связи на территории Харьковской области нет, все, что мы можем – это записать для Максима видеопривет от тещи.

Раиса Андреевна рассказывает, что собирается оформлять пенсию – вот-вот обещают выплачивать, что сейчас ей помогают соседи, что две недели назад, четырнадцатого июля, на ее улице «кассета убила девочку» (девочке было пятьдесят семь лет, но время больше не имеет никакого значения). Тринадцатого у девочки был день рождения, она напекла пирогов и отнесла их Раисе Андреевне, а четырнадцатого ее убило «прямо под вот тем деревом».

Обратно идем кружной дорогой, через город, подмечая детали: выжженную дочерна поликлинику, на которой сохранился цветной плакат с призывом вакцинироваться; креативные граффити на стенах, неловкие кривоватые надписи: «Живут люди». На остановке уцелел киоск с вывеской «Бомба!», в здании рядом видно выгоревшие квартиры через выбитые окна. С изумлением наблюдаю маршрутку, полную людей: до этого Изюм мне казался полумертвым, необитаемым.

По пути безуспешно пытаюсь поймать интернет на базе батальона (там он иногда бывает, а в отдельном «гнезде», где базируется «Оплот ЗП», – увы). Интернета нет. Он есть у связистов, но их вай-фай недвусмысленно называется «Нам жалко!». Попутно выясняется, что высокий парень, с которым мы спорим о сравнительных преимуществах жгутов Эсмарха и турникетов, живет в Москве со мной рядом. Проехать от Москвы до Луганска, оттуда до Купянска, затем в Изюм, чтобы встретить соседа – бесценно.

Когда мы возвращаемся, на базе продолжает кипеть работа по обустройству быта.

– Эти стены даже «химерсом» не пробьешь, – гордо отмечает Француз. Он как-то легко, непринужденно руководит процессом, излучая искреннюю, чуть ли не детскую радость от того, что вернулся на войну.

Из окопов возвращается группа, выполнявшая боевое задание. Там, на передовой, куда меня все еще не пускают, – «Оплот ЗП», опять-таки, обустраивается: закапывается в землю, роет окопы, строит блиндажи – форпост для успешного наступления.

Рыжеватый парень с позывным Мальборо, только что вернувшийся оттуда, смущаясь, рассказывает: ну, мол, копали, обустраивались, потом по нам начали стрелять, потом мы ответили. Расстояние между позициями – четыреста метров, долетает из СПГ. Оживляется, когда начинает рассказывать про вражеские беспилотники – они летают здесь над позициями на высоте десять-двенадцать метров, можно достать из автомата, но он не стрелял, не хотел демаскировать позицию. А когда он уже уходил, такой беспилотник сбросил гранату – но в стороне, никто не пострадал.

Спойлер: на следующий день я узнаю, что Мальборо, Ялта и еще пара бойцов решили пострелять по украинским позициям из «Шмеля» и успешно попали в склад боекомплекта. Самые интересные вещи, конечно, удается услышать, когда к тебе немного привыкают и разговор идет без камеры, так что я давно смирилась с тем, что зажигательных видеоинтервью у меня будет немного.

Замечаю у ворот полную женщину в голубом сарафане и старушку с ней. Наблюдаю как раз, когда им в пакеты загружают полные кастрюли горячей еды – это, оказывается, обычное дело, когда солдаты делятся своим обедом с местными. Взамен женщина дарит буханку домашнего, еще теплого, свежевыпеченного хлеба; он пахнет, как любовь.

Жарят шашлыки: сегодня исполняется сорок два года рыжебородому голубоглазому парню с позывным Исуп. Он тоже воевал с 2014 года. Уволили его после того, как накрыло ПТСР в супермаркете: показался блеск снайперской винтовки в окне девятиэтажки напротив. Исупа переклинило, он схватил автомат, занял позицию у входа, пытаясь поймать снайпера. Хозяйку супермаркета, бросившуюся к нему, он отшвырнул, не церемонясь, – за волосы. Видео попало в интернет, наделало шуму: мол, ополченцы беспределят; выгнали, чтобы не дискредитировал. А сейчас ему повезло вернуться в «Оплот ЗП».

И, в принципе, это был бы совершенно пасторальный день, если бы к вечеру Митя не заметил карабкающуюся по пожарной лестнице соседней пятиэтажки человеческую фигуру. Подавал сигнал? Наводил маячок? Группа захвата бросается к пятиэтажке, Исуп во весь голос орет: «Давай-давай, бери его!». Мужчина поднимает руку в панике, затем ускоряется; пожарная лестница заканчивается на высоте пары метров над землей, он пытается спрыгнуть с нее, но неловко падает. Его с завязанными глазами волокут на базу, Француз допрашивает: что делал? Мужик пьяно мычит, что срезал провода, простите, бес попутал. Действительно находят кусачки и моток проволоки – правда, меди в ней нет, так что ситуация все же остается под вопросом; его передают комендатуре.

Ночью, когда мы курим под звездами, кто-то, невидимый в темноте, говорит:

– Вот так в четырнадцатом мы стояли на Фащевке. Подходит к нам бабка, выносит молоко, картошку жареную, говорит: покушайте, ребята. Ну мы благодарим, начинаем есть, а потом слышим: она во двор зашла и по телефону говорит, мол, тут две большие машины военные в моем переулке стоят. Мы на броню – и подальше. А через пять минут ей прямо в дом прилетело.

Я думаю: за два дня я успела узнать почти всех из этих тридцати загорелых веселых ребят, которых потом назовут первым составом «Оплота ЗП». Я думаю: какова вероятность того, что через год все они, такие разные и такие русские, будут живы? Я думаю: к черту теорию вероятности.

Использованы фотографии Мити Сергеева и Ольги Колесник