Блогеры, ЕГЭ и Рушди

В прошлую пятницу в Штатах напали на Салмана Рушди. В писателя, который настолько пожилой, что годится вам не просто в дедушки, а в прадедушки, несколько раз ткнули ножом – шея, глаз, лицо. Писателя увезли в реанимацию. Бог знает, выживет ли. Честно говоря, не торопился писать эту колонку, думая, что придется писать сразу уж посмертную.

Фанатики-исламисты дотянулись до писателя спустя тридцать три года после памятной фетвы аятоллы Хомейни.

Но едва ли не больше, чем сам этот факт, меня поразила реакция патриотически настроенных блогеров. Вроде как: так ему и надо, да и вообще – не писатель-то и был.

Надо ли говорить, что никто, конечно же, ничего не читал. Надо ли уточнять, что про ту самую фетву – все слышали звон, но не знают, где он. Если вы думаете, что «жертвы ЕГЭ» – это только про клятых либералов, то гляньте-ка в зеркало. Могут быть сюрпризы.

Логика действует примерно такая. Какой-то там писатель, который что-то плохое написал про ислам, потом перебежал к американцам, а он им наверняка нужен для оранжевой революции в Иране, ну и, стало быть, враг моего друга – и мой враг тоже.

Тут даже не знаешь, с чего начать. С того ли, что Рушди никакого отношения к Ирану не имеет? С того ли, что ничего плохого про ислам он не писал? Или с того, что оранжевую революцию в Иране американцы уже однажды устроили? Поколение «Википедии» не поверит, пожалуй, ни тому, ни другому, ни третьему.

Начнем с того, что Рушди – английский писатель, чьи родители – индийские мусульмане из Кашмира. К Ирану он имеет примерно столько же отношения, сколько Пушкин к Уганде.

Самый знаменитый роман Рушди вовсе не «Сатанинские стихи», а «Дети полуночи» – роман 1981 года об обретении Индией независимости от британского владычества. Именно этот роман три раза выигрывал Букеровскую премию – сначала как лучший роман 1981 года, потом как лучший роман за 25 лет существования премии и потом как лучший роман за 40 лет существования премии.

«Дети полуночи» – одна из вершин мировой прозы XX века. Рушди, которому на тот момент было 34 года, изучил и воспринял все имевшиеся на тот момент новейшие литературные техники, от латиноамериканского магического реализма до Набокова и от Мисимы до Гюнтера Грасса, – и собрал свою собственную нарративную машину невероятной мощи, убийственную, как «Армата». Думаю, и до сих пор никто ничего мощнее нигде не предъявил.

«Дети полуночи» остались главным романом об освобождении Индии, да и вообще – главным антиколониальным романом века.

И если вы не читаете по-английски, ничего страшного – на русский роман великолепно переведен Анастасией Миролюбовой и вышел в родном для меня «Лимбус Пресс» в 2006 году. Главредом в «Лимбусе» тогда был В. Л. Топоров – уж он позаботился о том, чтобы текст получился конфеткой.

Злосчастные «Сатанинские стихи» вышли через семь лет после «Детей полуночи». Главный герой этого романа мучительно решает для себя вопрос: голоса, звучащие у него в голове, это божественные голоса или наоборот? Точного аналога в русской литературе этому роману нет, однако есть довольно близкий – это «Мастер и Маргарита». Ведь и булгаковский Иешуа Га-Ноцри вовсе не выражает уверенности в том, что он сын Бога, а амбивалентность зла и добра заявлена в самом эпиграфе романа.

Официального издания на русском так и не состоялось. Это, кстати, отдельная и в высшей степени интересная глава в истории русского книгоиздания. Отчасти перипетии работы над переводом изложены в романе Сергея Коровина «Прощание с телом». Существуют подпольные издания – в двух переводах.

После этого была великолепная «Земля под ее ногами» – роман о музыкальной индустрии 1960-х; лучшее, что есть на эту тему в мировой литературе. Над переводом «Земли под ее ногами» на русский язык в составе небольшой команды работал в том числе и я. Перевод получился прекрасный.

Поздние романы Рушди не так хороши, чтение автобиографии «Джозеф Антон» вызывает иногда чувство неловкости, а подписи писателя регулярно появлялись под письмами в защиту всевозможных упырей типа Сенцова. Однако мы судим о писателе не по его неудачам, а по его лучшим достижениям, и вообще – судим по его прозе, а не по письмам и записям. В противном случае от Достоевского останется звериный антисемитизм, а от Набокова – горячая поддержка войны во Вьетнаме.

И если мы ввиду своего патриотизма и в ходе противостояния с мировым капиталом, имеющим лицо американского империализма, готовы солидаризироваться с агрессивным религиозным фанатизмом, то, будучи последовательными, придется собрать по библиотекам и сжечь всех французов в диапазоне от Монтескье до Вольтера, придется отменить Толстого, сжечь «Мастера и Маргариту», да и вообще, пожалуй, всю мировую литературу, потому что она – вся – с этой точки зрения чрезвычайно подозрительна.

И что от нас останется? «Сорок сороков», «Мужское государство»* и Герман Стерлигов? Мы точно этого хотим?

Даже то, что приходится доказывать простую мысль – что никого нельзя резать за книгу, которую он написал, и что единственная нормальная реакция тут – это категорическое осуждение, – само по себе это вызывает у меня шок. Даже официальный Тегеран больше двадцати лет назад объявил, что никаких претензий к Рушди не имеет. А блогер из поколения ЕГЭ готов быть не только святее Папы Римского, но и радикальнее правительства Исламской республики.

*Организация, признанная экстремистской и запрещенная на территории РФ