Ленин как ученый и системный аналитик

Ленин – мыслитель, конструктор будущего и виртуозный политик. В каждом плане у него есть чему учиться, он был творец-технолог. Изучающим этот мировой переворот важно понять, что Ленин – ключ к знанию и пониманию происшедших и происходящих процессов. 

Владимир Ильич Ленин. Фото: ТАСС

В основе революции – взрыв понятий, идей, образов и пророчеств, любви и жестокости. Это новый образ мира и человека, новое пространство и время, мессианские миражи. Но из этого хаоса должен родиться порядок и жизнеустройство народов. Горе, если не появится человек, понявший этот реактор войны и братства, и не найдет путь к преображению пожара в строительство. Такой человек в России родился и вырос – это Ленин. Героев было много, а он смог соединить холодный разум ученого с воображением, страстью и волей. За ним пошли, произошел синтез силы поднявшегося народа и его чаяний с зарождавшимся образом будущего. Редкий сплав – тысячелетний опыт, религия, традиции, всплеск культуры с новой наукой, обновленной кризисом, – создал в ходе революции советскую картину мира. Так мы поднялись и устояли почти век.

Теперь надо изучить скрытые слоями слов достижения разума и совести наших старших поколений вместе с Лениным. Идут новые поколения, в новом мире и в новом обществе нужно не повторять старое, а осваивать фундаментальные принципы и подходы прошлого.

Тезисно опишу главное, а желающие могут найти подробности в моих книгах «1917. Две революции – два проекта» (Алгоритм; Москва; 2017), «Ленин. Алгоритм революции и образ будущего» (Академический проект; Москва; 2018) и др.

Уже в 70-е годы ХIХ века Маркс и Энгельс в полемике с русскими народниками разглядели, что в России параллельно назревали две революции – не просто различные, но и враждебные друг другу. На первых этапах они могли переплетаться и соединяться в решении общих тактических задач, но их главные векторы и цели были принципиально различны. Позже Маркс и Энгельс пришли к убедительному выводу и внятно изложили в текстах:

– Маркс и Энгельс поддерживали революцию в России, не выходящую за рамки буржуазно-либеральных требований, свергающую царизм и уничтожающую Российскую империю. Это революция, расчищающая путь для развития капитализма; структура классовой базы такой революции для Маркса и Энгельса была несущественна;

– Маркс и Энгельс отвергали рабоче-крестьянскую революцию, укрепляющую Россию и открывающую простор для ее модернизации на собственных культурных основаниях, без повторения пройденного Западом пути развития капитализма.

Эти две революции и состоялись в России. Первой была Февральская революция 1917 г. В представлении западников и ортодоксальных марксистов (кадетов, меньшевиков и эсеров) это была прогрессивная революция. Вторая – Октябрьский переворот 1917 г. В представлении западников и ортодоксальных марксистов – реакционная контрреволюция. Против Октябрьской революции они с помощью Запада развязали Гражданскую войну. Более того, они призывали левые «прогрессивные силы» Запада к крестовому походу против Советов, а после поражения в Гражданской войне пытались организовать террористическую борьбу.

Советская власть и Белое движение в Гражданской войне создавали сложные коалиции и породили на всей территории (и даже за рубежами) процессы экстремальной интенсивности. Известно, что революции – это катастрофы. Они – крайние способы вырваться из исторической ловушки, попытки прорыва порочных кругов противоречий ценой бедствий и страданий. Тот факт, что российская революция обрела общенародный масштаб и имела сложную структуру, предопределил не только огромные потери, но и стал источником бесценного нового («постклассического») знания.

На этом знании произошла новая сборка народов и земель исторической России в форме СССР. В новых социальных и культурных формах были проведены индустриализация и модернизация села. На этой основе был создан «сплошной научный и технический фронт», который обеспечил победу в Великой Отечественной войне, а позже позволил построить надежный щит обороны. Из этого видна сложность системы нашей революции – разнообразие доктрин больших проектов и мобилизация культурных и духовных ресурсов произвели великий синтез, даже в столкновении ценностей и идеалов. Каждый проект, реализуя себя на практике, был критическим экспериментом (experimentum crucis) и обогатил своих противников необходимым опытом. 

Всё это историки знают досконально, они только разделились в личных оценках этих двух революций. В результате во время перестройки вновь сложились две враждебных общности, которые разошлись и стали непримиримыми. Это состояние чревато многими рисками, которые могут обернуться угрозами для всех общностей России. Задача нейтрализовать эти риски очень непроста потому, что в процессе краха СССР общество претерпело культурную травму и отношения к двум революциям 1917 г. сейчас нагружены эмоциями и драматическими образами прошлого. Власть, политическая система и наука должны найти формы, в которых группы нашего общества смогли бы высказаться и вести диалог в контексте революции как культуры и в научной плоскости – революции как развивающейся системы. 

Конец ХIХ – начало ХХ века было время кризиса классической механистической картины мира и замены ее картиной необратимостей, неравновесия и нелинейных процессов. Эта картина переходов «порядок – хаос» сразу в ином свете представила системы противоречий. В этой атмосфере выросли вожди большевиков, начиная с Ленина.

После 1905 г. Ленин стал отвергать догмы Маркса одну за другой. Апрельские тезисы, определившие проект Октябрьской революции, были ядром совершенно иной теории антикапиталистической революции. Эта теория, заявлявшая себя как марксистская, выросла не из учения Маркса, а из реальности капиталистического империализма и судьбы стран и культур, которые были втянуты в периферию мирового капитализма.

Интеллектуалы Февраля и западные социал-демократы пытались следовать канону западных буржуазно-демократических революций, разработанному в учении Маркса, и новизна их инновации была лишь в том, что она происходила в иных месте и культуре. Они мыслили в рамках модерна ХIХ века, в рамках науки бытия. А большевики мыслили в логике науки становления.

Здесь необходимо отступление. Многие историки и политологи соглашались, что два поколения российских марксистов – меньшевики и большевики – мыслили и действовали в разных парадигмах (базовых теориях). Но этому различию в нашем обществоведении не придавали большого значения, а многие об этом не знали. Это ошибка.

Если разные парадигмы, значит, эти общности видят разные картины мира (включая человека, общество, государства и т. д.). Они видят, изучают и оценивают разные факты, разные процессы и явления. Они по-разному понимают пространство и время, следуют разным способам и нормам мышления и объяснения, при разрешении внешне одной и той же проблемы они принимают разные решения.

Смена парадигмы произошла у части ученых в естествознании в начале ХХ века, а в гуманитарных и социальных науках довольствовались – а многие до сих пор довольствуются – прежней парадигмой.

Ленин выдвинул и частью разработал с десяток фундаментальных концепций, которые и задали стратегию советской революции и первого этапа строительства, а также мирового национально-освободительного и левого движения. Что не удалось сделать Ленину – это уже задачи для нас. Эти задачи легли на плечи нынешних поколений.

Ленин показал, как партия должна вникнуть в кризис научной картины мира, который произошел в начале ХХ века. Он понял смысл кризиса мироздания Ньютона и стал мыслить в логике науки становления (а политики Февраля мыслили в рамках науки бытия). Включение крестьянина в модель коммунизма было не отступлением к аграрной цивилизации, а первым прорывом в постиндустриализм. На нем мы вытянули и индустриализацию, и войну. В ходе русской революции на мировую арену вышла доиндустриальная цивилизация, идущая в обход западного капитализма. 

Ленин входил в мировую элиту социал-демократов и добился «права русских на самоопределение» в революции – на автономию в сообществе марксистов. Им был создан синтез общинного крестьянского коммунизма с рабочими – ересь для марксизма. Ленин поднял проблему «несоизмеримости России и Запада» и «перевода» понятий обществоведения этих цивилизаций, что, в частности, позволило создать Коминтерн. 

Он преодолел раздвоенность России, соединив западников и славянофилов, – и русофобия Запада на полвека утихла (вместо непонятного крестьянина в лаптях символом русского стал привычный для Европы пролетарий). Ленин нашел такой язык и такую логику, что стал не пророком, а вождем набирающего силу массового движения. Не вступая в конфликт с марксизмом, он преобразовал его в учение, дающее ключ к пониманию процессов в незападных обществах. Он не просто понял чаяния крестьянства и рабочего класса России, но и дал им язык, облек в сильную теорию.

Ленин умел работать с неопределенностью, препарировал ее, взвешивал риски. Предвидения Ленина сбывались с высокой точностью (в отличие от пророчеств Маркса о пролетарской революции на Западе). Читая рабочие материалы Ленина, приходишь к выводу, что дело тут не в даре прорицания, а в методе работы и в типе мыслительных моделей. Он остро чувствовал пороговые явления и кооперативные эффекты. Ленин так быстро проигрывал множество вероятных ситуаций, что мог точно нащупать грань возможного и допустимого. Исходя из трезвой оценки динамики настоящего, он «проектировал» будущее и в моменты острой нестабильности подталкивал события в нужный коридор. В овладении этим интеллектуальным арсеналом он обогнал время почти на целый век.

У Ленина была особая тревога за сохранение и развитие России как цивилизации. Россия (Евразия) была сложной цивилизацией, и созревшая в ней революция подчинялась не схеме Маркса (евроцентризма), а развитию цивилизации с ее синтезом славянских и восточных ветвей. Читая Ленина в последние 30 лет, мы увидели у него этот замечательный подход. Можно сказать, большинство людей приняли революцию и признали советскую власть, потому что они мыслили в «методологической системе Ленина». 

Ленин много сделал, чтобы Гражданская война была закончена как можно быстрее и резко – без «хвостов». На это была направлена и военная стратегия мощных операций, и политика компромиссов и амнистий. Опыт многих стран показал, что часто гражданская война переходит в длительную «тлеющую» форму и в этой форме, соединяясь с «молекулярным» насилием, наносит народу очень тяжелые травмы.

В целом Гражданская война ленинского периода имела «два завершения» – решительную и резкую победу красных над белыми в Крыму и прекращение стихийного крестьянского сопротивления через переход к НЭПу. Это многие из нас помнят, надо только задуматься над тем фактом, что завершение обеих войн было чистым. Это – вовсе не обычная и тривиальная в гражданских войнах вещь. Напротив, общим правилом является длительное изматывающее противостояние после номинального окончания войны. Ленин смог обуздать революцию, а это сложнее, чем начать революцию. Советское государство должно было восстановить монополию на легитимное насилие. Это означало необходимость ликвидации всех иррегулярных вооруженных сил. И это было выполнено.

Не бунт вызывается революцией, а революция бунтом. Поэтому Ленин и предупреждал: надо не готовить революцию, а готовиться к ней. А уж в процессе революции возникают вторичные волны разных бунтов. Есенин написал, когда умер Ленин:

Еще закон не затвердел,

Страна шумит, как непогода.

Хлестнула дерзко за предел

Нас отравившая свобода.

…

Того, кто спас нас, больше нет.

Его уж нет, а те, кто вживе,

А те, кого оставил он,

Страну в бушующем разливе

Должны заковывать в бетон.

Ленин смог после катастрофы «пересобрать» народы и вновь собрать земли на основе СССР. Системность нелинейных процессов придала силу его парадигмам. Его методология, крупные проблемы и альтернативы… Были совершенно новые инновации. Поразительно, что новизна его проектов была понятна массе трудящихся, но с трудом понималась интеллигенцией.

Ленин так представил западный империализм, что сразу вышел на важные закономерности стран, находящихся на периферии капитализма. Так началось национально-освободительное движение и крушение колониальной системы. Особенно это касалось Азии, и Ленин стал для народов Востока символом.

С самого начала 1918 г. Ленин работал над образом будущего народного хозяйства не как экономист, а как проектировщик системы с сильными кооперативными эффектами. Как уже говорилось, Ленин мыслил в категориях постклассической науки становления, видел народное хозяйство как большую систему с изменениями, как неравновесные состояния. Это придало его соратникам высокую способность к «обучению у реальности» и отказу от догм. Он ввел в проективное мышление представление общественного процесса как перехода «порядок – хаос – порядок». Поэтому в период преобразований с их высокой неопределенностью ключевые решения руководства партии большевиков были «прозорливыми» даже и после 1922 г., когда Ленин отошел от дел.

Фото: ИТАР-ТАСС

Ленин выработал навыки визуализации предмета обдумывания и строил в сознании образы больших систем, он видел их в связи и в динамике. Поэтому он мог кратко и доходчиво объяснить сложные проблемы. Сейчас многие специалисты «не чувствуют» таких систем и, нередко бывает, такие целостности, как экономика и кризис. Говорят об элементах систем: кто о нефти, кто о курсе валют, кто о ценах. При таком разделении трудно увидеть контекст, связи системы с множеством факторов среды. Он видел общество в состоянии «перехода». 

Появляются разные зародыши новой власти и смуты. Из истории мы знаем такие состояния. Но в ходе русской революции сложилась концепция, а потом и теория: состояние становления. Состояние бытия наука разработала уже в XVIIIXIX веках, а состояние, когда старое недееспособно, а новое еще только родилось – это картина мира XX века. Ленин, упрощая, назвал это состояние революционной ситуацией, при которой верхи не могут править постарому, а низы не хотят жить постарому. Это переход порядок – хаос, из которого рождается новый порядок. В периоды общественных кризисов (возникновение хаоса) теория «объективных законов» делает образованных людей буквально слепыми: они не работают.

Дж. Кейнс, работавший в 20-е годы в России, писал (1925): «Ленинизм – странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, – религии и бизнеса… Чувствуется, что здесь – лаборатория жизни».

В последние два года деятельности Ленин занимался именно соединением структур федерации и Советов в «унитарное государство с этническим разнообразием». Все решения надо было пробить через острые дискуссии. Для 1920х годов была чрезвычайная необходимость в особой властной структуре, не зависящей от Советов. Так, например, была необходима церковь как особая властная инстанция в период раннего феодализма.

Другая причина превращения партии в связующий «скелет» государственной системы состоит в том, что Советы – структуры соборного типа. В отличие от парламента с его голосованием, Советы не могли быть быстрыми органами управления. Они выделяли из себя управленческий исполком, а сами искали консенсус («правду») и выполняли легитимирующую роль. Для общества традиционного типа эта роль очень важна, но требовался и форум, на котором велась бы выработка решений через согласование интересов и поиск компромисса. Таким форумом, действующим «за кулисами» Советов, стала партия большевиков, подчиненная центру.

Тот факт, что в СССР советская власть быстро возродила после 7 лет войн (включая гражданскую) приемлемое жизнеустройство, во многом обязан новым социальным и политическим формам. Очень быстро все население и территория были преобразованы в связные системы двумя сетевыми структурами, следующими общими доктринами и нормами, – партией и номенклатурой (изобретенной в 1923 г.). Тот факт, что эти структуры исчерпали к 1960м годам свой потенциал и требовали обновления, – тема совсем другая, Ленин и даже Сталин за этот период не отвечают.

Большевики, опираясь на Советы и армию, так легко отодвинули от власти Временное правительство потому, что всем было очевидно расхождение траекторий Февральской и Октябрьской революций, и подавляющее большинство не приняло проект западников. Наша беда, что Ленин и его соратники не имели времени, чтобы ясно описать свое дело и тем более понять его, они следовали неявному знанию. Эйнштейн сказал, что в физике он «сначала находил, потом искал». Ленин и его соратники находили, а искать академические формы найденного не было времени. В 1950-1960-х гг. сошли с общественной сцены поколения, натренированные анализировать реальность и предвидеть угрозы. Тренером в этом деле для советского общества был Ленин. Много его соратников хорошо усвоили важные приемы мышления и воображения, они передавали эти навыки и сотрудникам, и всем гражданам, но другого такого тренера больше не нашлось. А писать учебники и методологические трактаты Ленину время не дало. Почему же соратники Ленина не собрали его суждения и объяснения и не превратили их в учебные пособия? Я считаю, что соратники, рабочие и крестьяне, подумав, с его суждениями соглашались и считали, что это все понятно – это же не высокая наука и не философия.

Нам надо реконструировать ход их мысли и дела. Эту возможность мы получили только сейчас, когда сникла и советская идеология, превратившая Ленина в икону (это было именно упрощение, доведенное постепенно до оглупления), и когда выдохся черный миф Ленина. Молодым нужно холодное и достоверное знание. 

В послевоенный период советское обществоведение, вернувшееся в лоно истмата, отошло от методологии науки становления и нелинейной парадигмы. Система образования даже не могла объяснить, в чем же была инновация Ленина. Т. Шанин писал в своей книге 1986 г.: «Стыдливость, которую испытывают сегодняшние коммунисты из-за непоследовательности Ленина, оставляет в стороне его наиболее ценное качество как лидера – таланта думать по-новому, мужество менять и способность убеждать или подталкивать сторонников всеми доступными способами».

С начала 1918 г. Ленин, хотя он непрерывно разрешал по нескольку чрезвычайных проблем, разрабатывал тему науки и культуры как стратегическую. В последних 15 томах удивляет объем его текстов, посвященных науке и культуре. Поразительно, что наша официальная история этого не заметила. А ведь устремление российского научного сообщества вместе с общностью революционеров (всех флагов), особенно после Октябрьской революции, было как будто невысказанной, но главной задачей – успеть России овладеть научной картиной мира на основе нашей культуры. Более того, понять и принять смыслы и векторы русской науки всем народом. И это удалось на целый исторический период.

Другой факт: когда изменение картины мира обнаружило глубокое противоречие в системе капитализма – конфликт между экономикой и экологией, буржуазным обществом и природой. Это противоречие стало срезом новой парадигмы знания и объяснения мира и общества. В русской версии этой парадигмы Ленин соединил некапиталистическое крестьянское (космическое) мироощущение с возникающей наукой становления. В этом совместном развитии Ленина, большевиков и массы образ будущего как знамени Октябрьской революции приобрел такую силу, что на целый исторический период она защитила наши народы от соблазнов западного капитализма.

Когда в 1924 г. умер Ленин, философ Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза, одному – в области мысли, другому – в действии. Ленин казался мировой буржуазии разрушителем, но не разрушение сделало его известным. Разрушить могли бы и другие, но я сомневаюсь, нашелся ли бы хоть еще один человек, который смог бы построить так хорошо заново. У него был стройный творческий ум. Он был философом, творцом системы в области практики… Он соединял в себе узкую ортодоксальность мысли с умением приспосабливаться к действительности, хотя он никогда не делал таких уступок, которые имели бы другую цель, кроме окончательного торжества коммунизма… Это делало его спокойным среди трудностей, мужественным среди опасностей, оценивающим всю русскую революцию как эпизод в мировой борьбе… Государственные деятели масштаба Ленина появляются в мире не больше чем раз в столетие, и вряд ли многие из нас доживут до того, чтобы видеть равного ему».