Керуак наоборот, или Битники превращаются…

Наконец, скажем пару слов о крестном отце бит-поколения Джеке Керуаке. Если Берроуза можно назвать отцом, а Гинзберга – сыном, то Керуак – настоящий святой дух движения. Человек, безусловно, талантливый, открытый, наивный и чистый (если последнее вообще может быть применимо к битникам).

Его собственный взгляд на бит-революцию дышит той же наивностью и чистотой: 

«Нужно, чтобы мир заполнили странники с рюкзаками, отказывающиеся подчиняться всеобщему требованию потребления продукции, по которому люди должны работать ради привилегии потреблять все это барахло, которое им на самом деле вовсе ни к чему… Они – узники потогонной системы, производства, потребления, работы, производства, потребления, передо мной встает грандиозное видение рюкзачной революции, тысячи и даже миллионы молодых американцев скитаются по свету с рюкзаками за спиной, уходят в горы молиться, смешат детей и радуют стариков, молодых девчонок делают счастливыми, а старых – ещё счастливее, все они – Безумцы Дзэна, ходят и слагают стихи, возникающие в их головах просто так, безо всякой причины; тем, что они добры, совершая странные поступки, они заставляют всех, все живые существа видеть вечную свободу…». 

Как это отличается от взглядов того же Берроуза! Который, кстати, тоже отмечал в Керуаке его неотмирность: «Он начал то, что переросло в беспрецедентное мировое движение, целую мировую революцию… Ничего подобного не было никогда ещё до него… Сам же Керуак этого совершенно не понимал и был совершенно аполитичен». Грегори Корсо называл его единственным поэтом среди битников и хиппи вообще: «Керуак был открыт для красоты… Если ты открыт для красоты, ты открыт для духа… Его можно назвать поэтом. Дилана, Моррисона – нельзя…». 

В конце 1968 года, меньше чем за год до смерти, в телеэфире Шоу Бакли Керуак говорил: «Битники и хиппи – это одно движение, дионисийское движение конца цивилизации, просто мы чуть старше… Бит-поколение – это поколение блаженства, удовольствия, жизни и нежности… Но в газетах они всё это назвали мятежом и восстанием… Я такими словами никогда не пользовался. Ведь я католик, я верю в порядок, нежность и добродетель…». Впрочем, тогда же он отпускал и гораздо менее лицеприятные для хиппи высказывания и отрекался от всякой связи с ними.

Выходец из католической франко-канадской семьи, Керуак, по своему собственному признанию, всегда ощущал себя скорее католиком, нежели битником. В документальном фильме «Что случилось с Керуаком» католический священник, отец Спайк Мориссетти говорит: «Он был мистик, святой, его восхищало все таинственное… Когда в конце жизни он начал слишком много пить, я однажды спросил его: Джек, разве ты не боишься ада? Нет, сказал он, ад меня не волнует, меня волнует только рай, только небеса, я должен быть выше, там моё вдохновение… Он был словно монах, жил очень скромно: стол, стул, кровать, пишущая машинка и прямо над столом – большое распятие…». 

То же подтверждает и Гинзберг: «Последние лет десять он постоянно рисовал: кардинальские кресты и Христа на кресте…». В конце концов, кажется, именно мать, истовая католичка, победила в нём. В конце жизни он всё чаще обращался к своим корням. Собственной юности посвящён поздний роман «Биг Сур» (1962), после которого он уехал в Европу, в Париж, в поисках семейных корней (книга «Сатори в Париже», 1965). 

В зрелости Керуак явно повзрослел и пережил своё битничество. Последние интервью показывают нам его не только откровенно издевающимся над хиппи, леваками и либералами, но поддерживающим американизм, войну во Вьетнаме и Никсона. «Теперь я лучше обойду всех, скажу каждому или позволю убедить себя в том, что я, “Великий Белый Отец” и “интеллектуальный предтеча”, расплодивший море помешанных радикалов, пацифистов, выпавших, хиппи и даже разбитых, сделал себе на этом какие-то бабки и сварганил “современный” образ Джека Керуака. Да ну их к дьяволу!», – такие примерно тирады были характерны для Керуака незадолго до смерти. 

Он называет компанию Гинзберга иудео-марксистским заговором (о чём свидетельствует и Курт Воннегут: будто бы Керуак говорил ему, что коммунисты подговорили Гинзберга познакомится с ним): «Гинзберг хороший парень, но я показываю ему палец вниз… Гинзберга надо бросить львам», – говорит он в одном из ТВ-интервью, и совсем уж брезгливо о Ферлингетти, «который прилип и извратил изначально доброе и добронравное учение битников». 

Сам Гинзберг признавал, что сплочённая команда нью-йоркских еврейских интеллектуалов, контролировавших культурную жизнь Нью-Йорка (и вообще Америки), считала Керуака франко-канадским фашистом и настоящим Муссолини и действительно составила против него заговор: «Норман – профессиональный редактор с верхушки среднего класса и ультраправый еврейский фашист спланировал нападение на Керуака… Еврейские редакторы заклеймили его каким-то бандитом, и в общем, ему сильно досталось…». 

Действительно, Норман Подгорец, важный член группы нью-йоркских интеллектуалов и будущий влиятельный неоконсерватор, критиковал битников за их антиамериканскую позицию, романтизацию преступной жизни и антиинтеллектуализм: «Керуаку и друзьям нравится думать о себе как об интеллектуалах… Но назвать Керуака интеллектуалом – значит прибегнуть к какому-то новоязу», – язвительно писал он. 

Позиция Подгорца и нью-йоркских интеллектуалов понятна. Хоть сами они вышли некогда из троцкистских движений, поддерживать откровенно антиправительственную банду им не позволял статус. Тем более – католика Керуака. Гинзберга же, в отличие от Керуака, еврейские редакторы встретили весьма благосклонно, что и стало ключевым моментом успеха его и битничества в целом. А тот самый Норман Подгорец, который нападал на Керуака, выпустит на страницах редактируемых им изданий книгу Пола Гудмана «Нарастающий абсурд» (1960), ставшую ключевой в популяризации бит-движения в Америке и наследующих ему хиппи. Керуак же спился. Френ Лендесман вспоминала, как на вопрос: зачем ты так много пьешь? – Керуак ей ответил: я католик и не могу покончить с собой, но я хочу спиться до смерти. 

В 1966 году Керуак женился и тихо с жил женой и матерью в Лоуэлле, пока не переехал во Флориду, город Санкт-Петербург, где и умер в 1969-м от цирроза печени. Фактически, прокляв своё битническое прошлое.

К 1960-му от былого братства бит-поколения не остаётся почти ничего

Все они теперь сами по себе. Зато имена Гинзберга и Керуака уже на слуху. Впрочем, слава эта, скорее, дурная. Никто пока не воспринимает битников всерьез. Пресса насмешливо называет Керуака «неандертальцем с печатной машинкой»; братья-писатели также не спешат с признанием: «Это не литература, это машинопись», – замечает Трумен Капоте о романе «На дороге».

В это время другой вдохновитель молодёжной революции 60-х, Пол Гудман (классический вождь волосатого поколения: сын еврейских эмигрантов, выпускник Сити-колледжа Нью-Йорка, член семьи «Нью-Йоркских интеллектуалов», автор «Партизан ревью», открытый бисексуал, анархист, активист пацифистского и студенческого движения, один из основоположников гей-движения и гей-тематики в литературе, основоположник гештальт-терапии) уже активно работает над описанием субкультуры, которая могла бы стать носителем новых идеалов. Его ставшая культовой книга «Нарастающий абсурд: проблемы молодежи в организованном обществе» (1960) мастерски, как бы со стороны, рекламировала элитарную культуру битников. Книга знакомила широкие слои подросших бэби-бумеров с асоциальным стилем жизни битников, их сексуальной свободой, наркотиками, жаргоном и преступными практиками. 

Например: «Битники выпали из крысиных гонок. Они ведут тихое существование небольшого братства. Они попрошайничают на улицах и голодают лишь в меру. У них нет радикальной критики общества, мы наблюдаем иррациональное проявление бессильной обиды, но каждый понимает: эти люди живут в закрытом мире».

Или: «Гомосексуальность и бисексуальность не волнуют и не смущают битников. Но остается вопрос: чем битники привлекают женщин? В отличие от среднего американского мужчины, битники находятся в поиске, у них независимое и свободное мышление. Возможно, они более опытны в сексе, но битники не подходят на роль отцов и мужей, не хотят нести супружеской ответственности». Или вот Гудман как бы между делом бросает: «Пусть битник сообщит замечательное видение (как результат употребления пейота), но этот опыт так же бесполезен, как обычный опыт экстрасенсорного восприятия, не имеющий отношения к жизни». 

Или:

Отрекаясь от «нормального» патриотизма и религиозной традиции, beats ищут заменители у красных индейцев Лоуренса или поклоняясь средневековым святым дзен-буддизма.

И наконец:

«Кто придет на смену битникам?… Следующий герой, я думаю, откажется от мира взрослых, превратится в вечного ребенка нашей экономики изобилия. «Парни на дороге», битники – это лишь промежуточная ступень… 

Перед нами по сути почти полностью уже готовая массовая субкультура хиппи, которую Гудман профессионально популяризирует (примерно так же, в Веймарской Германии добропорядочных немцев знакомили с девиантными сексуальными практиками через «просветительские» брошюры и фильмы, обращая страну в большой европейский бордель). Отвергнутая девятнадцатью издательствами, книга Гудмана была, наконец, опубликована в Commentary Нормана Подгорца – весьма важного в будущем неокона – и сделала автора человеком по-настоящему знаменитым и богатым (в первые несколько лет было продано более ста тысяч экземпляров). В 1966-м благодарные студенты San Francisco State University пригласили Гудмана преподавать в эту альма-матер хипповского движения.

В это же время Гинзберг уже вовсю возится с сан-францисскими детишками. Он измышляет термин «Власть цветов» (то есть мирное, искусством, сексом и дзен-буддизмом противостояние государственному насилию»). В 1959-м, в Институте психических исследований в Пало Алто, он знакомится с LSD: «Кажется, что этот наркотик автоматически производит мистический опыт», – замечает он и призывает к началу психоделической революции.

В ноябре 1960-го, попробовав псилоцибиновые грибы, Гинзбург бегает голый по Гарварду, требуя соединить его с Никитой Хрущевым и кричит: «Я – БОГ! Б-О-Г!». В своих интервью и выступлениях этого времени он без устали рекламирует ЛСД (к тому времени еще не запрещенный). Он знакомится с профессором Тимоти Лири и писателем Кеном Кизи и вместе с последним начинает разрабатывать идеологию «кислотных тестов». 

Наконец, в 1963 г. в Нью-Йорке Гинзберг знакомится с Бобом (Робертом Алленом Циммерманом) Диланом и, сочинив на пару несколько песен, отправляется на гастроли с ним по малым городкам Америки. На отношения Гинзберга и Дилана часто смотрят как на отношение отца и сына и как на прямую передачу харизмы бит-поколения поколению хиппи. Сам Гинзберг говорил по поводу Дилана, что через него факел битников «был передан следующему поколению». Действительно, Дилан привнёс в рок-музыку то, чего до того в ней не было – политическую составляющую и актуальность. Это был важный шаг: ведь если ты любишь эту музыку, то разделяешь и взгляды на мир, которые она несёт. 

Автор: Владимир Можегов