Евгений Николаев (позывной Гайдук): «Бедные украинские хлопчики – это просто топливо изменения нашей страны. Им не повезло»

Писатель и воин, командир диверсионно-разведывательного отряда «Родня» в составе интернационального батальона «Пятнашка» Евгений Николаев (позывной Гайдук) стал гостем 59-го выпуска спецпроекта «Ваших Новостей» под названием «СВО / Большой контекст». Ведущий Вадим Авва узнал из первых уст о том, как научиться убивать врага, о милосердии на войне, реальном ходе СВО и многом другом. Представляем вам текстовую версию интервью. 

Евгений Николаев (позывной Гайдук) и ведущий Вадим Авва / ВН

Не устал ли воевать?

– Нет. Чувствую себя хорошо. Воевать – это здорово. 

Чему научила война?

– Спокойствию. Спокойствию и уравновешенности. Человеку после того, как он испытывает достаточно серьезный стресс на войне, всё остальное становится уже таким мелким. И это люди окружающие чувствуют. 

Например, какие-то бытовые конфликты. Например, на дороге. Если раньше я взрывался сразу и был готов нести смерть и агрессию, то сейчас я смотрю на это так снисходительно. Ну ладно, ну подрезали друг друга. Привет. До свидания. Стал добрее к людям. 

Что такое смерть на войне?

– Это всегда неожиданность. То есть солдат, когда идет в бой, не планирует умереть чаще всего. И чаще всего смерть происходит абсолютно неожиданно и к ней не готовы. И основная задача солдата – это взять себя в руки, когда ты видишь неожиданность, и продолжить выполнение своего воинского долга. 

Россия. Херсонская область. Военнослужащий во время боевой работы артиллерийского подразделения крымской бригады береговой обороны в зоне проведения специальной военной операции. Фото: Алексей Коновалов/ТАСС

На войне немножко всё по-другому. Если в мирное время основная ценность – это человеческая жизнь, то на войне человеческая жизнь отходит на второй план. А первоочередное – это выполнение боевого задания, воинского долга. Это накладывает определенные моральные ограничения на людей. В частности на медиков. 

Есть классический пример. Медик подбегает на полянку, а на ней лежат три человека. Тяжелораненый, легкораненый и среднераненый. Кому нужно первому оказывать помощь? Казалось бы, тяжелораненому. Но нет. Он и так умрет. Легкораненый тоже пока может подождать, сам всё сделать. 

А надо заниматься среднераненым, потому что если им не заняться, он быстро из положения среднего перейдет в положение тяжелого. Тогда будет два трупа. Поэтому если тяжелораненому повезет, ему потом окажут помощь. А будут оказывать помощь раненому средней тяжести. 

И у врача это же моральная дилемма, постоянно, каждый день. То есть кого спасать? Если мы сейчас на гражданке будем спасать ближайшего, то там мы будем выбирать, кого мы будем спасать в первую очередь.

Евгений Николаев (позывной Гайдук) / ВН

Реакция на смерть на войне

– Ты всегда чувствуешь себя виноватым. То есть сожаление – это потом приходит всё. Ты сначала чувствуешь себя виноватым, что, во-первых, ты занимаешь его место в этом мире. Не ты умер. Как будто ты чужое место занял. Должен был умереть ты, а умер он. И это всегда самая тяжелая, самая первая эмоция. Почему он, а не я? Почему я продолжаю жить, а он нет? 

И вторая эмоция – это ты начинаешь относиться к этому человеку как к части самого себя. Ты наделяешь его абсолютно какими-то космическими положительными качествами, которых, может быть, у него и не было.

Но вот ты говоришь: «А вспомните, как он улыбался, какой он был веселый, как он жарил картошку», например. Абсолютно какие-то мелочи. И вот эти мелочи так цепляют.

Сколько товарищей похоронил за время войны?

– Двадцать одного. Я считаю. Я даже недавно написал стихотворение по этому поводу. Что 20 сигарет уже смерть скурила. 20 – это пачка сигарет. То есть пачку солдат смерть при мне выкурила. 21 человек. 

Я помню каждого. И как их звали, и их позывные. Иногда у меня, бывает, заклинивает – и начинаю вспоминать: как же, как же, как же звали? А потом хоп – и вспоминаю. 

Вадим Авва / ВН

Есть ли личный командирский закон?

– Есть. Я всегда его произношу – и своим подчиненным говорю, и вновь прибывшим всегда. Это знаменитый девиз – воюют все, никто не сдается. То есть у нас в подразделении нет людей, которые не участвуют в боевых задачах. Это моя принципиальная позиция.

Если даже человек приходит на какую-то специфическую должность, например, начальник службы РАВ, это ракетно-артиллерийское вооружение (человек, который выдает вооружение, принимает, хранит его, контролирует его использование, качество и т. д.). Чаще всего этим у нас занимается человек, скажем так, в мирное время вы бы его назвали инвалидом. Человек без руки, без ноги, который уже не способен выполнять определенные задачи на передке, но может выполнять их здесь и быть нужным, чувствовать свою причастность к подразделению. 

Когда приходят молодежь, я им говорю: «Не ждите здесь какого-то к вам специфического отношения, даже если вы мои друзья». Часто ко мне приходят люди, с которыми я был знаком на гражданке. Я им говорю – нет, воюют все, никто не сдается. Кто будет трусить – я пристрелю. 

Что такое трусость на войне

– Есть два вида трусости. Есть трусость, которая прощается, а есть трусость, которая не прощается. Трусость, которая прощается, – это просто осторожность. Осторожность по отношению к смерти.

А трусость, которая не прощается, – это трусость, которая повлекла за собой смерть других. Человек, который струсил, и из-за этого погибли люди, ну это подлец, который не достоин продолжать жить на этой земле.

Евгений Николаев (позывной Гайдук) / ВН

Как решается такой вопрос?

– Я могу рассказать историю, произошедшую с кем-то. Я не знаю с кем. И где-то – я не знаю где. Наверняка кто-то там присутствовал. Где-то, в общем, была такая история. Люди дрогнули, это были кашники – люди, пришедшие на войну из зоны, то есть бывшие заключенные.

Они дрогнули, побежали. Их было 15 человек. И эти люди оголили фронт. Обычно кашники воюют очень хорошо, потому что они приходят на войну уже морально готовыми погибать. Но эти оказались не очень хорошие солдаты. И вот этот кто-то был вынужден стрельнуть одному в коленку и второму в коленку. Их было 15 человек, и вот лидеры были выявлены и им стрельнуто в коленки. 

Им были брошены жгуты, чтобы они могли пережгутоваться. И люди вернулись на позицию. И после этого очень достойно воевали, очень достойно. То есть мимолетная трусость – это бывает. Главное, чтобы это не превратилась в практику. 

Когда человек начинает трусить регулярно или, скажем так, постоянно, это очень видно физиогномически. То есть этот монстр страха его пожирает изнутри. 

Я опять же в своей книге описал один момент. Был такой негодяй, условно назовем его позывной, например, Восьмой. Он струсил. Из-за него один человек остался без ноги, один человек погиб. И после этого он очень боялся вернуться на передок.

Россия. ЛНР. Испытание в зоне СВО экспериментальной модели багги по борьбе с дронами «Zверабой», оснащенной пулеметной турелью, противодронными ружьями, шестью спаренными автоматами. Разработали и собрали машину военнослужащие зенитно-ракетного дивизиона Южной группировки войск непосредственно в полевых условиях СВО. Фото: Александр Река/ТАСС

Потому что, во-первых, могла случайно пуля прилететь от совершенно непонятных людей, мстящих за своего товарища. А во-вторых, просто он начал потихонечку сходить с ума. 

И вот он к концу контракта превратился в такое абсолютно серое создание, похожее – вот как у Булгакова, помните, был Варенуха. Вот он превратился в Варенуху.

Он тоже тоже причмокивал вот так вот. Серого цвета кожа, такие вот постоянно красные алые губы. Он, в принципе, поначалу был неплохим мужиком. Но его страх этот сожрал.

И когда он дембельнулся, закончился у него контракт, его еще и пригласили у него дома (он, по-моему, из Смоленска был, если я не ошибаюсь) в передачу «Герои СВО». И у него хватило наглости пойти туда и рассказывать о том, как он героически сражался. 

Были ли украинцы готовы к войне?

– Скажем так, всё-таки это же наши старые товарищи, это наши бывшие русские люди. Поэтому они ничего не выбрасывают. У них на балконе, как у нас обычно на балконе – лыжи, палки, санки, банки трехлитровые стоят. У них все то же самое. 

Украина. Киев. Фото: AP/TASS

Вы не забывайте, что Украина – это была самая насыщенная оружием республика Советского Союза, потому что на Украине находился Западный военный округ, который должен был начать и в течение шести месяцев без поддержки других округов воевать со всей Европой.

То есть часть армии должна была идти на Сицилию, часть– до Пиреней, часть – через Голландию в сторону Ла-Манша. Поэтому там огромное количество советской техники было.

Конечно, украинские прапорщики поработали, спасибо им большое. Всё, что можно было продать качественного, они продали в африканские страны. Спасибо им. Но многое и осталось.

Кроме того, практически все страны бывшего Варшавского договора – Болгария, Румыния и прочее – всю свою старую технику прислали на Украину. Всё возвращается на круги своя, в частности и техника.

У них стало лучше с оружием?

– Я частенько нахожу у них хорошие латиноамериканские винтовки. Это М16 колумбийского производства, это дешевый вариант М16. Они чуть-чуть компактные, но удобные. Это обычная штурмовая винтовка-автомат. Но для того, чтобы ею воспользоваться… Во-первых, она очень сложна в обращении. Для того, чтобы ее почистить, нужно затратить уйму времени. А во-вторых, под нее БК нестандартный, не наш калибр. Она такая специфическая.

Евгений Николаев (позывной Гайдук) / ВН

Чаще всего ей пользуются колумбийцы и поляки. Чешские автоматы «Скорпионы» находим вместе с ними. А так что-то такого специфического… Нужно понимать, что последнее время, последние 6 месяцев, у меня воюют люди, которые живого противника не видели ни разу. То есть человек 6 месяцев отслужил – контракт минимальный – и за это время ни разу не видел противника. 

Потому что война дистанционная – дроны, основная работа с дронами. А пулевой контакт они не держат. У них там не хватает духа. То есть они понимают, что они неправы, где-то в глубине души. Они знают, что занимаются нехорошим делом, поэтому когда идёт столкновение лоб в лоб, они не выдерживают и отходят.

Даже очень хорошие, грамотные специалисты.

Считает ли убитых противников

– Я для себя как для христианина давно определил эту формулу: солдат вообще никого никогда не убивает. Никогда. Солдат поражает цели. Убивает руководство, генералитет, верховный главнокомандующий, глава ООН или чего-то еще – это они убивают. А солдат поражает цели. Солдат настоящий.

Что такое стать настоящим солдатом

– Это понять, что ты уже умер, и спокойно к этому относиться. Это человек, который понимает, что он уже умер, но при этом умеет наслаждаться жизнью. Потому что нет ничего более жизнерадостного, чем солдат. Солдат – очень жизнерадостное существо, и он умеет наслаждаться каждым мгновением жизни. Особенно после того, как человек вернулся с долгого БЗ.

Россия. Забайкальский край. Чита. Военнослужащие во время мероприятий по случаю окончания курса подготовки мобилизованных в окружном учебном центре Восточного военного округа (ВВО). Фото: Евгений Епанчинцев/ТАСС

БЗ – это боевое задание. У меня самое долгое время нахождения на передовой – 68 дней без выезда. Когда наши дорогие украинские друзья плачут, что они там 15 дней без ротации… Да господи, 68 дней без ротации – вот это да. 

Возвращаешься в цивилизацию, смотришь вокруг и удивляешься – какие красивые люди, какие красивые женщины, какие яркие краски, аптека, холодные напитки, мороженое, кинотеатр. На это все смотришь и всем этим наслаждаешься. Поэтому солдат – человек давно умерший, случайно оставшийся в живых и наслаждающийся этим моментом. 

О пленных украинцах 

– Я очень часто наблюдал за людьми, которых мы брали в плен. Выглядели они, скажем так, потрепанно. Человек, который попадает в плен, – чаще всего это происходит от усталости, вымотанности. Человеку уже всё, сил не хватает, он, соответственно, попадает в плен. 

Я к пленным отношусь чрезвычайно корректно, чрезвычайно. Я никогда не пытал, никогда не бил, никогда психологически не давил. Для этого есть специально обученные люди, как говорится. А я свою карму не собираюсь портить. Это во-первых. 

А во-вторых, очень часто это обычные мобилизованные мужики, которых пригнали туда. И они бы с удовольствием, может, и сдались сами, но не было возможности. 

Но я очень четко выстраиваю иерархические отношения с ними. Я не сажусь с пленными за один стол. Они должны понимать, что они всё равно не равны, они пленные. Сегодня они пленные – завтра их отпустят, поменяют.

Удивительных, кстати, было несколько моментов. Одного пленного меняли, а он плакал и просил, чтобы его не меняли. А нам нужно было своего пацана забрать, поэтому мы говорим: вариантов нет. 

Он там падал на колени, это отвратительное зрелище было, конечно, такое мерзкое. Плакал, сопли. Он был достаточно взрослый уже мужчина, ему было 30−35 лет.

Он говорит: «Я хочу досидеть здесь до конца войны». Действительно, у него были замечательные условия, он питался в той же столовой, что питались мы. Он занимался тем же, что и мы в свободное от боевых задач время. 

Его не били, не обижали, не пытали, кормили, он спал на таких же нарах, как спали мы. В общем, всё то же самое, что у нас, только он был еще несвободен.

И вот он хотел досидеть до конца войны. А потом, когда его поменяли, его месяц реабилитировали и потом его отправили на Запорожье. И там его убили. То есть он чувствовал, что ему не надо это делать. Потом позвонила его мама и сказала, что «жалко, что вы его поменяли».

Украинские военные в Харьковской области. Фото: Evgeniy Maloletka /AP/TASS

Что представляет собой украинская сторона

– Я видел достаточно, чтобы понять, что с той стороны люди абсолютно обезумели. Абсолютно обезумели. Я видел братские могилы. Это 20, 30, 40 человек. И я видел женские братские могилы. Это был южный участок фронта. Они «отрабатывали по сепарам». То есть они их собирали и после пыток уничтожали. Это были просто донецкие девчонки и пацаны. Мирные. Там все были мирные. 

Я не говорю, что это делали абсолютно все наши противники. Но там были группы, которые этим занимались.

Есть ли категория врага, которых мы не берем в плен?

– Есть. У меня был очень хороший учитель, позывной у него был Дрон. Он был из донецких пацанов. И он очень просто этот вопрос решал. Сначала расскажу, как он пришел к этой мысли. В начале войны был некий период, когда польских наемников выкупали польские войска. 

То есть польские наемники, попадавшие к нам в плен, волшебным образом оказывались снова на той стороне. Волшебство. 

И был такой замечательный парень польский, который трижды так попадал в плен. И на четвертый раз Дрон этот процесс прекратил. Процесс перетекания денег и поляков прекратил. 

И вот после этого он сказал следующее: «Человек, который не говорит на русском и украинском, в плен попадать не может». То есть он просто спрашивал:

– Разумеешь украинскую?

– А? 

– По-русски говоришь? 

– А? 

Всё. Плена не будет. Это закон донецких мобилизованных мужиков, которые говорят: «Зачем ты сюда приехал? Кто ты, откуда ты взялся? Ты украинец? Ты русский? Это наш спор. Это мы решаем здесь. Это никого не касается, кроме нас».

Доля этих людей, иностранцев, становится больше. Поначалу их было не очень много, и они очень вольготно себя чувствовали. 

Кто, кроме поляков? Поляки, конечно, на первом месте. Больше поляков никого нет. На втором месте грузины. Неплохо, кстати, воюют. Такие зажигательные ребята и чаще всего с личными обидками какими-то.

Очень веселые, зажигательные ребята. Но в плену ломаются мгновенно. Они только попадают в плен и начинают разговаривать. Их даже еще ни о чем не спросили, а они уже готовы всё рассказать. Они отлично говорят по-русски. Но вот пока их в плен не взяли, воюют с огоньком. 

Был такой момент – заменили кашников на совсем молодых мобилизованных. И там с той стороны им кричали: «Эй, урусский, сейчас зеленые уйдут, черные, мы вас сейчас всех…»

И действительно, проспал паренек один смену. Они ворвались на позицию и бежали просто вдоль позиции, раскидывали гранаты в блиндажи. Хорошо воевали. Но потом им тоже насовали хорошо.

Россия. Херсонская область. Военнослужащий группировки войск «Днепр» во время боевой работы 120-мм возимого миномета 2Б11. Фото: Алексей Коновалов/ТАСС

В чем мы превосходим врага?

– Моральный дух. Я все-таки считаю, что у наших парней моральный дух гораздо более серьезный. 

У меня был случай, когда двое пацанов (третий был еще, но он не в счет, потому что совсем молодой парень, который просто там стоял прикрывал, девятнадцатилетний мальчонка) взяли в плен 14 человек! Просто за счет своего куража, нахрапа и наглости.

Они с двух сторон зажали их в такой ложбинке, начали там накидывать и потом после трех-четырех гранат начали вести переговоры. Сказали: «Ребята, сдавайтесь, иначе вам каюк». И те побросали автоматы и вышли. А когда увидели, сколько их было, бедолаг, они такие: «Да ё, ничего себе, надо было вас всех просто выкосить и пойти дальше».

Почему страна живет обычной жизнью, пока идет война

– Исторически это обосновано. Вспомните, война шла на Кавказе практически сто лет, а в это время в Санкт-Петербурге булки французские хрустели, что там ещё.

Я не верю, что люди, прошедшие СВО, будут замещать элиту, потому что элита всегда будет отторгать эти чужеродные организмы. Дело в том, что я наблюдаю в последние полтора года огромное количество, скажем так, политических туристов.

Это люди, которые приезжают в Донецк, в Луганск и устраиваются там на такие теплые должности…

Мы можем проиграть эту войну? 

– Нет. Мы ее уже выиграли. В тот самый момент мы ее выиграли, когда Путин сказал, что как было раньше, уже не будет.

В. Путин. Фото: Сергей Фадеичев/ТАСС

Я уверен, что вне зависимости от того, как закончится эта война, мы уже победили. Потому что мы хотели изменить Россию. И Россию мы изменили. В этом основная задача этой войны. А бедные наши украинские хлопчики – это просто топливо изменения нашей страны. Им не повезло.

Российский капитализм проиграет большому глобальному или он перестанет быть капитализмом?

– Нет, он не перестанет быть капитализмом. Я просто уверен, что большой капитализм там умирает. И он очень скоро видоизменится настолько, что вы его не узнаете. 

Я считаю, что мы на пороге нового средневековья, новой феодальной средневековой социальности, кастовости и, возможно даже, генетического изменения людей.

На Западе эти социальные технологии уже не действуют – разделение людей на страты. Они очень долго справлялись с этой задачей, у них были специфические технологии по созданию элиты и по созданию остального общества. 

Потом, после создания Советского Союза, они были вынуждены создать противовес этому – так называемый средний класс – и поддерживать его определенное благосостояние.

После того как Советский Союз приказал долго жить, средний класс аккуратненько поджали, подъели. И сейчас они превращаются в глобальную постфеодальную структуру. Небольшая группа людей, живущих долго. Это как у Ефремова – долгоживущие и краткоживущие. 

Я думаю, что будет что-то подобное. То есть огромное количество людей будет низвергнуто в эту пучину безумия и краткожития. Возможно, это будет сделано какими-то генетическими моментами.

Россия удержит человечность? 

– Вот это наша основная задача. Мы боремся с трансгуманизмом. У нас есть в этом только два союзника – это православная вера и русский солдат.