Мария Ватутина: ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПОДВИГ

Ну что. «Новый театр» Эдуарда Боякова начал движение. Он еще только сдвинулся с места, как поезд, который стоял-стоял у перрона, и вдруг ты замечаешь: поехали. 

Была на самом первом прогоне премьерного «Лубянского гримера». Пускай еще пройдет несколько прогонов и спектаклей, появятся все необходимые атрибуты обстановки. Но театр уже оформлен; странно приходить сперва в огромное обшарпанное холодное пространство будущего театрального зала с двумя раскладными стульями посередине, а в следующий раз – в зал с поднимающимися рядами (это когда видно и с последнего ряда, как вблизи) и приятными креслами, с окнами, в которых медленно едет Мясницкая… или это усадьба-театр-поезд едет, а Мясницкий перрон остается? Совершенно случайно оказалась в цветах зала сама: что-то среднее между малахитом и бирюзой. А между тем усадьба перешла театру только в середине лета, во всяком случае, еще месяц назад я спрашивала у Эдуарда: «Ну как? Пьеса дописана? Когда допишете?» А Эдуард в своей манере улыбнулся: «Ну как раз к премьере и допишем».

К премьере и обустроили театр: гардероб, буфет, многочисленные залы, лестницы, театральный зал, даже зал для продажи книг и сувениров. Ремонт шел, видимо, как в советские годы: выполним пятилетку в три дня. И ведь выполнили. Этот подвиг незаметный – ведь зритель приходит на готовое. 

Новый театр – это новая вершина, которую решил покорить Эдуард Бояков. Сам придумал и сам решил взять этот пик – после разгрома МХАТ им. М. Горького с двумя десятками расстрелянных следующим руководством премьер, с новой труппой, с новым репертуаром и подходом к театральному процессу.

Сразу скажу, что спектакль «Лубянский гример» – это эксперимент, это коллаж, это несколько сортов яблок, привитых к традиционной какой-нибудь антоновке, то есть к традиционному театру. От традиции здесь – сюжет, смыслы, подача текста. Но – это бродилка, это отчасти исторический экскурс, это осмотр уникальной усадьбы, это музыка, это совершенно неожиданные залы, точнее их наполнение, это эротизм женских фигурок, постоянно присутствующих на виду, это щепетильность темы, это видеоэффекты. Внутрь действия зритель попадает, войдя в здание. Ну точнее, обратив внимание на облачение камердинеров. 

Я, честно говоря, боялась больше всего того, что долго не смогу стоять, потому что больная спина. Но обошлось. В самый последний момент наш маршрут привел нас в театральный зал. И многие радостно выдохнули. С другой стороны, зрителю представлена возможность увидеть шикарные интерьеры усадьбы Чертковых.

Пьеса – по Лескову. Как я понимаю, создавалась Алексеем Зензиновым при участии Эдуарда Боякова. Режиссеры Эдуард Бояков, Валентин Клементьев, Рената Сотириади. Актеры резко поделены (для меня) на опытных и маститых (Валентин Клементьев, Никита Кашеваров, Евдокия Германова, Эдуард Флеров, будут вводится еще и Леонид Якубович, Татьяна Шалковская, поет Таисия Краснопевцева, а также молодые исполнители, которые играют в основном роли слуг со словами). Молодежь – она на то и молодежь, чтобы быть неопытной. Особенно если режиссер ставит целью взять в труппу артистов целомудренных и чистых, как белый лист, и сделать их своими артистами, труппой. Любому худруку легче реализовать замысел из только что добытого куска мрамора или гранита, а не переделывать произведение другого мастера.

Поэтому главное я увидела – искренность и трепет, нерв и любовь к своему актерскому делу. Представляю, зная, какое напряжение умеет устроить Эдуард для подготовки актеров, сколько еще предстоит им репетиций, уроков вокала, пластики и танца, прочих премудрых хитростей, чтобы дошло до автоматизма, идеального движения и отсутствия пауз между репликами. А это нужно для того, чтобы основным делом творческой группы стало донести базовые философские вещи, которые я услышала и увидела и сегодня, на самом первом прогоне «для своих».

Это две сильнейших мысли, соединенные, как гипотеза и ее доказательство. Граф Каменский, хозяин крепостного театра, монстр, насилующий девственниц-актрис, задает вопрос (не дословно): что же вас заставляет соглашаться быть рабами? 

И тут я, зритель, начинаю ощущать, что не все так прямолинейно и однозначно. И ожидание мое оправдывается, когда граф отпускает Аркадия, заслужившего быть запоротым до смерти, потому что Аркадий не согласился быть рабом, не дал ему, графу, надругаться над любимой. Да еще и объяснил, что художник создает красоту, а варвар-крепостник убивает ее.

В этом спектакле есть много глубинных философских пластов, которые выйдут на поверхность, как только войдет в гармонию внешнее действо, молодые актрисы поймут, про что они играют спектакль и кого им нужно играть – актрис, репетирующих пьесу внутри и по театральным законам 19 века, или крепостных девушек, попавших в актрисы, репетирующих… и насилуемых…

Кстати, на месте барина я бы выбрала не Любу, а ее напарницу, которая и сама хочет, и аппетитная. Если барин утонченный, и его привлекает робость и бледность невинной девочки, то этого не видно пока зрителю.

Но главное, спасибо, конечно, за финал, за отсылку к одному великому спектаклю, чего я спойлерить не буду, но я ликовала. И спасибо за подвиг. Поезд набирает ход. Доброго пути!