«Рыцарей приближенье», или Путем Следопыта

Издательство книжного магазина «Циолковский» выпустило в свет необычный сборник, словно доставшийся нам в наследие от иных эпох: «Сны Павла» московского поэта Максима Шмырёва.

Есть поэты, которые говорят нам о нашей душе; есть поэты, которые говорят нам о нашем времени… Большинство современных поэтов слышат лишь собственные «внутренние голоса», о которых в свое время едко заметил Томас Элиот:

«Обладатели внутренних голосов, битком набившись в купе, катят на футбол в Суонси, а внутренний голос нашептывает им вечные соображения тщеславия, боязни и жажды наживы»…

Наше время всеобщего распада и воинствующего индивидуализма и не может, вероятно, рождать ничего иного? Впрочем, кажется, может.

Максим Шмырёв – поэт иного склада

Нет, он не описывает, как тот же Элиот, ландшафты духовной пустыни современности, не ищет опоры в обращении к древним классикам. Он – традиционалист иного рода: в нашем изрешеченном разрывами и ранами прошлом взгляд его ищет неотпетые могилы – а их немало – и ставит над ними памятники. Шмырёв относится к своим стихам как к необходимым ритуалам, литиям, заклятиям, суггестиям мертвой воды, вновь соединяющей разорванное, и живой – возвращающей жизнь плоти и духу. Это не универсальный традиционализм созерцателя гибнущего мира и заката цивилизации, как у Элиота; это – деятельный традиционализм следопыта, выкапывающего из раненой земли осколки иного времени.

Неудивительно, что сопровождением, «конвоем» поэта в его поэтическом делании становятся ангелы романтики и героики.

Неудивительно и то, что дух поэта, который от прошлого отделяет пласт земли, поглотившей прошлые жизни, взирает на извлеченные артефакты несколько отстраненно и по-пушкински «равнодушно», не отделяя «своих» от «чужих». Его «ангелам» чужды баталии политологов и историков, им важен лишь дух, некогда бившийся в отрытых костях: «Оставь герою сердце… что же Он будет без него? Тиран».

Поэтому стихи поэта посвящены не только императору Павлу – рыцарю на троне, образ которого дал название книге, – но и другим светлым и темным рыцарям, которых образ Павла осеняет и примиряет: морякам Цусимы, «Грише» Распутину, Константину Леоньтеву, Эрнсту Юнгеру, Леону Дегреллю, Бенито Муссолини, конфедератам американского Юга… Все они нуждаются в восстановлении не одной жизни духа (это дело Божиих судов), но и земных обелисков, взорванных политическими битвами, над которыми реет дух поэта и реет, как знамя, слово:

…Грядёт великая Россия.
Уже пылает небосклон…

Неудивительно при таких исходных, что вопреки всеобщей постмодернистской моде на понижение стих Максима Шмырёва работает на повышение, на воскрешение:

…И стоял, препростой,

Вышедший из могилы.

Он промолвил:

«Сё есть.

Мы – заревое пламя.
И возжигаем доднесь

Знамя.
Победы знамя… («Рядовой»)

И это снова похоже на шаманский заговор, а еще более – на экзистенциальную веру в духе летовской «Победы», «когда человек полностью проиграл, – и он поет, как он победил, и побеждает». И там, где-то уже за гранью поражений, побед и самой жизни:

…Дышат твои холмы
Небом иного града,

Улицы им блестят,
И золотят крыши

Облака-виноград.
Тише, еще тише… («Третий Рим»)

Понятны и естественны в ландшафте этой поэзии и иные памятники-посвящения Брюсову, Верлену, Флоренскому и более близким друзьям-поэтам: Карпецу, Фомину-Шахову, Непомнящему…

…Даже Свидригайлов не поехал в Майами.

Сентябрь пришел на могилу в Коврове.

И дорога гуляет на воле…

…Перемещается наших список

В череду поминальных записок…

Эта поэзия как бы повернута глазами назад и дышит концом старого времени, времени вообще. Как поминальная молитва – небесным заревом, эхом отгремевших битв и скрежетом металла отходящей в иное измерение цивилизации:

…Ночью холодной

Уходят трамваи
В сумерках странных,

С заплатами схожих

Ворохах листьев,

Летящих повсюду:

Время закончилось,

Им не сказали.
Город усоп…

Самое время сказать (для лучшего понимания поэтики сборника), что его контрапунктом стал 1993 год, фронт защитников Белого дома; а точнее – вся эта поэзия, кажется, рождена этим годом (в книгу вошли стихи, написанные в 1993-2020), и музыка той, захлебнувшейся консервативной революции, становится ее фоном, ее занавесом, и, кажется, всего в ней слышнее. Именно из этого канувшего камнем зарева исходит она своими кругами-обертонами во все стороны пространства-времени:

…Закричали дети:

«Карлсон-Мишулин,
К нам ты прилетай,

Подними повыше нас,

Забери нас в Рай!»…

…

…Гриша, Гриша,
Слушай, слушай:

Возглашают мертвы души,

Сели на иудин сук,

Разветвлен девятый круг…

В конце концов все уходит, и миры опадают как листья, и остается только свет, и в нем – звук: «В воздухе разлито колокольное золото, Оставшееся от Вечери, И листопады бродят по городу…», и «В двухметровом окопе могилы, Звон такой: встать и идти!». В конце концов, «Это не пораженье, А завершение», там, где в перспективе вечности прошлое смыкается с будущим, и где «Сё, Русь еще не создана. Она под Ноевым ковчегом…».

Ну а, собственно, о самой сути, «сердце сердца» всей книги можно в завершенье сказать словами другого поэта, тоже бывшего на баррикадах 93-го: «…Я – человек, свято и отчаянно верующий в чудо. В чудо неизбежной и несомненнейшей победы безногого солдата, ползущего на танки с голыми руками. В чудо победы богомола, угрожающе топорщащего крылышки навстречу надвигающемуся на него поезду. Раздирающее чудо, которое может и должен сотворить хоть единожды в жизни каждый отчаявшийся, каждый недобитый, каждый «маленький» … Если ты посмел и не отрекся, не предал в глубине души сам то, во имя чего ты жертвуешь – ты никогда не проиграешь» (Егор Летов).

…И ещё одного неизвестного поэта «Шатапатха-брахманы»:

«Ибо ложь побеждает во всех битвах, кроме последней.

Ибо правда проигрывает все битвы, кроме последней.

Знающий это знает истину…».

Владимир Можегов