Главный экспортер русского кино Андрей Звягинцев расшифровал «Левиафан». Очень зря

Лучше бы пил. И курил.
Но нет.
Видимо, зияющую дыру недопонимания не смогли залатать десятки интервью, которые Андрей Звягинцев раздал после выхода «Левиафана». Разжевать затею толком не удалось. Да, фильм предсказуемо оценили на Западе, режиссер широко улыбался в Каннах и на «Золотом глобусе», когда получал статуэтки. Ликовали его фанаты.
Только этого мало, как писал отец любимого режиссера Звягинцева.

Очевидно, до сих пор режиссер сильно переживает по поводу того, что его «Левиафана» в России воспринимают как пошлый и манипулятивный лубок, слепленный старательно и искусно, но из дерьма и шаблонов.
Иначе никак нельзя объяснить, зачем Андрей Звягинцев ТРИДЦАТЬ ЧАСОВ декодировал свой шедевр для специальной книги «Левиафан. Разбор по косточкам» (выходит в издательстве «Альпина»).

Во-первых, сложно представить Пушкина, который сидит с Ксенофонтом Полевым и толкует: «И в Летний сад гулять водил. Почему в Летний? Понял? Ну подумай. Ну! Летний… Нет, не понял? Окей, смотри. Тут, знаешь ли, румяный критик мой, отсылка к древнеримской мифологии, ведь в Летнем выставлены…»

Во-вторых, создатели новой книги оказали медвежью услугу режиссеру. И не только тем, что отняли 30 часов его жизни. Но и тем, что на практике доказали: стандартную, звенящую пошлость Звягинцев в своих фильмах выводит на новый, космический (как Рогозин), почти недосягаемый уровень. Жрущие и жирующие чиновники не просто жрут и жируют, а делают это на фоне «Тайной вечери». Ничего себе!
Во время диалога героев в стекле на втором плане отражается портрет Ленина, затем он сменяется портретом Вдовиченкова, который встал на отмеченной скотчем точке, чтобы попасть в кадр. Каково?!

Вот это глубина.
Вместо медведя и балалайки – памятник Ленину.
Вместо матрешки – Леонардо да Винчи.
Ну водку пока нечем заменить.
Да и надо ли?
Она классно заливается в горло Серебрякова (главный мем фильма, кстати).

Вот это уровень. И чувства киноязыка. И чувства кадра. И чувства русского человека. И чувства жизнеподобия.
Вот это НАСТОЯЩЕЕ кино.

Из буктрейлера новой книги становится понятно, что пересмотревший Тарковского режиссер просто-напросто культивирует и фанатично вытачивает форму, как любил «учитель», но при этом игнорирует содержание картины. Может, времени не хватает. Может, мастерства. Может, желания. Характер и дух угнетаемого маховиком власти русского человека, которого никто так и не нашел в «Левиафане» (не считать же таковым алкаша-куколда в исполнении Серебрякова), он лепит попутно, если остается время после часового выставления кадра с бликами Ленина, которого по иронии судьбы в стекле толком и не видно.

Пока вы смеетесь над пошлым Сариком Андреасяном, поехавшим Никитой Михалковым и денежным принтером Фонда кино, другие такие же сарики андреасяны кормят публику отходами на заднем, оппозиционном дворе. Называя комбикорм авторским, потому что перед корытом стоит репродукция Леонардо Да Винчи.

«Фильм защищает личность как таковую ОТ ТОГО УЖАСА, в котором мы пребываем. Обвинения в том, что такого не бывает, для меня просто поразительны!», – вопиет режиссер. И пафосно продолжает: «Вот в чем одна из интенций этого фильма – в отстаивании человеческого достоинства!»

Можно ли считать фильм признанным провалом, если режиссер берется 30 часов толковать его суть зрителю?
А вот если речь про анекдот, то обычно да.

Очень сложно объяснить Звягинцеву, почему про русского человека снимать кино у него не получается. Про тоску («Возвращение»), природу («Изгнание»), бытовые и мелкие гадости жизни («Елена»), патологические страхи и эго («Нелюбовь») – запросто.
Но русского человека за всем этим фасадом и калейдоскопом красивых открыток со скелетами китов все еще нет.

Нет в этих фильмах русской души. Не будут они бессмертными, как советская классика, созданная во времена господства страшного красного Арканара. Сквозь бесконечные длинноты и действенное бездействие Тарковского человеческое нутро проступало, как мироточение. Русскими были Кайдановский, Гринько, Янковский, Терехова, Солоницын и все остальные, кто вложил в образы душу. Советскими русскими, то есть бесконечно преданными и верными родной земле, в отличие от канадца Серебрякова.

В картинах Звягинцева нет попытки разобраться в сложно устроенной, мозаичной психологии русского человека, где парадоксально соседствуют и ненависть к власти, и покрывательство местного царька, и неприязнь к богеме, и жажда наблюдать за звездами по телевизору, и непокорность, и смирение, и вспыльчивость, и бесконечное умение ждать, и ограничение себя в прихотях, и пристрастие к алкоголю.
Клубок этих противоречий не сводится к тому, что власть кует из русского человека раба и ПОЭТОМУ он несвободен. Русский народ сам кого угодно согнуть в бараний рог сможет. При желании или необходимости.

Но вот когда это желание возникает, что его провоцирует, а что никогда не разбудит?
Разве не это интересно понять?
Видимо, нет.
Андрей Звягинцев и так все знает про русских, чего тут разбираться: малодушные (Александр из «Изгнания»), алчные, мстительные и жадные (Елена из «Елены»), завистливые и предающие (Роберт из «Изгнания», Селезнев и Лилия из «Левиафана»), меркантильные и эгоистичные (Борис и Женя из «Нелюбви»), вечно пьющие, ноющие, безвольные и кармически несчастные (Николай из «Левиафана»).

Прорыва в новом русском кино ждать не стоит, пока бесконечные «ученики Сокурова» с «учениками Тарковского», как дети лейтенанта Шмидта, правят бал в русском кино, продолжая штамповать про глубинный народ фильмы, придуманные в «Кофемании».

Автор Егор Шилов

Изображения: скриншоты трейлера к книге, опубликованного на youtube-канале издания Meduza, внесенного Министерством юстиции Российской Федерации в список иностранных агентов