Как советские барды родили русский рэп

У авторов-исполнителей лирических песен – или песен с амбицией на высокую там интеллектуальность, – есть некоторая забавная исполнительская особенность. В самые высокодуховные моменты песни надо сложить бровки домиком, вытянуть губки, умаслить глазки и придать лицу особенную высокодуховную проникновенность. У молодых авторов – а особенно авторок – это еще смотрится норм. А вот когда этак морщится какая-нибудь брыластая моська с тремя подбородками, лично меня неудержимо тянет заржать. А ведь он поет про высокую любовь или религиозные поиски, ну как тут ржать, неверно поймут-с!

Но ржу.

Впрочем, статья не о том, конечно.

Практически забытый уже феномен советских бардов был и хорош, и своевременен. Он родился в шестидесятые, когда дети победителей подросли и ощутили потребность в собственном голосе. Это было веселое оттепельное поколение, было им тогда в среднем по двадцать лет, все они играли на гитарах, пришедших на смену отцовским аккордеонам, – и самое главное – они были интеллектуально и литературно подкованы, что, с одной стороны, вызвало к жизни целую плеяду авторов, а с другой – гарантировало им аудиторию.

Изначально бардовская песня родилась в походах, которые были в шестидесятые – а затем и в семидесятые – в большой моде, и бесхитростно базировалась в основном на походных темах и реалиях. Постепенно незамысловатые истории про бедного туриста, идущего с огромным рюкзаком, про последнюю банку тушенки и грозовые тучи за дальним перевалом начали усложняться и трансформироваться. Огромное влияние на бардовскую песню того периода оказала, конечно, песня лагерная и блатная, у костра они обычно исполнялись вперемешку; это была своего рода болезнь роста. Но потом это поколение, далекое от блатной романтики, успешно пережило коклюш блатоты, вытеснило городской романс на периферию своего культурного универсума – впрочем, полностью от него не отказавшись, – и создало свой музыкально-литературный мир, со своими звездами и своими героями.

Как видите, все как у всех.

Гомерическая, всенародная популярность Высоцкого была – помимо его творческого мастерства – еще и в том, что он, будучи по хорошему всеядным, сумел отработать в своем творчестве все перечисленные темы. Каждый мог найти в его гигантском багаже что-то конкретно для себя: ранние блатные и дворовые песни, песни про любовь или спорт, про войну или про людей… В общем, Высоцкий накрыл всю поляну.

Большинство же других авторов все-таки работали в более узких направлениях и потому известны меньшему кругу поклонников – хотя былой популярности и распространенности Городницкого, Клячкина, Берковского или «Ивасей» может позавидовать любой нынешний Моргеншпигель.

Их аудитория была огромна, несмотря на то, что, с точки зрения современности, многие их песни сверхсложны и перенасыщены – метафорами, образами, звукописью, смыслами… И, конечно, – я говорю о лучших образцах – это в первую очередь великолепные стихи. Поздняя бардовская культура во многом отталкивалась именно от текста. А именитые авторы – как Никитины, например, порой вообще не пели песен на свои тексты, а порой и вовсе их не писали, занимаясь только музыкой, аранжировками и собственно оттачиванием исполнительского мастерства.

Однако некоторые авторы, начав писать песни на чужие стихи – Бродского, Кузьминского, Вознесенского, Горбовского и даже Шекспира и Пушкина, понемногу стали писать и сами, достигнув в том отменных результатов – Клячкин, например.

Но, повторю, у них была аудитория. Их литературоцентричные ровесники, граждане самой читающей страны в мире, воспитанные на уважении к слову, собиравшие целые стадионы для того, чтобы послушать стихи, стали аудиторией очень благодарной. Сложность и витиеватость текстовых и смысловых построений их не отпугивала, но привлекала. И разумеется, бардовская культура, вырастая вместе с поколением своих слушателей, стала взыскивать бОльшего, начала усложняться, – и в плане музыки, и в плане исполнения. Играть на расстроенной гитаре и петь мимо нот уже стало нельзя. Использовать банальности и примитивно рифмовать тоже. Выросла гитарная техника. В дуэт к основному исполнителю стали добавлять вторую – а там и третью гитару. Появилось многоголосие, а там уже и всевозможные тамбурины, что начало превращать бардовские дуэты уже в почти полноценные рок-группы…

Будущее, как обычно, было блистательным.

Но тут случилось то, что, честно говоря, случается всегда.

Любой тренд – музыкальный, литературный, кинематографический, художественный, модный – живет не так долго. В подмороженном СССР, где все процессы развивались медленнее, нежели в более истерических капстранах, они прожили дольше, чем им отпущено. Бардовская песня, например, протянула практически двадцать лет – где-то до начала восьмидесятых, но затем, как водится, сменились поколения и все заверте…

В принципе, к началу восьмидесятых советские барды оказались в такой же ситуации, как, например, американские – в начале шестидесятых, только с опозданием на два десятилетия.

Их раздавил рок.

Это хорошо показано, кстати, в прекрасном фильме братьев Коэнов «Внутри Льюина Дэвиса», кто не видел, рекомендую.

Выросло новое поколение. Для них все это фолксингерство под гитарку уже было слишком старперским. Это поколение было более городским, более циничным и более примитивным. Оно уже не стремилось бежать из городов в походы, оно не было так лирично, оно не было так литературоцентрично. Оно было моложе – и потому не различало оттенков, а просто желало более громкого звука, более четкой ритмики и чтобы исполнитель выглядел круто. Растянутые свитерки, штормовки и клетчатые рубашки бардов, всегда наплевательски относившихся к своему внешнему виду, сразу отменили их творческую состоятельность. Ну и конечно, в новые времена романтика покорения и преодоления – в том числе и себя, – сменилась романтикой сидеть с портвейном в сортире и читать «Роллинг стоун».

Впрочем, все это штатная ситуация: каждое новое поколение слушателей все моложе и все безграмотнее. Уже рок восьмидесятых был в основном музыкой не студентов, а пэтэушников. Современный же рэп – это музыка средней школы, а какой-нибудь K-Pop – в лучшем случае детский сад.

В общем, барды, так круто пошедшие было на взлет, ушли в крутое пике и, вероятно, уже никогда из него не выйдут. Мало кто помнит, что еще в конце восьмидесятых огромными тиражами издавались сборники авторской песни – с нотами и аккордами, а «Мелодия» выпустила целую серию – около пятидесяти, что ли! – пластинок с записями нынче забытых бардов, среди которых, кстати, есть и очень интересные.

Не. Не взлетело. Все изменилось, рокеры вышли из подвалов, а барды в них, в эти подвалы, ушли… Впрочем, при очередной смене поколений сами рокеры в те же подвалы вернулись вновь.

Однако ничего не пропадает. Русский рок, по сути, это та же самая бардовская песня, только с другим аккомпанементом. Абсолютно все самые знаковые авторы русского рока – это просто барды, поющие под гитарку свои незамысловатые песенки – обычно уступающие бардам семидесятых во всем, кроме громкости звука.

Шевчук, Гребенщиков, Цой – и далее везде: Земфира, «Сплин», «Король и шут», Чиж, «Хроноп», «Машина времени», «Чайф», «Калинов мост», «Разные люди», «Мельница»… в общем, все самые известные группы советского, затем постоветского, затем русского и нового русского рока – это прежняя авторская песня при более плотной аранжировке. Особняком стоят группы, которые изначально строились как арт-проекты («Звуки Му», «Аукцыон») или же попросту с точностью старались копировали западные образцы («Секрет», «Браво»).

Авторская песня нашего времени – вот как причудливо прорастает семя прошлого! – это, разумеется, рэп.

В шестидесятых любой юноша, считавший себя одаренным, мог изучить три аккорда, (утрирую, ранние барды играли в основном на семиструнках, и схема там другая, но посыл ясен), и написать что-нибудь про то, что небо плачет дождем. В восьмидесятых такой же юноша так же заунывно мог изложить эту свежую мысль под дополнительный аккомпанемент ритм-секции. Сегодня ему даже не нужно играть на гитаре (аккорды, впрочем, те же), – он может сообщить миру, что на его стекле слезы дождя, просто под незамысловатый биток, скачанный из Интернета.

Разница будет только внешняя, а не по существу: на первом будет свитерок, на втором косуха, а на третьем модное поло, на этом различия и закончатся.

Самое трогательное, что все условные трое станут складывать бровки домиком, глубокомысленно морщить лобик и придавать взгляду трогательное выражение, потому что лирика.

И знаете что?

Мне все нравится.

Процесс идет, он целен, он неразрывен, он неделим, а значит, все хорошо. Дальше будет что-то еще, и невиданное, и неслыханное. Все идет своим чередом – и притом наилучшим. Так свернем же ковер нетерпения в сундук ожидания!