Из воспоминаний С. Кара-Мурзы: «Какие девушки поднимали Россию!»

Особое место в моей студенческой жизни (и, думаю, многих) занимала целина. Первый раз студентов посылали на освоение целины в 1956 г. Я ездил туда два следующих года – 1957-й и 1958-й . Сначала нас бросили в особую точку советской жизни, где можно было увидеть и понять очень многое. Если, конечно, было желание. Есть ведь люди, которые на что-то странное в упор смотрят – и не видят. Кажется, забыть такое невозможно, а назавтра его спрашиваешь – нет, не видел! 

После первого курса поехали добровольцы, примерно четверть курса. А потом уже поехало много студентов. Мне повезло – попали в Кустанайскую область. Я даже как-то отпросился на сутки и на попутных съездил в Михайловку, где был в эвакуации. Прошел те два километра до школы на холме, куда я бродил ребенком, когда скучал по матери. Вспомнил пруд, где меня чуть гуси не загрызли, аквариум в учительской, около которого меня укладывали на диване спать после такого путешествия. 

В 1956 г. мы ехали из Кустаная на грузовиках, через казахские кишлаки. Многие их семьи жили еще в землянках. На остановке в одной такой землянке мы попросили напиться. Старуха вынесла ведро: «Пейте. Все-таки любим советскую власть». После европейской части землянку было видеть не по себе. 

Приехали, сгрузились на окраине деревни, разъехались по отделениям совхоза. Привезли нас на место – степь и перелески, надо ставить армейскую палатку. Подъехал молодой казах-пастух на лошади. Хоть и лето, а в шапке-ушанке и полушубке на голое тело. Мы еще ночи казахстанской не хлебнули, и в жару его наряд казался странным. Парень тот кончил местную десятилетку и работал летом пастухом. Он явно залюбовался на наших девушек, но разговаривать стал с ребятами. Разговор был такой замечательный, что в память врезался до мелочей – и в то же время не верится. 

Узнав, что мы из МГУ, он обрадовался, спрашивает нас: «Над чем сейчас Виктор Шкловский работает, что нового пишет?». Я имя Шкловского слышал отдаленно, ничего не читал, так что промолчал. Нашелся среди нас один знающий, что-то сказал пастуху о космологии. Пастух говорит, – стараюсь все книги Шкловского покупать, да не уверен, что все к нам доходят. 

Потом спрашивает: «А что Бонифатий Михайлович Кедров написал? Мне его работы по философии науки нравятся. Вы с химфака, наверное, знаете».

Б. М. Кедров был философ и историк химии, но тогда я и имени его не слышал, это потом я его слушал на первом собрании, где открыто громили Т. Д. Лысенко (кстати, я с Лысенко рядом сидел на том собрании). А позже с Кедровым мне пришлось работать в одном институте. Но тогда пастуху никто не смог ничего ответить. Девочки наши вообще отвернулись, их смущали косматая лошаденка и тулуп на голое тело. Посмотрел на нас, показал улыбку и поехал. 

На целине моментами приходилось работать с полным напряжением сил. Почти для всех это было в диковинку, и узнать, что это такое, было полезно. Целина давала прекрасный урок простой мудрости: даже те улучшения, которые тебе кажутся очевидно полезными, надо делать очень осторожно. Улучшая часть целого, которое тебе недостаточно известно, ты можешь ненароком сломать какую-то другую часть этого целого. Так, что вместо пользы нанесешь ущерб или людям, или хозяйству. С нами было два таких случая.

Поручили нам очистить от навоза овчарни, в которых зимовали овцы. Никогда их, видно, не чистили, и год за годом навоз заполнил строения почти до крыши.

Работа оказалась тяжелой и муторной. Слежавшийся за многие годы и высохший за лето навоз, к тому же армированный соломой, представлял из себя упругий прочный материал, который не поддавался лопате. Ковыряешь, ковыряешь по кусочку. Вилы ломались. Понятно, почему годами никто за это не брался. Старый бригадир приехал, показал нам, что надо делать, и сказал:

Снимете сверху, сколько сможете, а я через пять дней приеду посмотреть.

Думали, думали, как же этот навоз взрезать. В конце концов нашли способ. Было у нас несколько спортсменов, даже гимнасты хорошие были. Они научились прыгать на лопате, стоя на ней двумя ногами и держась за черенок. Если прыгал достаточно тяжелый человек и достаточно высоко, лопата легко пробивала слой твердоватого навоза на глубину штыка. Так навоз нарезался на ленты, а отслаивался он легко. Дело пошло быстро, и до приезда бригадира весь навоз до земли был изрезан на кубики и вывезен, а пол в овчарне был чисто подметен метлами, которые наломали в рощице.

Когда бригадир приехал, мы уже играли в волейбол, что его возмутило, и он нас обругал. Поэтому никто даже не пошел сопровождать его в овчарню. Когда он туда вошел один, через мгновение оттуда раздался его отчаянный крик – как вой раненого зверя. Все кинулись туда. Оказывается, для зимовки овец обязательно надо, чтобы на земле оставался толстый слой слежавшегося навоза. Навоз не только прикрывает холодную землю. Окисляясь, он греет овец, и его не заменить, например, соломой. Убрав навоз до земли, мы создали людям большую проблему.

Но все мы поняли наше невежество, и это было очень полезно. 

Другой случай. Из одиннадцати студентов, которых послали работать на кирпичный заводик на берегу Тобола, большинство были хорошими спортсменами или сильными ребятами. Они быстро нашли хорошую организацию трудового процесса, а главное, придумали много полезных нововведений. Так, сделали из досок что-то вроде рельса для тачки с небольшим уклоном – от машины до сушилки. Теперь тачка катилась сама, только равновесие поддерживай, а это даже слабому спортсмену под силу. Если одна тачка из десяти опрокинется, не беда – обратно в глину. Зато производительность резко возросла. 

Одну группу поставили работать на местный кирпичный заводик – месить глину, пропускать ее через машину, обжигать кирпичи. Но стали замечать, что машина снова стала часто ломаться – то и дело струна лопается. 

Машина была такая прожорливая, а сил, казалось, так мало, что один парень от безысходности стал тайком подкладывать в глину гвозди – и струна, которой отрезается от глины очередной кирпич, лопалась. Пока механик, чертыхаясь и удивляясь, менял струну, ребята переводили дух. Потом «саботажник» в припадке откровенности признался одному приятелю, а тот рассказал мне. Подкараулили ребята и его поймали – самого механика Славку, худосочного парня. Он подкидывал гвозди в глину. Хотели его поколотить, но он говорит: 

– Вы тут все спортсмены, бегаете как угорелые с тачкой. Через месяц вы уедете, а нормировщица нам после вас повысит норму выработки. И попробуй докажи. Она тебе скажет – вон, мол, сопляки студенты без всякого опыта сколько кирпичей давали. А у нас тачки бабы возят, кто из них по этой доске проедет? 

Подумали ребята и сочли, что Славка рассуждает разумно. Он им на своем языке высказал общий принцип: если хочешь улучшить систему, посчитай сначала, имеются ли ресурсы для того, чтобы она работала по-новому? Если нет, то ты можешь разрушить и ту систему, которая худо-бедно, но работает. Жалко, что не этот худосочный Славка был у нас в 1992 г. премьер-министром, а Гайдар.

Работа с полным напряжением сил – это еще ничего, потом можно отдохнуть. Но иногда приходилось делать какое-то краткосрочное усилие, которое требовало сил больше имеющихся. Если постараться и друг друга понимать, то сверхусилие можно сделать очень большое, при этом его возможность можно оценить довольно точно. К моему удивлению, на целине ребята разделились на две части по такому простому признаку – одни могут и умеют собраться и сделать такое сверхусилие, а другие – нет. 

Надо, например, что-то сдвинуть или поднять, а они просто не верят, что это возможно. А если не верят, то и мускулы их не могут напрячься в нужный момент.

Это было странно видеть – такие же сильные, хорошие, честные и т. д. А – не верят! Позже, в некоторых критических ситуациях, я убедился, что если на таких рявкнуть как следует, то и они на какой-то момент входят в норму и дергают, как надо. Но часто же рявкать не будешь, да и невозможно это. Тогда, на целине, ребята на эти два класса разделились, думаю, примерно поровну. А потом с годами стало, похоже, расти число тех, кто в возможность соединиться в одном усилии и сделать что-то очень трудное не верил. И, главное, они стали теории под это подводить, причем теории убедительные. Организация труда, эффективность… Стало хорошим тоном не понимать истории России, даже совсем недавней. 

Работа на целине была интенсивной, много техники. Было видно, что такое разрыв между быстрым ростом технической оснащенности и привычками людей. Наверное, в 30-е годы этот разрыв был глубже, но и тут его значение можно было понять. На целине этот разрыв проявлялся в высоком уровне травматизма. Была для него и объективная причина – очень уставали люди. Усталый тракторист заснул и вывалился из трактора. Получил травму, догнать трактор не смог, тот ушел в степь и наехал на палатку со спящими людьми. Усталый прицепщик заснул в борозде, полусонный тракторист на него наехал. На деле люди не были готовы быстро привести в соответствие с реальностью организацию своего труда. И не прочувствовали значение техники безопасности. Знакомый тракторист полез в сырую погоду под трактор с дрелью – погиб от удара током. Знакомый механик полез в зернохранилище что-то наладить, кто-то в этот момент пустил зерно, оно хлынуло и в момент его погребло. В эти дни бригадиры со слезами хватали нас за руки, умоляли быть аккуратнее. На этих смертях мы учились. 

Со всеми были опасные случаи, и мелкие травмы были. Меня как-то послали прицепщиком на пахоту. Километра четыре от палатки, ночью. Указали путь по звездам. Шел через степь, промок в каком-то болоте, потом стал слышен трактор, а потом и свет. Пришел, сел на плуг. Тракторист – девушка с курсов механизаторов, еле ворочает языком от усталости. Меня на холодном плуге, неподвижного и мокрого, всего трясет от холода.

Под утро минут двадцать подремали в кабине, согревая друг друга под телогрейкой – и снова пахать. К середине дня невмоготу мне стало сидеть, все тело онемело. Я встал и еду стоя, пока прямая борозда. И надо же такому случиться – разорвалась сцепка. Плуг в буквальном смысле слова стал как вкопанный. То есть моментально. Это я сообразил уже позднее, а в тот момент просто получил откуда ни возьмись удар в лицо и потерял сознание. 

Я упал вперед на плуг и ударился лицом о балку. К этой балке были привинчены в ряд приплужники – маленькие лемехи, не нужные на пахоте. Привинчены вверх остриями. Моя голова вошла точно между двумя этими остриями, даже ни одно ухо мне не оторвало. Удача. Хорошо, что лицо было под таким слоем пыли, что девушка не удивилась его деформации. Пока она, как в замедленной съемке, вылезала из ушедшего вперед трактора, я уже пришел в себя и сполз на землю. Под вечер закончили, поехали на усадьбу, и мне моя начальница доверила вести трактор – ДТ-54. А сама ненадолго закрывала глаза – не спала, а как бы впадала в забытье. 

Какие девушки поднимали Россию…