Улыбка Шкловского

Даже просто начать разговор о нём сложно – необходимо выбрать, от чего отталкиваться. Филолог, писатель, критик, сценарист, кавалер Георгиевского креста за храбрость, эсер-заговорщик, друг Маяковского, биограф Толстого и Эйзенштейна и, наконец, вполне себе литературный персонаж произведений Булгакова, Каверина и других классиков отечественной литературы – всё это Виктор Шкловский, на фотографиях предстающий как улыбающийся человек с большой лысой головой; и даже в настолько развёрнутом перечислении – не вместились все регалии.

Виктор Шкловский / Википедия

Похождения его в 1910–1920-х не имеют себе равных среди фигур русской литературы и ставят Шкловского в один ряд с Габриеле Д’Аннунцио – итальянским поэтом-футуристом, в результате военного рейда захватившим целый город и основавшим новое государство, – и «последним самураем» Юкио Мисимой: тут и поля Первой мировой, и экспедиционные войска в Персии, где, по воспоминаниям, «видал погромы курдов, видал, как курды отрезали гениталии у наших солдат и клали им в рот», и командование взводом бронеавтомобилей в период Революции, и снова война, теперь на Украине, и участие в антибольшевистском мятеже, и бегство за границу, и возвращение обратно в Советскую Россию…  

Столь же поражает и влияние Шкловского на филологию, выражающиеся в целом сонме теорий и понятий, одно из которых – «отстранение», описывающее эффект художественного слова как изображение предмета вне его привычного, устоявшегося значения и восприятия, «как увиденного впервые» – вошло в научный терминологический словарь гуманитарных дисциплин по всему миру; и это при том, что Шкловский не знал иностранных языков, а теоретические работы писал как полемические, вне норм научной строгости.

Будто бы вся его жизнь оказалась авантюрным романом и научной мазуркой.

И, конечно, собранием афоризмов, в мастерстве которых Шкловский если с кем и соревновался, то разве что с Оскаром Уайльдом: 

«Любовь – это пьеса. С короткими актами и длинными антрактами. Самое трудное – научиться вести себя в антракте»;

«Советская власть научила литературоведение прекрасно разбираться в оттенках говна»;

 «Я живу плохо. Живу тускло, как в презервативе»;

«Война жевала меня невнимательно, как сытая лошадь солому, и роняла изо рта» – и так далее, несть им числа. 

Но парадоксальным образом именно при попытке осмыслить фигуру Виктора Шкловского в целостности возникает сложность – именно вследствие «разлёта» сделанного им: фигура человека, единство личности начинают распадаться на частности, понятные поодиночке разным людям, но не сливающиеся в синтезе.

Могила Шкловского / Википедия

Специалисты гуманитарных наук говорят об определяющей роли Шкловского в истории русского формализма – направлении, являющимся главным вкладом отечественной гуманитарной науки в мировую. Литературоведы – дополняют рассуждениями о художественно-биографических книгах Шкловского, ценных и по гамбургскому счёту эстетики, и как пристрастные документы эпохи. Остряки копошатся в его сочинениях, собирая порой циничные, порой лирические – но всегда несущие на себе печать личности иронические сентенции.

Но никто не может объяснить главного: что в этом человеке увидел Булгаков, что вывел его как демонического Шполянского в «Белой гвардии»? Почему Вениамин Каверин делает его главным героем своего первого романа «Скандалист»? 

И закрадывается мысль: а может быть, настоящее значение фигура Шкловского может иметь только для историков, раз им одним под силу реконструировать её в целости? Может быть, ничего и не осталось, кроме анекдотов и острот, нескольких лиричных биографических книг да «отстранения», будь оно не ладно?

Но авторы хохм и анекдотов не остаются в истории культуры – это хорошо заметно сейчас, после того как, казалось бы, всенародная любовь к Жванецкому через несколько лет сменилась забвением – если ещё не окончательным, то уже бесповоротным.

Должна быть черта, сводящая воедино литературу, науку и личность в ясном и органичном единстве человека по имени Виктор Шкловский.

И, как ни странно, свет на скрытую организующую черту этого человека проливает как раз улыбка, смотрящая на нас с фотографий Шкловского едва ли не выразительней его хитрых и умных глаз.

По воспоминаниям поклонников, на вопрос о природе не сходящей с губ улыбки Шкловский отвечал: «Привык улыбаться, когда происходило что-то ужасное, с тех пор как расстреляли брата – чтобы не парализовало волю и мозг, тихонько посмеиваюсь». Его брата расстреляли, сестра умерла от голода, старший сын погиб на Великой Отечественной войне. Направление в науке, которому он отдал лучшие плоды своего ума, – задавили в 1930-х.

Но страшнее, бессмысленней, невыносимей он полагал паралич воли и мозга. Это обессмысливало жизнь. И становится понятным, почему именно Шкловский сформулировал «отстранение» как приём искусства. 

За этим стояла большая потребность художника и интеллектуала увидеть мир настоящим: без фальши, без очарования чем-то привнесённым, даже если это «что-то» – традиционное сравнение или образ. Чтобы узнать и очароваться зримым самим по себе – потому что есть что узнать и чем очаровываться. Ну и, конечно, позиция публициста, в чём легко убедиться, открыв ещё первые статьи Шкловского, публиковавшиеся в футуристических сборниках:

Искусство, не спариваемое больше с жизнью, от постоянных браков между близкими родственниками – старыми поэтическими образами – мельчало и вымирало (…) Вы все так хорошо научились смеяться над собой, вы так «очеховились» – вот война пришла, и кто из вас смог написать песню наступления? Вы ушли от жизни, хотели обратить искусство в комнатную собаку. И вот вы отлучены от искусства.

Притягательность фразы и мысли Шкловского, до сих пор чувствуемая сила художественно-мемуарных и публицистических текстов, как и блеск научных концепций, в итоге раскрываются как часть масштабного жизненного проекта его имени, цель которого – сохранение действующей силы человеческого постижения мира через способность удивляться ему. 

Даже (и особенно) тем его проявлениям, что кажутся привычными: солнечному дню, полёту птиц, красивой женщине. В ином случае – возможно, они посланы не вам. 

А водителю броневика и филологу-футуристу.

Автор: Влад Крылов