Ленин как буржуа, или Тайное условие Октябрьской революции

Ленин есть миф. Не в том, разумеется, смысле, что вождь мирового пролетариата является фигурой вымышленной, но в том, что за десятилетия оная настолько обросла разного рода слухами, небылицами и легендами (в том числе и в целях пропаганды – как западной, так и советской), что за ними разглядеть реальную личность Владимира Ильича становится (архи-?) проблематично. И это – ни хорошо, ни плохо: мифологизация, учитывая ту роль, которую Ленин сыграл при жизни, а также и после смерти как для сторонников коммунистической идеи, так и для её противников, процесс неотвратимый, неизбежный, если не сказать – вынужденный, то есть исторически обусловленный.

Владимир Ленин в 1918 году. Репродукция ТАСС

Но заковыка в том, что за плотной пеленой мифа теряется историческая правда, уводя в область вымысла не только многие детали, а подчас и целые эпизоды ленинской биографии (например, контачил ли он с немецкой разведкой?), но и ответ на центральный вопрос: как ему удалось (правда, наряду с Троцким, чьё участие в тех знаковых для России событиях сознательно, впрочем, по известным причинам замалчивалось большевиками) провернуть такую, казалось бы, неподъёмную, фантастическую авантюру как Октябрьская революция?

И в этой точке, если ответ действительно важен, следует отбросить все предубеждения, всю ангажированность и т. д. и посмотреть беспристрастным взглядом на вождя мирового пролетариата.

И что мы видим?

Да, это был лидер, пожалуй, даже гениальный лидер, но тут Владимир Ильич не одинок: рядом стоял и не менее гениальный Троцкий.

Так чем же в таком случае ещё определялась личность Ленина (и одновременно что отличало её от фигуры его главного соперника)?

Как бы это ни звучало парадоксально, его буржуазностью. Да, Ленин был буржуа, пусть со странностями (так, тёща Владимира Ильича считала его бездельником, пеняя ему, что тот не занимается «настоящим делом»), но буржуа. Посмотрим только на его внешний вид: неизменный костюм-тройка, галстук, начищенные до блеска ботинки (а кепка – это, как сказали бы сегодня, уже работа имиджмейкеров: она появилась у Ленина чуть ли не в последний момент по прибытии в Петроград, чтоб в его образе было хоть что-нибудь знакомо-близкое для представителей рабочего класса).

Основатель и лидер ныне признанной экстремистской и запрещённой в России Национал-большевистской партии Эдуард Лимонов по этому поводу вспоминал:

В 1993 году, 16 сентября, я приехал в Россию. В один из дней между 16 и 20 сентября, когда Ельцин огласил свой Указ № 1400, я и Тарас Рабко посетили музей Ленина. Тарас был тогда любопытным подростком-холериком, студентом юридического факультета Тверского университета. Он затащил меня в музей. Уже в конце визита меня узнали вдруг сотрудницы музея и радушно повели показывать и те комнаты музея, бывшие закрытыми для обычных посетителей. (Впрочем, может быть, по каким-то причинам эти комнаты были закрыты именно в эти дни.) Удивили меня костюмы Ленина: архи-буржуазные тройки, галстуки в горошек, массивные туфли на высоком каблуке. Женщины любезно сообщили мне, что Ленин был 163 сантиметра роста, а Сталин 164 сантиметра. Я подумал тогда, как должно быть был далёк маленький Ленин в этих жилетках и галстучках от революционных солдат в шинелях, матросов, крестьян в армяках. Ленин выглядел разительно эмигрантски, швейцарцем этаким, явившимся в мёрзлую страну. К счастью для него, ему не пришлось проходить через всеобщие выборы: с такими внешними данными, и в таком костюмчике, он бы никогда не выиграл. Чужой.

Верно подмечено: для тогдашней революционной российской среды Ленин был чужаком. Тут свою роль сыграли несколько факторов. В частности, происхождение, социальное окружение: его отец дослужился до чина действительного статского советника, который давал право на потомственное дворянство. Владимир Ильич никогда не сидел без денег. Да, временами их у него было немного, но так, чтоб гулял сквозняк, такого не было. Например, находясь в ссылке в Шушенском, Ленин получал государственное пособие на содержание, а плюс к этому ему ещё и помогала мать. О роскоши никто не говорит (да и сам Владимир Ильич к ней был равнодушен, как, собственно, и к порядку в хозяйстве, признавая последний только в том, что касается работы), но – никогда не нуждался.

В отличие, скажем, от Бенито Муссолини (кстати говоря, тщательно проштудировавшего труды Ленина, не будем забывать, что он начинал как социалист) и Адольфа Гитлера, которые в определённые периоды своей жизни испытывали крайнюю нужду, пусть и не прямо, но так или иначе повлиявшую на их идеологические построения, вылившиеся у первого – в фашизм, а у второго – в национал-социализм с их краеугольными идеями национального превосходства.

И стоит ли здесь говорить о пользе и благовлиянии буржуазности (при этом, впрочем, не впадая в апологию: чего бы она стоила без ленинского бунтарства?): нацистский и фашистский режимы продемонстрировали свои хрупкость и неустойчивость в сравнении с социалистическим, заложенным Лениным и имеющим все шансы на то, чтобы существовать и по сей день, если бы советское руководство, начиная с Хрущёва, не занималось методичным выхолащиванием и формализацией ленинского наследия.

Да, именно ленинская буржуазность, под которой следует понимать лишь исключительно фактор среды, то есть уровень образования и культуры, иначе – само буржуазное сознание, придала его идеологии и, соответственно, практике (включая и Октябрьскую революцию) жизнеспособность. Даже в мелочах. Тут можно вспомнить и бурную, если не сказать яростную реакцию Владимира Ильича на прослушивание «Аппассионаты» Бетховена (по его мнению, революционер не может быть сентиментальным). Критиками Ленина этот эпизод интерпретировался как свидетельство ленинской холодности и бездушия.

Однако даже если взять этот случай в том виде, как он описывается, на самом ли деле он служит доводом против Ленина? Не свидетельствует ли он об исключительной чувствительности к музыке, которая должна была контролироваться для того, чтобы можно было продолжать политическую борьбу? Кто из сегодняшних циничных политиков может похвастаться даже призрачным напоминанием о такой чувствительности? Разве Ленин не выступает здесь в качестве полной противоположности высокопоставленным нацистам, с лёгкостью сочетавшим такую чувствительность с необычайной жестокостью при принятии политических решений (достаточно вспомнить Гейдриха, архитектора Холокоста, который после трудного рабочего дня всегда находил время, чтобы вместе со своими товарищами исполнить струнные квартеты Бетховена)? Не является ли доказательством человечности Ленина то, что в отличие от этого высочайшего варварства, заключающегося в совершенно беспроблемном сочетании высокой культуры и политического вандализма, он по-прежнему оставался необычайно чувствительным по отношению к непреодолимому антагонизму искусства и борьбы за власть?

– задаётся совершенно справедливыми вопросами Славой Жижек.

И на все эти вопросы стоит ответить положительно.

Но что лежит в основе этой чувственности?

Снова же: ленинская буржуазность.

При этом сам Владимир Ильич никогда не скрывал той роли, которую играет буржуазная интеллигенция в генерации у рабочего класса классового сознания, считая невозможным классовую борьбу без наличия оного. То есть даже в таких принципиальных, если не сказать основополагающих вопросах вождь мирового пролетариата отдавал должное буржуазии.

Тогда что получается: что Ленин, ликвидировавший в России буржуазию как класс, сам был её частью?

Парадокс здесь только на первый взгляд. На самом деле никакого парадокса здесь нет, но чистая диалектика: гегелевский закон о переходе количества в качество. Упразднить буржуазию как класс мог только выходец из этого класса, в котором все её противоречия достигли наивысшей точки и который эти противоречия смог преодолеть.

Поэтому можно сказать, что не был бы Владимир Ильич буржуа – не было бы никакого социализма в России/СССР. Вот оно – тайное условие Октябрьской революции.