Андрей Рудалёв: В СЕЛЕНЬЯХ ДАЛЬНИХ И ПЕЧАЛЬНЫХ

Под ногами привычное зимнее: снежная каша вперемежку с наледью, так что ноги периодически пробуксовывали. Тащил за собой ватрушку – с сыном пошли на мульт. Торопились, чтобы не опоздать.

Вокруг типичное: панельки (привет Хаски), по другую сторону дороги с односторонним движении – «деревяшки». Одна пожженная – бывший памятник архитектуры, до которого ни у кого не дошли руки, только у человека со спичками. Рядом несколько деревянных двухэтажек барачного типа и с печатью скорой обреченности. Все – виденное сотни раз.

Но на этот раз подумалось, что нынешняя ставка на москвацентризм и крупные агломерации – крайне порочная для России. Вот часто проезжаешь на поезде ли, на машине те или иные Богом забытые селения, ловишь себя на мысли: как же здесь люди живут? И сразу в голове автоматически возникает сравнение с крупным городом – мегаполисом. Вот там жизнь, все кипит, бурлит, каждый день дает тысячи шансов и возможностей, новых впечатлений, а что здесь? Унылый день, тянущийся за днем, каждый повторяет предыдущий, тоска и рутина. Та самая обреченность, что и у «деревяшек» по правую руку.

И за всем этим сразу следующая мысль: но все это не правда. Морок.

Человек следует за иллюзией, едет, например, в столицу, инерционно полагая, что уже само пребывание в ней – билет в счастливую жизнь, поэтому знай, беги, не тормози, активней работай локтями и не стесняйся – наступай на пятки другим, а то и ставь подножку. Человек бежит за иллюзией, за тем самым шансом в жизни, про который ему прожужжали все уши, но при этом теряет себя. Как правило. Мучает, изводит. Чтобы что в итоге? Да, и сам не знает, потому что не сможет ответить на вопрос: чего же ты хочешь? Ну, того – другого, третьего – четвертого. Шура Балаганов, сколько тебе нужно для полного счастья?..

Допустим, мегаполис создает нужный темп, чтобы люди попросту не заснули на ходу, чтобы стремились, достигали и развивались. Но есть другой серьезный момент: сейчас мы всю огромную российскую жизнь воспринимаем через призму этих самых огромных городов. Они обширные, но на самом деле лишь крохотные точки. Это большая иллюзия, ведь все-таки до сих пор жизнь в России состоит из малых и средних населенных пунктов. Но каждый раз подсовывают картинку, как из глянцевых журналов, как из зарисовок светской жизни, где им мечта практически нет. Вот, дескать, тебе пример, стремись! Вырвись из своей серости и тоски. Вот жизнь и убывает там, а убывая в них, убывает повсеместно.

О какой демографии может идти речь, когда люди бросают свое, свои регионы, на которые навесили клеймо депрессивности и тянутся ручейками к большой и светлой жизни? Там в этих райских кущах бурлящего котла вопрос продолжения рода у них будет стоять десятым на повестке.

Пытаются у нас как-то решать эти проблемы, но используют лишь аналогичные методы укрупнения, создавая крупные региональные центры притяжения – агломерации, которые пылесосам опустошают все окрестности. Прагматика подсказывает, что так и правильно, что так целесообразно. Что создать нормальные условия жизни в малых населенных пунктах – затратно и нерентабельно. Впрочем, многие условия человек может создать себе сам, дайте, например, ему землю и возможность построиться. Но где взять достойное здравоохранение, образование? Дело опять же. Хотя бы это, чтобы дальше по списку не идти.

Поэтому печаль, тоска и уныние – типичные приметы подобной жизни. Для нее ведь никто не создает красивую картинку, не работает над фабрикой иллюзий, над повышением привлекательности. Махнули рукой. Осталось время дожития.

Вот и получается, что малая провинциальная жизнь  – «Тетрис для бедных». Так называется дебютная книга прозы рэпера Ричарда Семашкова (Рича). Это подобие деревенского дневника. Главный герой со своей семьей приехал к родителям жены в Вятку. В то самое дальнее и печальное селение, где дни складываются в незамысловатый сюжет, что тот же тетрис. Впрочем, и авторская мотивация писать состояла в том, чтобы хоть как-то преодолеть инерцию нагромождения этих монотонных дней-фигур. Придать им осмысленность.

Не обошлось и без типической истории в духе «было – стало». Сейчас – практически деревня, но люди ее по старой памяти называют городом. Был педтехникум, заводик. Аэропорт с билетом чуть дороже автобусного. Теперь в былую реальность его существования можно либо верить, либо нет. То самое клеймо бесперспективности приговором упало и потащило на дно все вокруг.

Ранее были перспективы, жизнь, если и не бурлила, но зримо присутствовала. Но что изменилось? Может что-то людям сказали, может запутали их, внушили то, чего они якобы хотят, а на самом деле… Вот и наступило преждевременное старение. Гайдаровские «Дальние страны», только наоборот.

«Разрушенная Россия, вскормившая людоедов». Насытившись вдоволь здесь, «они сели в частные самолеты, улетели на другой материк, бросив остальных умирать здесь без работы и целей».

Сделали Россию отверженную и для отверженных. Своеобразную человеческую резервацию. Лишив людей дела, перспектив, погрузив их в топи безысходности. Сделали символом тоски и безнадеги. Помните, все твердили, что как только уйдет последний «совок», так и наступит благоденствие. И определение это распространилось на многих, на большинство, на большую Россию, которая все мешает, путается под ногами и портит своим видом  благостные и блестящие декорации.

«Заберите меня отсюда» – просит у Рича тесть – сильный и умелый мужик, но опутанный колючкой созданных обстоятельств, прагматической логикой, для которой он, как и его земля, лишь темная прореха – синоним «мерзкой тоски».

Такова та самая печать людоеда и новых реалий, выбрасывающих человека на обочину жизни. И такой обочиной постепенно становится вся большая Россия.

А ведь все возможно и в этой вятской деревне – бывшем городе. Там присутствует так необходимое человеку ощущение счастья. Вот и автор отмечает, что «здесь гораздо чаще, чем в городе, чувствую себя человеком – живым, чистым, настоящим. Или как это говорят… счастливым». Возникает и желание остаться там, где «ни ипотеки, ни пробок, ни этих злых больших городов». Но желание не продолжительное, что эмоциональный порыв, за которым следует то самое ощущение «мерзкой тоски» и обрастания «мхом». Да и сам деревенский отпуск в итоге «воспринимается утопией. Большим и бессмысленным запоем». Все потому, что вся выстроенная система обстоятельств ориентирована на выдавливание оттуда человека. Поэтому и деревенское чтение – осмысление «русского Танатоса» – роман Михаила Елизарова «Земля», в центре которого – кладбище. Вот и здесь – территория постепенного исхода жизни, та самая лодка, плывущая с одного берега на другой российской Угрюм-реки.

«Кто-то спивался медленно, кто-то — обгоняя себя самого, кто-то бросил и скучает»,  вот  и получается, что «Россия — это когда плохо там и невозможно тут». Вроде бы совершенно не новость и подобных рассуждений огромное количество, но все это вовсе не знак обреченности, не субстанциональное свойство отечественной географии, помноженное на особенности русского духа, а лишь примета существующих реалий. Выморочных и калечных, производных от тех, которые подняли наверх того самого людоеда и бережно несли его на руках, исполняя все прихоти. Скорее карикатура на человека, на место, на географию. Особое уродующее кривое зеркало, из-под власти которого необходимо выйти.

Так и вспоминаются те же гайдаровские «Дальние страны»: дальний разъезд, тоскующие и мечтающие уехать отсюда навсегда подростки, погруженные в инерцию обреченности. Но в небе появилась маленькая точка – аэроплан. Он приземляется. Вскоре жизнь стала бить ключом. Кривое зеркало перевернуло все это наоборот. Надо его разбить, преодолеть ее деструктивную инерцию. Забрать из нее людей и страну.

Ричард Семашков. Тетрис для бедных [сборник] — М. : ИД «Городец», 2023. (Серия «Во весь голос»).