«Улица Некрасова»: пить или не пить – вот уж точно не вопрос!

В каждом городе есть такое сакральное место – гулево́е и питейное. Оно легко опознаётся по большому количеству молодёжи в приподнятом состоянии и по расположенным неподалёку важным локациям – будь то университет, театр, книжный магазин или что-нибудь подобное. Вот выходишь в Москве, допустим, на Тверскую улицу, где рядом и МХАТ им. Горького, и Литературный институт, и редакция журнала «Новый мир», и театр им. Пушкина (который должен бы называться Таировским театром), и книжные магазины «Москва» и «Фаланстер», и бесконечные дома, в которых жил, выпивал и балагурил Сергей Есенин… вот выходишь, говорю, в Москве на Тверскую улицу – и на каждом шагу питейные заведения на любой карман.

«Хотишь – куплю шампанского: французского, британского, хотишь – поедем в город ночева-а-ать», – это Эдуард Лимонов писал в другое время, в другом городе и при других обстоятельствах, но данные строчки вполне можно примерить на Москву образца XXI века.

Идём ко МХАТу им. Горького – можно забежать в «Русский паб» и продегустировать под бокал нижегородского крафтового пива эклеры с белым шоколадом и сыром с голубой плесенью. Идём вниз по Тверской, а там целая россыпь баров: «Все твои друзья», Craft RePUBlic, 66 pint`s. Можно заглянуть и в совсем детскую рюмочную – «Ровесник». Пропустил стаканчик здесь, там, вон там и ещё где-то поблизости – и можно продолжить вечер в одном из дворов или у памятника Сан Сергеичу Пушкину или Сергей Санычу Есенину – везде хорошо.

Прошёл Тверскую с одной стороны – можно перейти на другую и вновь подняться туда, где тебя ожидают бары «Гадкий койот» (о, это отдельная история с плясками на барной стойке!), Cuba Libre (с набором шотов по сверхнизким ценам!) и «Под мухой» (название говорит само за себя). Пока идёшь и бар-хоппишь, можно гуглить и любоваться домами, их архитектурой и историей: вот тут жил Владимир Гиляровский, а соседями у него были имажинист Иван Грузинов и экспрессионист Ипполит Соколов; вот тут жил Илья Эренбург, к которому в гости заваливались смогисты и требовали принять их, потому что они – ни много ни мало! – самые гениальные поэты своего поколения.

Я ж говорю: в каждом городе найдётся такое сакральное место – гулевое и питейное. И вот питерцы (мне больше нравится другое определение – санкт-ленинградцы) решили нанести на карту улицу Некрасова.

Сколько ни бывал в городе на Неве, выпивать приходилось в различных локациях. В том числе и на улице Некрасова. Настоящий карнавал, вакханалию, встречу розового зайца с укулеле (не путать с розовым кроликом!) доводилось встречать на Рубинштейна или на Невском проспекте. Но что я – москвич? Настоящие питерцы выпивают, как оказывается, в совершенно иных местах.

Улица Некрасова имеет несколько «опорных пунктов»: сквер вокруг бюста Владимиру Маяковскому (он же – «Башка»!), Некросад (сквер у памятника Николаю Некрасову), книжный магазин «Во весь голос» и целый ряд питейных заведений. Последние – меняются с завидной регулярностью. Как говорят коренные жители, гулевое пространство переместилось с улиц Рубинштейна и Думской (где остались «три помойки») именно на Некрасова. И потому в этом ареале предпочитают отдыхать местные, а заезжие направляются ближе к центру, где дороже, демидрольней и по утру больней.

Как-то раз к известному издателю Вадиму Левенталю подошёл молодой прозаик Илья Зыченко (чую: под шафе! а как иначе?) и предложил концептуальную идею – организовать сборник самых разных форматов, которой бы запечатлел новое сакральное пространство. Можно ли было отказаться от такой идеи? Ни в жисть!

И Левенталь начал собирать книгу.

Начинается «Улица Некрасова» с большого и пространного эссе Аглаи Топоровой – дочери своего отца и известного публициста (извините, никак не привыкну к феминитивам, но тут он, кажется, и не требуется). Текст получился вдумчивый, ироничный и злой: по интонации отвратительный (ну не сходимся мы с Аглаей Викторовной во взглядах и вкусах – бывает), а по материалу – полный и точный. Топорова утверждает, что никакого феномена улицы Некрасова нет и быть не может. Однако она готова послушать писателей разных поколений: вдруг они её убедят?

Первый рассказ – «Массовое братание на углу улицы Некрасова и улицы Маяковского возле памятника поэту» Александра Етоева. Абсурдистская история в духе Эжена Ионеско или Сэмюэля Беккета приобретает чисто венедиктерофеевский лоск, чтобы в конце разродиться чисто етоевской горькой усмешкой. Главный герой ступает на эскалатор метро и слышит, что намечается «массовое братание». Он слышит это краем уха и потому не до конца понимает, о чём речь. Однако т. к. он настоящий алкоголик, начинает прокладывать путь (прото-бар-хоппинг!) к назначенному месту. Угадайте, что называется, куда? Конечно, на улицу Некрасова, где уже творится форменное сумасшествие.

Павел Крусанов помещает своего героя Иванюту в необходимые декорации. Внутренне издёрганный, пишущий причудливые примитивистские стихи, он страдает от белых рубцов, которые он видит у встреченных девушек, – и это вызывает отвращение, потому что напоминает о жене (которая то ли сводила татуировку, то ли удаляла родинку – и вот остался белый рубец). «Полёт шмеля», а именно так называется рассказ, – это не что иное, как поиск вдохновения и попытка избавиться от душевного разлада. Благодаря чему это осуществляется? Конечно, благодаря питию на улице Некрасова и обретению своего маленького дракончика – символа поэтического озарения. Надо отдать должное Крусанову как стилисту: и сам морок, в котором находится Иванюта (и имя персонажа), и аранжировка текста, отдалённо напоминающая стремительное развитие «событий» в одноимённой музыкальной композиции – всё реализовано точно и в меру.

Сергей Носов известен не только как прозаик, но ещё и как культуролог, работающий с петербургскими памятниками, их историей, местом нахождения и социополитической значимостью. Вот и в рассказе «Эксцесс» появляется немолодой чтец-декламатор, который волей судьбы в рамках некрасовской конференции читает стихотворение «Похороны» у памятника писателю. Герой в какой-то момент замечает, что его сознание расщеплено на несколько составляющих: одна часть исполняет заученный текст; другая смотрит на это дело со стороны и сначала задаёт вопросы к сюжету стихотворения, а после проникается им; третья – силится не изливать чувства на публике; четвёртая требует – расплакаться. И в итоге «рассказ декламатора» (у «Эксцесса» такой подзаголовок) становится «наглядной» демонстрацией того, как сакральное место способно повлиять на человека, находящегося в изменённом состоянии сознания (а уже чем оно изменено, вопрос десятый).

Валерий Айрапетян представлен рассказом «Атезолизумаб». Здесь показана романтическая история с печальным концом (счастливый конец – пошлость!) и здоровым цинизмом («***да пахнет свежеотжатым творогом» – так хотелось назвать и эту рецензию, но я вовремя одумался): главному герою звонит бывшая тёща и сообщает, что её дочь умирает? и только он, давно устроивший свою жизнь и также давно не считающий деньги (их слишком много), может им помочь. Надо только купить редкое лекарство и привезти из Питера в Москву. Основная часть рассказа – рефлексия главного героя, питие и попытка разобраться со своим прошлым и своими чувствами. Но украшают всё… даже не то что украшают, а перетягивают внимание на себя и заставляют следить за собой – юмор и язык. Это тот редкий случай, когда читателю становится неважно, что читать, главное – чтобы писатель продолжал в том же духе. (Вообще странно, что Айрапетян не замечен ещё ни одной толковой премией. Был номинантом, но так ничего и не выиграл. Хочется надеяться, что рано или поздно это положение исправится.)

Ещё одна романтическая история со здоровым цинизмом – это рассказ «О доблестях, о подвигах, о славе» Вадима Левенталя. У этого писателя лучше всего выходит именно короткая проза. Когда в 2015 году вышел сборник рассказов «Комната страха» в «Редакции Елены Шубиной», я сразу написал, что в русской литературе давно ничего подобного не было. У нас умеют писать короткую прозу, но книжный рынок требует больших книг, а значит, повестей и романов. С тех пор прошло семь лет. За это время Левенталь выпустил с бывшей женой книжечку «Мой секс», и где-то промелькнуло несколько его рассказов. И всё. Пишет он медленно, всё больше уходит в редакторскую деятельность. Но когда пишет, случаются вещи уровня «О доблестях, о подвигах, о славе». Это, как и было у Левенталя, – рассказ-перевёртыш: жанрово начинается как сентиментальная история, продолжается шпионским детективом, перерастает в гонзо-алко-трип, чтобы вновь закончится детективом. И самое главное: пока читаешь, замечаешь все эти переходы, замечаешь и приветы коллегам («… об этом ещё Трофименков писал…») и многое другое – и кайфуешь от этого.

Единственное, что во всей книге вводит в настоящий ступор (даже эссе Топоровой так и не удивляет), – поэма Наташи Романовой «Некросад». Проблема не в том, что эта поэтесса более чем на половину состоит из эпатажа (а то мы таких не видали!), и даже в том, что поэтика, сюжет поэмы и возникающие в ней ситуации, мягко говоря, второстепенны; а в том, что юмор автора – на уровне «Южного Парка» (они опять убили Кенни!), то есть обыкновенная «ржака-обоссака», как выражается несравненная горе-журналистка и профессиональная юродивая Анастасия Миронова. После куртуазных маньеристов, Александра О’Шеннона и Всеволода Емелина писать о попытке секса на старости лет, дальнейшего убийства и добавлять что-то вроде:

Не заводите на старости лет знакомства, друзья,

через рубрику объявлений в газете «Моя семья»

– кхм, глупо. Или писать про поэта Днишева, который хотел стать членом литературного сообщества, а Вселенная «тугоуха и близорука», и потому:

Вместо «хочу стать членом» расшифровалось «хочу сосать члены».

Ошибочка вышла – искажение звука.

Желание исполнилось по одному щелчку,

Это же не поэму писать про Донбасс.

И на этом месте о поэтессе Романовой остаются только нецензурные выражения. Всё это и ужасно, и откровенно пошло. Треш, панк, угар, содомия – даже они прошли мимо. И примитивизм – не срабатывает. Остаётся маникюрщица, которая всех тыкает пальцем Смерти – оборжаться можно… (Печальней всего ещё то, что поэтесса встанет в позу enfant terrible и скажет, что её опять критикуют не по делу, не понимают, не умеют читать или что-нибудь подобное – и сорвёт аплодисменты у своей аудитории.)

Но в то же время «Некросад» вместе с музыкальным треком и подборкой фотографий представляет собой водораздел между старшим поколением писателей и младшим.

Отдельно надо сказать про рэпера Рича и его музыкальную композицию (в книге даётся qr-код для прослушивания песни). В отличие от многих и многих своих коллег этот исполнитель работает с интеллигентским бессознательным. Только для него настоящей интеллигенцией являются не деятели оппозиционного движения, модные писатели и журналисты, рэперы либеральных взглядов (точнее те, кто высчитывает свои песни «на калькуляторе», чтобы понравиться молодёжи), а, собственно, настоящая интеллигенция – писатели, которые работают над русским дискурсом, настоящие (!) оппозиционные политики и т. д. И такое бессознательное он нанизывает, как мясо на шампур: образ на образ, образом поджимая. Вот и в его песне улица Некрасова предстаёт пространством алкогольного делирия, где перемешиваются меж собой знаковые и значимые для этой локации персоны, образы и мотивы:

Полковник у «Башки» прилёг

Тихонько, словно мотылёк,

Его вообще этот денёк

Не парит, он там приберёг…

Полковник (интересно, ему достался экземпляр «Улицы Некрасова»?) – один из знаковых персонажей: он проходит красной нитью через многие рассказы и являет собой genius loci сквера у памятника Маяковскому. Отставной военный, старый добрый алкоголик, сам по себе символ былой Великой эпохи. Вкупе с «Башкой» он наводит отдыхающих и распивающих на нужный лад.

Точно так же отдельно надо сказать о работах Дмитрия Провоторова – известного питерского фотографа. Чёрно-белая палитра, женские манекены, сиюминутность – вот главные двигатели его творчества. Не всегда и не везде у него получается создать из снимка отдельную историю, но в рамках книги, где царит абсолютная эклектика и идёт смешение различных стилей, такой подход, пожалуй, оправдывает средства: прозаик Кирилл Рябов под зонтом; пьяные прохожие, лежащие и спящие; красивые девушки на самокатах; простые зеваки с района – в его прицел фотоаппарата попадает многое. А где не просто попадает, но ещё и не может выбраться из художественной реальности в действительность – остаётся в вечности. Но и это дорого стоит, да?

Очень атмосферной получилась обложка книги и внутреннее оформление – за это необходимо поблагодарить легендарного Павла Лосева, который когда-то сотрудничал с Эдуардом Лимоновым и его газетой «Лимонка», а теперь оформляет «Книжную полку Вадима Левенталя». Его эстетика и видение мира помогают погрузиться в «Улицу Некрасова».

К слову, о Кирилле Рябове – он тоже попал в сборник с коротеньким и смешным рассказом «Пудель-мудель». Это фантастическая история о выпивающем мужике, который умудрился познакомиться с проклятой женщиной (когда она сильно волнуется, превращается в мужика). И как в случае с Айрапетяном, здесь важен не сюжет, а язык описания и здорово-нездоровый юмор. На фоне остальных текстов «Пудель-мудель» читается влёт, а после пересказывается всем встречным и поперечным. Умеет молодой писатель находить такие чудовищные и вместе с тем притягательные типажи, а ещё, что немаловажно, умеет их «коллекционировать».

Вслед за этой историей идёт Александр Пелевин со своими любимыми комическими героями – гномами, что крадут детородные органы. Короткий рассказ о том, как у самого писателя мелкие пакостники выкрали достоинство после вручения премии «Национальный бестселлер». Симпатично, по-хулигански и просто.

Однако не всё так радостно во второй части сборника. Молодые писатели, в отличие от старших, уходят от «зелёного змия» и увлекаются лёгкими и тяжёлыми наркотиками и сексом. Алкоголь – лишь трамплин в неизведанные миры. И если у Владислава Городецкого, скажем, получается выписать героинового наркомана (даже двух) на контрасте с главным героем – отцом семейства; то у остальных с такими типажами возникают серьёзные проблемы. Впрочем, обо всём по порядку.

Городецкий работает с фантастикой и постмодерном. Его тексты строго вычерчены: где надо, основной сюжет; где надо, завитушки и красивости; где возможно, интертекст. Недаром он по образованию – архитектор. Нечто подобное чувствовалось у Андрея Вознесенского (даром что тот был поэтом). Строгая пропорциональность «Хмурого дижестива», однако, не уберегает от небольших просчётов. Под конец рассказа главный герой натыкается на мужика оскаруайльдовского вида, который собирается вколоть себе героин, и забирает у него пенал со всем содержимым. И мужик спокойно ему отдаёт свою «прелесть». Я не сталкивался с героиновыми наркоманами и могу ошибаться в характере их поведения, но мне кажется, что так просто петербургский Оскар Уайльд не отдал бы свой пенальчик, а главный герой, уставший от семьи и друзей-идиотов, – не вштырился бы в туалете крафтового бара.

Но это мелочи. У остальных молодых авторов и говорить особенно не о чем. Диана Рахманова небезынтересно показывает демоническую «самку богомола», которая сначала затаскивает понравившегося мальчика в постель, а после съедает его. Написано хорошо, но это уже было не раз. Илья Катаев (ему в этом году исполнилось или исполнится сорок!) повествует о девушке, что страдает в браке: муж её не замечает, не любит, она и в ролевые игры готова сыграть, и грудь силиконовую себе сделать; а настоящую отдушину находит в баре, когда даёт себя потрогать только что встреченному парню (кажется, такой сюжет автору, кхм, не по возрасту и не по гендеру).

Но и это ещё были читабельные тексты! Дальше хуже…

У Татьяны Млынчик главная героиня рассказа «Рехаб» не может сконцентрироваться ни на одной мысли: то она бежит от своего косоглазого парня, то сходится с парнем, похожим на Гумилёва (ох, эти питерские писатели… знали бы, что и Гумилёва называли чуть косоглазым), то она гуляет по Баку, то вспоминает свою бабушку, покорявшую Прибалтику. Всё это складывается в целый паззл, но… я как читатель вполне мог бы обойтись и без этого текста.

Как обошёлся без текстов Константина Куприянова и Ильи Зыченко. Первый лауреат премии «Лицей». О его книге «Желание исчезнуть» я уже писал для питерской «Звезды», где отмечал, что у автора «получаются условные тексты с предсказуемыми сюжетами и ходульными персонажами». Так и в рассказе для «Улицы Некрасова» – «Символизм умер – теперь рэп». Впрочем, я могу ошибаться, потому до конца так и не дошёл. Второй молодой писатель – Илья Зыченко – тот самый, что предложил метасюжет для книги. Я ожидал, что его-то рассказ удивит особенно. Но нет: закрыл книгу – и уже забыл, что только-только прочитал…

Однако, походив денёк-другой с прочитанной книгой, можно сказать, что «Улица Некрасова» – прелюбопытнейший проект. Если он ставил своей задачей наметить в «Петербургском тексте» новое пространство, всё получилось (сомнения Аглаи Топоровой можно не принимать в расчёт).

Несколько писательских поколений отмечают эту улицу. Что на ней, кроме пивных заведений? Фантастика и абсурд, приключения и человеческие трагедии. Больше всего это подчёркивается не столько авторами сборника, а теми, к кому они апеллируют: Некрасов, Хармс, Маршак (и отчасти Маяковский). А то, что книга получилась неровной, тоже вполне закономерно: «Улица Некрасова» диктует свою волю. На ней всё пьяно и разгульно.

Самое главное – я совсем не удивлюсь, если в скором времени коллеги по литературному цеху примут зыченко-левенталевскую концепцию за норму и начнут штамповать подобные сборники. И это будет однозначный успех. Впрочем, он уже однозначный.

Нечто подобное, конечно, выходило. И в «Редакции Елены Шубиной» («Всё о моём отце», «Птичий рынок», «В Питере жить» и пр.), и в иных издательствах. Вообще коллективный сборник рассказов – самое простое, что можно издать и надеяться, что каждый из авторов приведёт свою аудиторию. Продастся один тираж, второй, третий… Да и общий, и личный цейтнот, клиповое мышление и культурное перепроизводство уже должны были бы избавить нас от больших романов и обратить к сборникам рассказов. Возможно, именно 2020-е годы смогут исправить эту ситуацию.

И вот уже есть «Улица Некрасова». И она всё-таки отличается от «предшественников»: книга и веселей, и концептуальней. Хотя, казалось бы, что сложного? Опиши гулевую улицу и выстрой вокруг неё свой сюжет. Но вы же помните: всё гениальное – просто. И значит, 2020-е годы преподнесут столь же простые и гениальные книги? Будем надеяться.