Мы уже не уйдем

Итак, вчера, 4 августа, было очень показательное событие. Я бы сказала – явление. Незадолго до него, после полудня, я и несколько товарищей моих собирались, чтобы обсудить поэтические и музыкальные проекты в театре. Споткнулись ненадолго на стоимости, ведь в театре – билеты. Практика «Сезона стихов» во МХАТе Эдуарда Боякова показала, что с билетами на поэзию всё всегда очень тяжело.

С публикой, желающей прийти, все нормально. А вот про «купить билет за тысячу» – меня эта фраза током бьет, потому что это неразрешимая дилемма. Театр несет расходы на собственное содержание, плюс нужно платить не только артистам, но и творческому коллективу спектакля, пусть и поэтического, пусть и просто выступления поэта – там же звукорежиссер, видеоряд, рабочие сцены и проч. А с другой стороны, брать с любителей поэзии большие деньги (а для меня мало и всегда неожиданно зарабатывающей), тысяча – это много, так вот это некорректно, что ли. Не потому, что поэзия не может стоить денег, выступление, концерт – это конвертируемая вещь, но именно потому, что у нас небогатая аудитория, а денежную тусу на концерте опасно вообще увидеть, много апломба и ожидания за билет получить удовольствие, например, поржать. 

Это было предисловие. 

На концерт-день рождения Ани Долгаревой в клубе «Меццо Форте» собралась уймища людей. Более четырехсот точно. Скажем, сто было приглашенных, пусть. Скажем, сто было без столиков, тоже пусть. Но остальные купили столик за тысячу (как аванс за еду и питье). Но купили. И не факт, что сидели ели, я видела – большинство не за едой пришли, лица подняты, глаза устремлены на сцену. И это были свои. То есть люди понимали: развлекухи не будет, будут суровые темы, будет напряженная музыка, хотя, да – будет глаз не оторвать какая манкая и светящаяся Аня. 

Я смотрела на этот битком забитый зал и думала: что это невероятное явление, о котором трудно было мечтать полгода назад. Понимаю, это во многом личность Ани – нашей Жанны Д’Арк (в хорошем смысле), но ведь зрители ликовали и долго кричали «браво» и Караулову, и Пелевину, и другим поэтам и музыкантам.

Причем, и те и другие представлены в нашей обойме несколькими поколениями. В этом смысле я могу заявить о том, что наконец-то есть кому лиру передать. С другой стороны, это обновление крови – взаимное, я многому учусь у Анны Долгаревой, например. Прежде всего свободе пребывания внутри языка, свободе и безграничности образов и свободе рифмовки тоже. Казалось бы, это совсем непривычное для традиционного поэта небольшое созвучие в конце строк мы бы никогда не назвали рифмой. Но у Долгаревой это стало стилем, ее поэтикой, ее свободой, как у других – отсутствие знаков препинания: они точно знают, зачем они это делают. В случае с Анной, мне кажется, это как раз взрыв котла, когда все заклепки сносит пулями в разные стороны, в том числе и точные рифмы. Это говорю я – человек, брезгливо запрещающий даже думать о том, чтобы рифмовать открытый и закрытый слог или диссонанс в трех-четырех буквах с конца в рифмующейся паре. Здесь все норм. Так надо. 

И вот о музыкантах. Это сюрприз в сюрпризе, потому что внутри одного чуда оформилось другое: новая жизнь классической музыки. Вот так незатейливо, без помпы наши новые звезды несут классическую музыку в народ в одном ряду с поэзией за Донбасс, с рэпом, с гитарой, с джазом, и это работает. Люди слушают и скандируют музыкантам, только что Моцарта отыгравшим, словно этот Вольфганг им только что рассказал о взрывах в Донецке, возле гостиницы, где он сам жил два дня назад. И правильно сказал Петр Лундстрем, сославшись на слова из песни Акима Апачева, что мы не только мову им не отдадим, но и Моцарта с Бетховеном, и нашу русскую классику. Это получается. Это как восстановить культуру высокосортной пшеницы – вернуть интерес людей к поэзии, музыке, живописи. Никогда не верила, что этот интерес есть, людям этого не давали, и я сто лет писала о том, что есть блокирование нашей поэзии от публики. 

И вот что я думаю: узнав имена сейчас, люди уже не уйдут. Требовалось лишь небольшое усилие, чтобы читатели или слушатели услышали имена, и ведь это знание теперь в них на долгие годы. Вот что самое ценное в том, что сделали, в первую очередь, Захар Прилепин и с его подачи телевизионные каналы, а кстати, и театр Эдуарда Боякова с его поэтическими проектами, фестивали в поддержку армии и дальше уже соцсети. 

Я сейчас вижу множество комментов под своими постами и перепостами братьев-поэтов со словами благодарности и с возгласом: как долго мы этого ждали, наконец-то мы нашли настоящее, мы уже не думали, что в России есть истинная поэзия. И знаете, что это мне напоминает? Иногда я стояла на ступеньках МХАТа, когда им руководил Эдуард Бояков, после спектакля, и до меня доносились такие же возгласы, только про театр. 

Так и хочется процитировать последнюю строчку враждебного России поэта, недавно почившего в бозе: «…почему они что они сделали с нами суки…»

Когда начнем называть имена? Имена тех, кто реально устроил эту внутреннюю блокаду национальной культуры последних двадцати-тридцати лет? Кто нас отнял у нашего народа? Когда начнем их выбрасывать подальше от чиновничьих кресел? Хотела написать – пусть в библиотеке работают, но ведь не подходит. И там пакостить будут.

Нам бы еще книг напечатать побольше, чтобы вся Россия ожила и уверовала в победу. А наша победа уже за нами, вчера я видела это. Всё – мы уже не уйдем.