Леонид Лундстрем пришёл на «Диалоги с роднёй» в редакцию «ВН»

В «Бункере на Лубянке» продолжаются «Диалоги с роднёй» – Вадим Авва беседует с представителями русской культуры в самом широком смысле этого слова. Накануне состоялся разговор с главой большой музыкальной династии, концертмейстером, основателем и руководителем ансамбля солистов «Лундстрем-трио», преподавателем МГИМ им. А. Г. Шнитке, руководителем Школы-фестиваля Леонидом Игоревичем Лундстремом. Приведем самые интересные фрагменты вечера. 

О распаде Советского Союза и антисоветчине 

– Я был наглым, отчаянным, мерзким антисоветчиком. И когда я узнал про все ужасы сталинского террора и так далее… Попал в одно местечко, где интеллигенция собиралась – кстати, народ хороший, разнообразный. Я вообще был не только антисоветчиком, но и прозападным человеком: читал всё западное – американское, английское, французское и прочее. До 1976 года. 

И в 76-м году, как и всё в жизни бывает случайно, я прочитал «Прощание с Матёрой» Валентина Григорьевича Распутина. Это был первый шаг, когда я понял, что мои пять кровей – это вместе, оказывается, русская. 

С детства я очень любил бабушек. И я помню, в Гнесинской школе, когда я поступил, были тётя Поля и тётя Катя, которые убирались. И я их любил до слез, так они мне нравились – такие целые, целостные и говорят так хорошо. И как-то всё понимаю в жизни, не как некоторые педагоги, которые сольфеджио учат. И когда я прочитал это…

Леонид Лундстрем

Вот сейчас у меня было такое же потрясение, когда Петька (Петр Лундстрем, сын – прим. ред.) замечательный Фестиваль Олега Лундстрема в Чите сделал, и нам удалось привезти Иркутский драматический театр потрясающий. И вот они привезли «Прощание с Матёрой». И это было такое же впечатление. Во втором акте, там 600 человек – и все они плакали, причем не всплакнули, как на исповеди у Иоанна Кронштадского, когда народом люди становятся все вместе. И я не удивляюсь, что Валентин Григорьевич меня перевернул полностью.

И с тех пор я больше уже ничего не читал такого… Но антисоветчиком продолжал быть. Потому что всё это – уничтожение Матёры, уничтожение деревни. А там уже Виктор Петрович Астафьев пошел, Василий Иванович Белов, Фазиль Абдулович Искандер – потрясающе счастье, целая огромная жизнь. 

Помню, в 1987 году бегал Бердянске, в котором мы были вот сейчас летом. У нас там тоже была бабушка, которая в «Союзпечати» оставляла мне газету «День», «Советскую Россию» и «Огонёк» Коротича (Виталий Коротич – главный редактор журнала «Огонёк» в период перестройки – прим. ред.). И вот я читаю этот «Огонёк в 87-м году. И вдруг так чувствую, что пахнет чем-то не тем, что там написано. То есть тогда я почувствовал, что дело не то. А в 1991 году я интуитивно был за ГКЧП и очень расстроился потом, что всё это как-то ужасно, дрябло и кошмарно выглядело. В 1993 я уже пытался пойти на баррикады. 

Леонид Лундстрем

Развал Союза… Конечно, я тогда не понимал, до какой степени это катастрофа. Во всех смыслах. В 1993-м уже сильно было, потому что я хотел пожертвоваться. У нас батюшка один благословлял. Мы говорили о штурме Белого дома. Но тогда моя жена легла, говорит: «Или я, или…». В общем, не пошел я тогда. А может быть, если бы мы все пошли, то по-другому всё было бы. Это для меня спорный внутренний вопрос. Не было бы детей, может быть, моих… И вообще много чего.

О взглядах во время первой чеченской войны

– Уже Александр Андреевич Проханов провел работу тогда. Очень тяжелые были моменты, когда стало соединяться советское с российским, с русским, с патриотическим. Очень долго интуитивно – за секунду же не поменяешься. Потом, когда мы уже стали играть квинтет Танеева, там уже слышны капе-то невероятные трубы на этом корабле под названием Россия. Всё это было непросто. 

О жизни в Пекине и возвращении в Россию

– Мы были диаспорой. Это чувство, что нас мало, оно страшно объединяет. В очередной раз я летел на самолете, познакомился с какими-то людьми нашими, которые летели в Шэньчжэнь, и мы проговорили. И вдруг мне звонят из Пекина и говорят, что мы «мы слышали, вы в хоре можете петь, у вас бас. А у нас баса нет, приходите в храм». Мы пришли в храм. И обнаружили там кучу друзей. Причем очень интересно, что в этом храме были не скажу «бедные» люди, но… И все оказались одно единое. И это замечательный опыт семьи, помощи друг другу. Светлое время было, шикарное. 

Леонид Лундстрем

Возвращение было сознательным решением, потому что я почувствовал: некоторые наши, которые там живут при посольстве или просто, отдают детей в английскую школу, например. Есть очень хорошая школа при посольстве, советская – там никаких нововведений не было, которые здесь тогда начинались, все эти Соросы и прочее, – но они всё равно думали, как дети будут дальше жить. Которые вывозят детей в Гонконг. То есть они их встраивают в мировую элиту. И я тогда снова почувствовал этот запах – не тот. 

А выбор какой? Детей нужно учить. И они должны быть русскими. Вот и весь ответ. И мы сюда поехали. 

Сначала, когда мы сюда приехали, отдали детей во французскую школу на проспекте Мира. Но потом пожалели довольно быстро. Там было какое-то родительское собрание. Пришла такая дама, по-моему, капитан милиции. Такая вся разноцветная, в татуировках. И говорит: «Самое главное – по вечерам проверяйте руки у детей. Нет ли там чего-нибудь такого…» Мы стали что-то православное искать. Первое, что попалось – классическая гимназия при греко-латинском кабинете Юрия Анатольевича Шичалина. Обошли всё, и оказалось в конечном итоге, что эта греко-латинская – прямо рядом с нашим домом.

Захар Прилепин и Пётр Лундстрем

О 2 мая 2014 года, Одесса

– Этот день уже стал неким таким заревом. Сам день я не помню. Но помню, что это была какая-то точка, конечно, точка отсечения. Я, честно говоря, немножко в эйфорическом состоянии тогда был, потому что как раз это как бы подтверждало мои такие, может быть, маниловские надежды. Когда в 2012 году я слышал на Валдае речь Владимира Владимировича, где впервые было сказано слово «традиция», у меня возникло такое чувство, что нужно из партизанского отряда возвращаться. Может быть, в городе есть какая-то часть своих хотя бы… И для меня это было продолжением надежд. Это чувство эйфории потом было очень долго еще… И тогда я подумал: «Вот и мученики есть». Это было в таком же контексте. Ведь без жертвы не бывает. Они как праздники оказались…

Леонид Лундстрем

О 24 февраля 2022 года

– Первое чувство было, что – свобода. Мы ж не знали тогда, что там разные варианты могут быть. Но было чувство, что мы решились, что это сделано по молитвам святых, такой судьбоносный шаг. Я и сейчас в этом не сомневаюсь. Потому что такие вещи не повторяются. Это знак того, что – как сказал один архиепископ – «мы помыслить не могли», что Россия встанет против антихриста. Это ж не война с Украиной, это понятно. Нет никаких сомнений на этот счет. 

О поездке в Донбасс

– Петя должен был ехать на какой-то машине с гуманитаркой. И человек, который должен был на следующее утро выезжать, заболел. И, соответственно, встал вопрос: а что делать? Там уже договорились – у кого-то концерт, что-то еще… И я говорю, «Давай я повезу, у нас многодетная машина, семиместная». А жена побаивается. И я говорю: «Петьку довезем до Ростова и махнем в Крым». Ну ладно, давайте. Подъезжаем к Ростову уже. Сбросили кому-то гуманитарку, туда-сюда, уже на комендантский час не успеваем. Ну ладно, до границы, думали его на такси перекинуть. Потом на границе: «Может,с уже до Донецка, а завтра с утра развернемся, поедем? Путь мы знаем, ездили туда на концерты». Мы же – «террористы», в каких-то списках, незаконное пересечение и так далее. Ну и когда подъезжали, нас там встречал человек на своей машине. Комендантский час, как оказалось, нас не касается, нас пропустили везде. И на подъезде к городу попали в страшную яму! То есть мы дальше ехали подпрыгивая – уже понятно было, что утром в Крым не поедем…

– Получилось, что весь этот путь был путь в Бердянск. В общем, оказались в Волновахе сначала. <…> Поехали… Мост разбомблен. Приехали в Мариуполь. А до этого купили генератор, потому что Саша Романовский должен играть на рояле, а его нужно записать каким-то образом. Оказались на площади. И был в этот день первый пароход, который мирный пришел, символический, с мощами Александра Невского. Как раз мы попали под колокольный звон. Рядом прям разбомбленный драмтеатр и совершенно сохранившийся кафедральный собор посреди руин. В центре не все в руинах, но такие сталинградские пейзажи.

О зле и Украине

– Недавно смотрел интервью с Александром Дугиным, где он сказал, на мой взгляд, потрясающую вещь. Что мы пошли на Украину – на сгнившую и распавшуюся в труху Украину, в которую легко входить. И вдруг внутри этой трухи обнаружили нечто такое, не украинское и даже не европейское, и даже не американское, а нечто такое совершенно непробиваемое – скалу, которая без божьей помощи не пробивается. И я почувствовал, что это так и есть. Зло – сконцентрированное – дало отпор. Это просто так не побеждается, вы тут сгнили, а мы тут свое забираем. А если быть чуть-чуть подальше, то мы можем его и здесь сейчас выйти и обнаружить. Мы же тоже думаем, что здесь тоже всё сгнило. Это такие глобальные какие-то, мне кажется, вещи.

Леонид Лундстрем

Если всё-таки Россия встала против антихриста, то должны и праведники тогда найтись, и воинство. То, что есть на передовой и праведники… Я слушаю Петю и я даже с кем-то там познакомился – это ребята чистые и потрясающие, удивительно просто даже. 

Об интеллигенции, желающей уничтожения своей страны

– Что же удивительного? Еще в XIX веке всё это было. Это такая традиция. А потом ведь слово «интеллигенция» нужно уточнять. Если взять того же Валентина Григорьевича Распутина, у него замечательная статья «Две интеллигенции». Он описывает там учителей, врачей сельских, ИТР советских – это всё интеллигенция. А не вот эта крикливая разномастная компания. Это компания прочно очень сидела у нас. И вдруг многие стали переселяться. Это признак, мне кажется, неплохой. Не знаю, хорошо это или плохо. Но это признак того, что они или воспринимают это всерьез, или им сказали, что с «Россией кончено».