Александр Дугин о МХАТе: «Это такая живая лаборатория театра, но это очень долгий процесс»

В одном из своих интервью Александр Дугин когда-то сказал, что самое страшное для философа – это банализация, упрощение и тем самым извращение его идей. К сожалению, в современной России с воззрениями автора «Четвертой политической теории» именно это и происходит. Ему приписывают апологию тоталитаризма и обвиняют его в отстаивании крайне правых взглядов. Обыватели и критики при этом совершенно игнорируют тот факт, что Дугин – не политик, а мыслитель. Даже не только потому, что написал и опубликовал десятки книг. Дело в том, что ему всегда были близки люди искусства, а не сильные мира сего. Именно в созидании, в творчестве он видит путь к общественному прогрессу, к русскому Возрождению.

Некогда соратником Дугина был писатель Лимонов, испытавший значительное влияние философа. Теперь Дугин пытается заронить семя новой России в театральную почву на площадке МХАТа. О роли современного театра мы и поговорим сегодня.

«ВН»: – Александр Гельевич, вы фактически работаете во МХАТе. Ваша театральная деятельность в чем состоит? Как вы участвуете в современном театре сегодня?

– В современном театре я, конечно, не участвую. Я очень близкий друг Эдуарда Боякова. То, что происходит со МХАТом, для меня очень важно. Я участвую в «Новой Школе МХАТа», которую делает театр вместе с университетом «Синергия». Я там веду курсы театральной онтологии и антропологии. Собственно, меня интересует театр как явление, как форма бытия, как послание определенное. И это для меня далеко не безразлично, потому что театр представляет собой некую лабораторию культуры и духа.

В театре сходятся все виды искусства, театральное искусство – это тотальное искусство. В нем есть музыка, танец, поэзия, литературный сюжет. Это искусство, которое вбирает в себя всё.

Искусство и культура – это и есть человек, человеческий дух. Я не вижу в человеке ничего, кроме культурного и духовного начал. Сократ говорил в одном из диалогов, в «Алкивиаде», когда его спросили о том, что такое человек: «Человек – это душа». И всё. Он не говорит «душа и тело», потому что тело есть не только у человека, но и у каких-то других существ: у обезьян, у свиней, львов, каракатиц. Человека делает человеком не тело, а именно душа.

Театр – это о душе. Театр – это о духе. И поэтому, конечно, в этом средостении человеческой культуры, которым является театр, определяется все самое главное.

Это и есть, по большому счету, код культуры. Он творится в театре, он осмысляется в театре, он транслируется и постигается в театре. В этом отношении для меня театр представляет собой судьбу человека. Театр – это не какое-то одно из развлечений или направлений деятельности. Человек как таковой реализует себя в театре. Отсюда, кстати, такие интересные явления, как, например, база юридического учения. Личность, персона – так называлась театральная маска. В основе права, как ни странно, лежит театральное представление. Социология вся строится на метафоре театра, метафорах ролей, статусов. Театр имеет прямое отношение к психологии.

Неслучайно психоанализ связан с Эдиповым комплексом у Фрейда. Эдип берется не просто как мифологическая фигура, а как театральная фигура, величайшее произведение Софокла. Иными словами, театр – это о самом главном, для меня это именно так.

Поэтому меня интересует онтология театра, бытие театра, антропология театра, как человек живет в театре. И это является объектом моего самого пристального исследования. У меня было об этом много лекционных курсов. А в последнее время я занимаюсь просто работой со студентами «Новой Школы МХАТа», где мы вместе с ними разбираем и рассматриваем трагиков, истоки театра, онтологию театра, христианские и дохристианские мотивы в театре. Все то, что имеет отношение к театральной глубине. Театр без этой глубины вообще не театр.

Я уделяю этой преподавательской практике, работая со студентами школы МХАТа, очень много времени, а главное – душевных сил. Поэтому для меня театр – это чрезвычайно важное явление.

Однако вы спросили про современный российский театр. Наша цель, моя цель и цель Эдуарда Боякова – возродить театр, восстановить его достоинство, вернуть его к глубинным онтологическим корням. Эту цель ставит и художественный руководитель МХАТа имени Горького, наши единомышленники по «Новой Школе МХАТ» и другие наши друзья, друзья театра. Это очень трудная цель. Ели мы посмотрим на то, чем был театр в последние десятилетия, мы видим, что он стремительно утрачивал свою миссию. Люди жили на переваривании каких-то советских традиций, которые потеряли смысл в новых обстоятельствах. Да и тогда они уже большого смысла не имели, в позднесоветское время.

Либеральные модели, скопированные с Запада, копируются без осмысления. То есть это не Запад, а имитация. То, что происходит на «постмодернистской сцене» – это не искусство постмодерна в России, а это как в цирке считают морские котики или обезьянки ездят на велосипедах. Они повторяют что-то, могут гавкнуть правильно на правильную цифру, но это не говорит о том, что они умеют считать. Эти цирковые трюки не проникают внутрь.

Западная постмодернистская ультралиберальная культура складывалась постепенно, а вернее – вырождалась. И недостаточно просто скопировать результат этого вырождения, не пройдя сам этот процесс. Это не театр, а имитация. И мы в глубочайшем тупике историческом. У нас есть остатки советского театра и у нас есть эта цирковая имитация морских котиков в духе дрессуры. Слабоумные подражатели Запада пытаются сделать то же самое на российской сцене. Это выглядит, в первую очередь, позорно, предельно бездарно. И вот театр каким-то образом рухнул в России, он почти невозможен. Есть талантливые люди, конечно, которые пытаются что-то сделать. Как Анатолий Васильев, еще есть несколько интересных направлений. Но по большому счету, отсутствует парадигма театра.

Отсутствует самое главное – философия театра. И поэтому задача, с которой мы столкнулись в практической реализации восстановления сакральных корней театра, наталкивается на структурные парадигмальные трудности.

Оказывается, что оборвалась та линия культуры, которая существовала в России вплоть до Серебряного века и захлестом докатилась до первой половины советского периода, когда еще были живы люди, получившие досоветское образование с классическим ядром, со знанием греков, философии, трагиков. Все это постепенно исчерпалось, исчезло за горизонтом. А без восстановления этой преемственности, этой связи мы не поймем ни слова ни в Станиславском, ни в ком. Эти люди жили в совершенно другом культурном контексте, они дышали другим воздухом, имели совершенно инаковое представление о значении слов, мыслей. У них был абсолютно иной культурный багаж, которого у нас нет. Их театральные традиции для нас остаются чем-то закрытым. Поэтому и возникла идея сделать акцент на теоретические исследования.

И лишь постепенно, очень аккуратно и осторожно стараясь восстановить такие метафизические основы, истоки театра как такового, античного, настоящего, фундаментального, можно двигаться по времени и пытаться восстановить связь времен.

На практике мы делаем в этом отношении только, как я вижу, первые шаги. Есть очень много удачных результатов, очень позитивного опыта. Трудно здесь ожидать каких-то невероятных вещей, но люди ставят перед собой задачу. Мы пытаемся восстановить это на теоретическом уровне. Но, наверное, это перейдет и найдет свое выражение и в практической плоскости. Конечно, потому что это такая живая лаборатория театра, но это очень долгий процесс. В таком состоянии я эту ситуацию вижу. Театр для меня – это, пожалуй, сейчас самое главное направление, самый центр моего философского, метафизического интереса. Но про театр вне образовательной, учебной практики, которой я занимаюсь, я затрудняюсь сказать что-то определенное.

Меня просто охватывает некоторый ужас, оторопь от того, что называется театром сегодня, в современной России. Это как ужин с идиотом. Есть такая неприятная, очень циничная, человеконенавистническая практика – пригласить глупого человека на ужин и с ним сидеть, вести себя как ни в чем не бывало. А люди, которых пригласили, знают, что его пригласили именно как идиота. Соответственно, он рассказывает какие-то истории, размахивает руками, заказывает себе блюда. А те люди, которые пригласили его, видят это все не так – переглядываются, ухмыляются. То есть перед ними просто дрессированная обезьяна.

Мне кажется, что современный российский театр – это такой сплошной ужин с идиотом. Куда ни придешь, везде становится предельно стыдно за то, что ты видишь. И в консервативной форме, и в так называемой авангардной форме. За редким исключением. Кое-где, конечно, что-то проблескивает. Что-то есть и другое, я не хочу сказать, что это все повально. Но это очень-очень распространено. Нужно разгребать завалы культурного вырождения, в котором мы находимся, кропотливым творческим трудом.