Русский эпос и культурное наследие Востока, или Кому наследовала русская эпическая традиция?

Замечательный русский ученый Александр Пыжиков не раз утверждал, что главное внимание новых исследователей должно быть направлено на «философию» эпоса (Пыжиков А.В. Коренная Россия. Былины. Заговоры. Обряды. М.: Концептуал, 2020. С. 42-43). Признавая такой взгляд научно перспективным, мы хотим дополнить наследие историка.

В данной статье показана связь русского фольклора с древнейшими культурами Ирана, Индии, Египта, Палестины, гностической культурой манихейства и апокрифами богомилов. Именно исследование этих сопоставлений приводит нас к пониманию русского фольклора не как изолированного явления «темной народной культуры», а как одного из проявлений тысячелетней литературной и фольклорной традиции Востока. Благодаря этому сюжеты русского фольклора в частности и европейского эпоса в общем, имеющие в своей основе восточные корни, предстают перед нами как неотъемлемая часть общего культурного пространства евразийского фольклора.

Это было время другого «Запада» и другого «Востока». Запад пророс сквозь руины Римской империи ветвями древнегреческой мысли. Но вскоре идеи Платона и Аристотеля легли в пыль под ногами галлов и франков. Потом на Запад пришел Восток. Пришел тихо, без крупных войн и пожаров. Пришел ногами богомилов, зороастрийцев, манихейцев. Пришел богатый идеями многих сотен лет и сложившейся литературной традицией.

Именно эта традиция за несколько веков буквально пропитала народную культуру в Европе. Предания Индии, Палестины, Египта, Ирана становятся частью европейского фольклора, в том числе фольклора восточных славян. Широкое географическое распространение разные учения и сказания получают благодаря странникам-путешественникам, которых на Руси стали называть каликами перехожими. Это люди аудиальной культуры, которые переносят фабулы и идеи, преобразовывая их на свой лад, поэтому у каждого народа свои имена героев и бытовые подробности, но в основе – общий сюжет или мотив.

Одним из интересных мотивов русского фольклора является мотив «правды и кривды», имеющий своим истоком иранское учение зороастризма. Зороастризм, между прочим, оказал немалое влияние на формирование доктрины некоторых ранних иудео-христианских сект, в частности ессеев с их упором на идею добра и справедливости. Путешественники из Ирана читали как гимны отрывки из Авесты, главной книги зороастризма, уникальной тем, что первые стихи ее были известны Востоку еще в X-VI вв. до н.э.

Центральным сюжетом Авесты является рассказ о противостоянии двух братьев-богов, выношенных в одном чреве Зервана, воплощения бесконечной вечности: Ормуда (доброго начала) и Аримана (темного начала). Именно сюжет о Ормуде и Аримане через тысячу лет лег в основу былинного каличьего мотива «о правде и кривде» (Веселовский А. Н. Калики перехожие и богомильские странники // Вестник Европы. СПб., 1872. С. 682). Интересно, что зороастрийский миф стал основой не только народных сказаний от Евфрата до Волги и Вислы, но и значительной части литературной и игровой культуры Запада (Имя Ариман используется как имя или фамилия героев во многих литературных произведениях: в поэме Байрона «Манфред», в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (имя одного из критиков), в повести Р. Говарда «Час дракона», в романе Чака Паланника «Проклятье». Даже игровая компьютерная индустрия воспроизводит этого героя: франшиза «Megami Tensei», Blade of Darkness, «Prince of Persia 2008» и вселенная Warhmmer 40000).

Зороастризм порождает различные ответвления и смешивается с другими учениями. Очередным витком распространения смеси зороастризма, гностического христианства, буддизма и иранского фольклорного наследия было учение манихеев, основанное Мани в иранском государстве Сасанидов в III веке. В основе учения – все тот же космогонический миф о двух началах: материальном зле и невидимом добре. Причем, в отличие от христианских гностиков, Ману учил об изначальности зла. Эту концепцию манихеи распространили и на Восток, и на Запад (Известно, что в Даосский канон Китая вошли две манихейские книги. О том, что манихейство было известно в Европе, свидетельствует  Кельнский кодекс на греческом языке, найденный в начале XX века, который содержит частично сохранившуюся биографию Ману).

В VI веке славяне и анты стали активными участниками «великого переселения народов». Они прорвали оборонительную линию Византии по Дунаю, заселили Балканы, вышли к берегам Эгейского и Адриатического морей, добрались до Рейна, а на Востоке – к верховьям Днепра, Дона и Оки (Фроянов Я.Ф. Лекции по русской истории. Киевская Русь. СПб., 2015. С. 32-33). И практически сразу природные языческие культы дополнились пересказами ближневосточных апокрифов, еретических христианских учений. Все это в сознании славянина VI-VII веков породило первый дуализм, но не дуализм «христианство-язычество», а более тонкую смесь язычества и ирано-индийских фольклорных сюжетов. Этот феномен историки назвали «третьей культурой» (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков. М., 2014. С. 290).

С появлением апостольских текстов христианские идеи сразу же становятся народными и разносятся тысячами калик по деревням и домам Европы. Евангелие, понятое в пересказе, и иранские мифы органично сливаются в песнях и былинах. Но, пока народная фантазия устами калик населяла этот мир богатырями, царями, прекрасными девами и чудищами, официальная Церковь уже оглашала проклятья. На европейских площадях запылали костры, на которые смотрели новые люди – европейские горожане, оторванные от сельской общинной культуры, не ведавшие каличьих песен.

В X веке болгарский поп Богомил формулирует революционное для народного сознания космогоническое учение о метемпсихозе, переселении душ. Дуалистическое учение, в котором невидимый мир добра противостоит видимому миру зла, сразу становится понятным народу. Наследие Ирана и Индии, смешавшись с ересью богомилов, породило уникальную ментальную матрицу простого человека средневековья – космогоническую легенду о двух началах, добре и зле, правде и кривде. Ересь богомильства распространяется по всей Европе, в том числе и у восточных славян. Например, еще до Крещения Руси у них стали популярны так называемые «Худые номоканунцы» (от грец. νομοκανών (Номоканон) – «судный закон», кодекс церковных постановлений на все случаи жизни), имеющие богомильское происхождение.

Известный русский духовный стих «Голубиная книга», рассказывающий в форме вопросов и ответов о происхождении мира, людей и сословий, восходит к ряду богомильских и других апокрифов. Например, в иудейской «Второй книге Еноха», попавшей на Русь в XIV веке в сербском списке, читаем: «И в шесты день повелех моей мудрости сотворити человека от 7 состав: плоть его от земли, кровь его от росы и солнца, очи его от бездны морские, кости от камения, помысль его от борзости ангельской и от облака. Жилы его и космы от траве земные. Душу его от духа моего и от ветра…». Идея создания человека из элементов природы заимствована и памятником русского фольклора:

У нас мир – народ от Адамия;

Кости крепкие от камения;

Телеса наши от сырой земли;

Кровь – руда наша от чёрна моря.

В «Голубиной книге» появляется так называемый «Леванитов крест» (Веселовский А.Н. Калики перехожие… С. 670).  Этот образ сразу же попадает в русские каличьи песни. Интересно, что в былине о Василии Буслаеве именно под этот крест становятся калики. Это явно предание о кресте из леванского дерева, на котором был распят Иисус Христос. В произведении «Сорок калик со каликою» около такого креста молятся калики. А в сюжете XI века у леванидова креста живет Соловей-разбойник.

Итальянские апокрифы богомилов проникли на Русь в XII веке. Они привнесли еще один интересный образ – «колокол» или «шляпу земли греческой». Колоколом или такой шляпой назывались головные уборы самих итальянских еретиков. Однако на Руси «колоколами» назывались шапки калик перехожих: «Сорок калик со каликою, собираясь идти в монастырь, были так одеты: … на головушках были шапки земли греческой». Илья Муромец, собираясь идти на поганого, тоже «на головушку надел шляпку земли греческой». Иногда, например, в былине о Василии Буслаевиче, шапка становится, как «колокол пудов тысячу».

Александр Пыжиков предположил, что шапка могла быть и оружием: «таким «колпаком» земли греческой» Добрыня «ошиб змею двенадцать всех хоботов», из которых «искры сыпались»; «под «греческой землей» имели в виду своеобразный природный «громоотвод»… О том, что «шапка земли греческой» не из церковного лексикона, свидетельствует и наличие этого выражения в скандинавских сагах» (Пыжиков А.В. Коренная Россия. Былины. Заговоры. Обряды. М.: Концептуал, 2020. С. 53-54).

Интересна дуалистическая природа богомильского учения, с одной стороны – христианское учение о спасении души, с другой – метафора перевоплощений души в тело человека и животных, что было характерно для буддизма. Влияние буддизма явно прослеживается и в идее «хождения» и «ухода». Христос уходил в пустыню, Будда ушел из своей золотой клетки, чтобы увидеть страдания людей. Былинный Илья Муромец, лежавший тридцать три года без движения, но призванный каликами, уходит, чтобы совершить свои подвиги. Удивительно, как тема «ухода» проросла на Руси среди староверов XVII века. Именно тогда появилось учение о пустыне как месте спасения. В основе его русские каличьи сказания «Об Алексее, человеке божьем» и «Об Иоасафе царевиче» (В Древней Руси часто пересказываемым был вариант – «Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафе царевиче» – переложение истории Будды Гаутамы. По мнению И. Данилевского, Иоасаф – славянская транскрипция имени Бодхисатва (Древняя Русь… С. 294)). Алексей покидает свою жену в первую брачную ночь и уходит от мира (Прыжов И. Нищие на Святой Руси. М., 1862. С. 92). Индийский царевич Иоасаф покидает дворец и узнает о суетности и бессмысленности жизни, а отшельник Варлаам покидает пустыню, чтобы просветить и наставить Иоасафа.

Греческие апокрифы, проникнув на Русь, также стали элементом фольклора, например, апокриф «Беседа трех святителей» (О связи этого апокрифа с русским фольклором писали многие ученые: А.Н. Веселовский, А.С. Архангельский, А.П. Щапов). «Беседа» представлена в самой популярной «вопросно-ответной» форме от лица Иоанна Златоустого, Василия Великого и Григория Богослова. В тексте есть такая притча: «Вопрос: Что есть море на пяти столпех? Царь рече: Сие море – потеха моя. А царица рече: Сие море – погибель моя. Ответ: Море толкуется – чаша с вином, а пять столпов – пять перстов держат чашу. Царь же есть тело, а царица – душа. Тело убо утешается, а душа трепещет». В фольклорном пересказе Юга Древней Руси эта притча приобретает пародийное звучание: «Стоит божок на трох нижках, король каже: потихо моя, краля каже: погибель моя? – Пляшка, тило, душа». А на Севере Руси был такой вариант: «Стоит ступа на пяти столбах. Царь говорит: Утеха моя; царица говорит: Победа моя. (Рюмка в пяти пальцах: мужик напьется – “утешится”, баба его отколотит – “победит”)».

Калики на Руси часто распевали загадки в форме «зазывов» или частушек, при этом не подозревая, что оригинал, к примеру, греческий и звучит по-другому. Например, в «Беседе» читаем: «Кто в Царстве Небеснем не был и впреть не бывает, а носил небо и землю? Толкование: Господь Иисус Христос вседъ на жребя осля, егда иде во Иерусалим на вольную страсть». В фольклорных записях есть такие загадки: «Родился – не крестился, умер – не спасся, а Христа носил? – Осел» и «Богу угодил, а свят быть не может? – Осел» (Садовников Д. Загадки русского народа: сборник загадок, вопросов, притч и задач. СПб., 1876. С. 297, 272).

Богомильские и другие еретические апокрифы не были единственным источником каличьих мотивов. Например, в основу «Сказа о диком человеке» легла легенда о «Соломоне и Асмодее», имеющая древнеиудейские корни (Талмудические сказания). Былина о Василии Окульевиче – это перелицовка русской апокрифической песни «О Соломоне и Китоврасе», ставшей популярной на Руси в XIV веке (Кстати, у легенды о «Соломое и Китоврасе» есть английский двойник «Solomon and Marcolf» («Разговор Соломона с Моркольфом»).

В древнерусском эпосе, передававшимся каликами из поколения в поколение, находят свое отражение и древнеиндийские и древнеиранские образы и сюжеты, пришедшие не через апокрифы, а через легенды и сказания. Как отметил А. Пыжиков, «советские переводчики «Махабхараты» поражались совпадением одного ее сюжетного эпизода с поэмой Пушкина «Руслан и Людмила». Причем тогда индийские образы еще не были известны… поэт нашел их в народной среде» (Пыжиков А.В. Коренная Россия… С. 83). Мотивы индийского эпоса активно используются в русском фольклоре. Например, из брахманских легенд заимствуется образ одного из интереснейших былинных героев – Садко.

Часто в народных сюжетах былинные герои сражаются с многоголовым змеем. Мотив змееборства – один из самых загадочных в русской культуре. Образ змея испытал на себе древнеиранское влияние. У «иранского» и «нашего» змеев много общего: они огромных размеров, извергают пламя, ядовиты, охраняют клады. По наблюдениям А. Пыжикова, змей «постоянно нацелен на похищение кого-либо, требует на съедание людей или животных. Змей блокирует движение по Калиновому мосту в иной мир» (Пыжиков А.В. Коренная Россия… С. 60-61). Развивая мысль ученого, дополним, что в русских былинах Добрыня Никитич не убивает змея, что сближает образ этого богатыря с авестийским Ажи-Дахака и иранским Заххака из «Шахнаме».

Образ самого змея тоже находит параллели в «Шахнаме». Однако, «наш» змей «о двенадцати хоботах». Почему именно двенадцать? Это объясняется контактами славян с гуннами и аланами. Согласно «Тактике» древнегреческого историка Арриана, скифские военные значки были в виде драконов на шестах. Как только конные воины начинали движение, от головы драконов угрожающе начинали развиваться разноцветные ленты. Отсюда понятно отчество былинного змея Тугарина – Змеевич (исторического половецкого хана Тугрохана). К тому же становится понятным, почему змей в некоторых русских былинах ехал на коне.

Сюжет русских былин о вскармливании человека животным также имеет древнеиранскую параллель, берущую свое начало от древних индоевропейских сказаний. Например, у Фирдоуси в «Шахнаме» Трита, убивший трехглавого дракона Вишварупу, был вскормлен коровой. Кроме того, богатырь-змееборец приходится третьим младшим сыном. В наших былинах Иван – третий сын, воюющий против Змея-Горыныча.

Итак, мы проследили лишь некоторые сюжетные параллели русского эпоса и восточной литературы и показали, что русский мир воспринял древнейшую культурную традицию не в книжной, а в устной народной форме. Искать эти проявления – задача современных историков. Задача, которую вновь поставил перед русской наукой Александр Пыжиков. Искать, исследовать, анализировать – значит продолжать его дело и обогащать его научное наследие.

Публикуем лучшие материалы, которые были отправлены на конкурс исторической публицистики имени А.В. Пыжикова. Автор текста Кусмауль Константин Петрович.

Об авторе: окончил аспирантуру ИВИ РАН,

историк, преподаватель,

учитель высшей квалификационной категории,

автор телепрограммы «Миф в истории» (Ника ТВ),

эксперт программы «Загадки века» (ТК «Звезда»),

лектор проекта «Хутор Захара Прилепина» и

«Литературная мастерская Захара Прилепина».