Хороший, плохой, Злой: 40 дней без Сани Шубина

Прошло 40 дней с того самого теракта 6 мая. А это значит, что медиапена сошла, и самое время (заказать панихиду, помолиться о душе р. б. Александра, продолжать читать псалтирь по усопшим) подумать и проговорить, в чем же была уникальность Злого. Погибшего телохранителя и близкого друга Захара Прилепина.

История Сани – не повесть о всемогущем Рэмбо, хотя и такие эпизоды в биографии сверхподготовленного бойца есть. Его история – суть выражение «прикрой». Или даже – «я прикрою». В каждую минуту работы (да и за ее границами) он был тотально сконцентрирован, при этом обладал редким умением совмещать контроль и чуткость. Он не был freak control из гражданской жизни – домашний абьюзер или чеэсвэшный телеграмщик, трясущийся за каждый дизлайк и негативный коммент. Нет. Он старался контролировать только безопасность окружающих. Игнорируя собственную. И оставался при этом мегатактичным, зверино чувствуя, где нужно работать деликатно, а где – доставать ПМ.

Ибо университет этикета он прошел на войне.

Саня был послан Захару в самый, пожалуй, трудный момент жизни. На распутье. Тогда, когда пришлось принимать ряд тяжелых решений. Одно из них – служба в Донбассе. Точнее, служба Донбассу. Прилепин, понимаемый семьей, но безмолвно поругаемый близкими (нахрена тебе это все?!), с 2014 года начал вваливать весь заработанный финансовый и медийный капитал в «чужой» регион. Чужой для Украины. Регулярные поездки с машинами гуманитарки, дебаты с генералами таможни на границе, развоз помощи по ЛДНР – писатель и ветеран чеченской кампании готовил себя к войне, собственными руками и закапывая себя для «российской интеллигенции», и зарабатывая доверие донецкого народа. Символическим актом был рисковый переезд семьи из Нижнего в Донецк.

Тогда и возник Злой. Позывной – шутка. Антагонизм донецкому доброму Шубину, гному из штольни, персонажу шахтерского фольклора (есть даже такая команда КВН и рок-группа). Как бы в шутку – то есть на самом деле серьезнее некуда – он закрыл собой все зоны, где требовалось: стал для семьи Захара и сыном, и бабушкой, и няней, и братом, и инженером, и тренером по боксу, и водителем, и администратором, и стрелком, и лодочником, и электриком, и пекарем, и лекарем, словом, ангелом-хранителем. Саня, будто живой роутер, распространял, пожалуй, самое важное – то, чего все так долго ищут: счастье, чувство покоя и порядка. Другими словами, мира.

Саня был безмерно благодарен Захару за доверие, понимание, неформальное отношение, за то, что не бросил после взрыва главы ДНР Александра Захарченко. Многие донецкие бойцы при «переделе силовых полей» остались не при делах. Прилепин потащил за собой всех своих. Злой запомнил это – и оставался предан до последнего вздоха. При этом (что большая редкость) не доил шефа, не искал выгоды, не стремился отщипывать себе по кусочку от каждого пирога. Тащить в норку. Просто работал и получал радость именно от этого.

Радость – да, это ключевое. Перефразируя Пастернака, можно сказать, что быть несчастливым некрасиво. Зато теперь дико модно, хоть настолько же дико пошло. Выдавать сверкающий эгоизм и дешевое позерство за тонкую душевную организацию и какую-то там «эстетическую планку». Расчесывать детские царапинки и сурово глядеть в камеру на фото: разглядел, насколько я крутой, или еще сильнее брови свести? Спекулировать, собирая слезки в кулачок перед сердобольной аудиторией, и провоцировать людей на комплименты. Бахвалиться и трясти подвигами, которые большинству недоступны как опция, и неким глубинным знанием. Обличать недалеких дилетантов, посмевших посягнуть на святое. Стучать себя пяткой в бороду: «Да вы кто? Да вы знаете, КТО я?! Да вы знаете, ЧТО я видел, ГДЕ я был?» Над такой херней Саня только ржал. А умение радоваться дано далеко не каждому. Высшее мастерство, особенно в условиях, где каждый день гибнут родные.

Нет ни одного фото, где он с постным лицом. Где сосредоточенно работает и «сечет» – есть. Где корчит физиономию – нет. На любом кадре – рот до ушей. Великий дар! Не застыть с улыбкой Гуинплена, нет. Верить в лучшее, верить в людей, не переставать удивляться «работе жить». Бескорыстно дарить заряд надежности, но что важнее – витальности. Многие суровые бруталы, отягощенные таким искушением, как интеллект, тужатся, упражняются и соревнуются, хотя на самом деле ищут элементарного: чтоб погладили по головке – любви, счастья и простоты. Злой и был таким счастьем и такой простотой. Этим он и очеловечивал всех вокруг. Как Донбасс очеловечивает и «выпрямляет» часть российского общества, голосовавшего за Навального и киевскую русофобию.

При этом всем у Сани была своя жизнь, да. И мечты: купить жилье в купеческом центре Нижнего Новгорода (лишь грезы), развивать бизнес с семьей в Донецке (не дали), поступать в военный универ МО РФ (не успел). Конечно, жениться. Девушку, разумеется, полюбил лучшую, красивейшую.

Было ясно, что может привлекать в нем. Саня не боялся показаться простым (отбросим дебильное слово «настоящий», ведь ненастоящий только День России в июне), при этом подсвечивал красоту жизни, вроде бы ничего при этом не делая. Подталкивал к счастью фактом существования. Реакцией, интонацией, избыточной лучезарностью он совершал открытия окружающих. Открытия вещей, которые были нам знакомы с детства, но как будто давно забыты.

Всего лишь одна история. Когда у родного Прилепиным гиганта-сенбернара Шмеля случился инсульт, парализовало ноги, и пес рыдал буквально человечьими рыданиями, Злой был последним, кто не сдался. Он ухаживал за собакой, как за сыном: мыл, осушал, руками выгребал (!) все, что уже роилось внутри. Уколы и капельницы. Как боец Саня верил, что шанс всегда есть. И он отработал его. Хотя никто не просил. Никто. Он боролся не за привычку семьи жить с собакой, нет, он боролся за ту самую форму любви, которой могут любить только собаки. Безвозмездную, детскую, ангельскую. Ни за что, ни про что, на авось да просто так. Любить любого хозяина в любом виде – и того, что бьет, и того, что не кормит. Просто потому что. Так, собственно, и проявляется красота. Не внешняя, не рациональная, не обыденная. Не натужная «красота ума». А простая, человеческая. Шмелёвской беззаветной любовью, прощая все на свете, и любил семью Захара, возможно, только он. Злой. Ничего не нажил, не брал от этой любви, не ждал, а только отдавал. Хотя, повторюсь, о многих вещах никто и не просил. Просто у Сани не получалось иначе.

40 дней – не повод для веселья, чего уж. Но всех, кто убивается убийством Сани, попытаемся утешить: он прожил лучшую версию своей жизни, стал героем, а уныние – это грех. И то, что он презирал. Он бы первым надавал по щекам за слезы по нему. Только посмотрите на фото с прощания. Злой смеется смерти в лицо.

В тот чертов майский день Саня сделал то, что умел лучше всего. Опять прикрыл собой в самый важный момент. Ехал – цитата – «спасать Захара», у которого немели ноги от защемления в спине. Вез лекарства.  И в итоге спас. 

Поэтому не погиб, а ушел на небо, где, как известно, происходит перегруппировка лучших из нас.

Спасибо тебе за все, Санькя.