Битники и конец американской цивилизации

Америка – не молодая страна: она старая, грязная, злая, ещё до поселенцев, до индейцев: зло здесь, оно ждёт…

Уильям Берроуз, Голый завтрак

Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием.

Аллен Гинзберг

Битник, спутник, уголовник

Слово «битник» происходит от английского корня «beat» (ломать) и русского суффикса «ник». Считается, что впервые его употребил журналист калифорнийской газеты San Francisco Chronicle Герб Каэн в 1958 году, когда у всего мира на слуху было русское слово «спутник». Сближение понятно: битник – тот же спутник, вырвавшийся из атмосферы конвергентного общества и болтающийся где-то в невесомости, безвоздушном пространстве, пребывая в свободном падении…

Впрочем, слово Beat Generation (бит-поколение, разбитое поколение) существовало лет за десять до битника. Придумал его Джек Керуак, который обозначил таким образом преемственность «новых людей» от «потерянного поколения» Гертруды Стайн и её парижско-американской тусовки (Тристан Тцара, Хэмингуэй, Пикассо и проч. авангардисты, сюрреалисты межвоенных 1920-30-х гг.). Сам Керуак, правда, говорил, что это слэнговое словечко занёс в узкий мирок будущих бит-дженерейшн уголовник Герберт Ханке, одно время тусовавшийся в квартирке Гинзберга в Нью-Йорке и постоянно повторявший словечко «бит» в значении: я убит, я в говно, мы в хлам, ты опять в хламину… В общем, этимология понятна. 

Всё это, однако, лишь примечания к мифу. Что же представляли собой битники в реальности? «Битники были американской разновидностью европейского экзистенциализма, крайне вульгаризированной и упрощённой. Сидение в кафе и джаз-клубах, внутри музыкальных волн джаза было общим времяпрепровождением и для европейских массовых экзистенциалистов, и для их американских подражателей», – считает Эдуард Лимонов, и, в сущности, он, конечно, прав. И всё же уточним. Для начала «это были просто четыре человека, а четыре человека это ещё не поколение, – замечает трезвый и адекватный Грегори Корсо. – Потом на них свалились, их поимели все эти люди с Мэдисон-авеню (то есть, профессиональные пиарщики – В. М.), так и получились «битники»». 

я вольный обходчик

городов и миров

досужий проходчик

человеческих душ

…гражданин всего

всего ничего

не люблю коммунистов

терплю демократию

Джек Керуак (пер. Умка)

Действительно, когда речь идёт о битниках, то идёт она прежде всего о «святой троице» Beat Generation: выходце из семьи правоверного иудея, преподавателя филологии, и матери-коммунистки Аллене Гинзберге, сыне католической церкви Джеке Керуаке и профессиональном торчке, метафизике-визионере из солидной аристократической семьи Уильяме Берроузе. Троица эта настолько канонична, что пошлые журналисты скатываются обычно к метафоре «трёх мушкетёров», а более глумливые пользуются аббревиатурой KGB (Керуак – Гинзберг – Берроуз). 

Вокруг этой троицы прихотливо располагается некое нечётко оформленное облачко приближенных и просто близких им поэтов, писателей, партнёров: таких, как тусовщик Нил Кэссиди – прототип героя романа Керуака «На дороге» (1957), поэт-уголовник Грегори Корсо, Майкл Макклур (род. 1932) – близкий друг Джима Моррисона и автор некоторых его песен, «человек-бибоп» и протохиппи Боб Кауфман (1925-1986), Питер Орловски (1933-2010), многолетний секретарь и любовник Гинзберга, и некоторые другие персонажи, причисляемые к тусовке по мере необходимости или для придания ей веса, такие как Лоуренс Ферлингетти, Генри Снайдер, Диана ди Прима, Филипп Уэйлен, Филипп Ламантиа, Лерой Джонс, Роберт Крили и Роберт Данкен и проч. 

Впрочем, имена эти довольно необязательны, эфемерны и с трудом складываются в сколько-нибудь единое целое. В любом случае, начиная и завершая рассказ о битниках, мы приходим к первым трём названным именам.

Но и сама троица не так-то просто складывается воедино. Уильям «человек снаружи всех измерений» Берроуз, будучи на десять лет старше своих приятелей, сам никогда не относил себя к битникам да и держался от них поодаль. Джека Керуака, в конце жизни много пьющего, проклинающего «еврейско-марксистскую мафию» Гинзберга, как и прилежно надуваемых им «хиппи», скорее следует назвать отступником и ренегатом. 

Даже Аллен Гинзберг, единственный, кого, кажется, без сомнений можно назвать ортодоксальным и последовательным представителем «бит-дженерейшн», кривил нос, когда его называли битником. Последнее, впрочем, понятно. Мэтру хотелось быть гуру и верховным демиургом движения, а вовсе не каким-то там его «представителем». И действительно, иногда кажется, что всё «битничество» – это его, Гинзберга, личный медийный проект. Проект, имеющий сам по себе неоднозначную, мягко говоря, культурную ценность. В самом деле: ни в устрашающих словесных нагромождениях поэм Гинзберга, ни в бесконечных дорожных трипах Керуака, ни даже в босхианских эскападах Берроуза нет ничего такого уж оригинального, ничего, что могло бы претендовать на роль действительно новой словесности. Кажется, ткни наугад в три на выбор фигуры из американских писателей того времени – и можно создать миф не менее стильный. При том, что Америка той поры недостатка в по-настоящему талантливых писателях не имела. 

Что же такого особенного было в битниках и почему именно они стали основанием мифа?

Прежде всего, дело, конечно, в декларируемом ими образе жизни. Перезнакомившись в стенах Колумбийского университета, Керуак, Гинзберг и Берроуз вели типично студенческую жизнь, состоящую из запойного пьянства, наркотиков и беспорядочных половых связей, включая и гомосексуальные (Гинзберг был убежденным геем, Берроуз – идейным женоненавистником, Керуак предпочитал всё-таки женщин). 

Сами по себе студенческие потрахушки (пусть даже приправленные гомосятиной) не могли бы конечно привлечь ничьего серьёзного внимания, не сотвори наши герои из них чего-то большего. Эпизод юности, момент праздника, время, ограниченное студенческим кампусом, им удалось растянуть на целую жизнь, обратить в бесконечность… Если традиционный брат-студент, проведя бурную юность в стенах университета, облачался, по выходе из него, в костюм и, принимая железные правила игры, начинал ковать карьеру, включаясь в «крысиные бега» (как позднее это стало говориться на языке битников), то наша троица пошла иным путём: так и не закончив университета (кроме Берроуза, прежде знакомства с битниками, получившего престижный диплом Гарварда), они возвели нескончаемую тусовку, наркотики, пьянство и выпадание из традиционного общества в культ. Казалось бы, не так уж и много. Во всяком случае, немного для того, чтобы воздвигнуть на таком фундаменте что-либо стоящее. Всё дело, однако, в особой атмосфере послевоенного общества, оглушённого войной и военными слухами, взбудораженного Бомбой (не случайно именно Бомба стала своего рода апокалипсическим культом битников), общества, которое было уже готово нырнуть (или, скорее, которое усиленно готовили к нырку) в преисподнюю.

Важной частью этой атмосферы был джаз (уже не сверкающий хромом и медью солидный диксиленд концертных залов, а новомодный бибоп из подворотен), расовое смешение и уголовщина как некая почти неизбежная среда обитания.

Жан Жене считал, что именно уголовный мир является своего рода «материнской платой» всех субкультур. История битников, целиком состоящих из лиц с девиантным поведением и их криминальных хроник – яркое тому подтверждение. (Кстати, и «Битлз», если уж на то пошло, кристаллизовались и вышли в люди, потусовавшись и всерьез поработав в крутых портовых кабаках и стрип-барах Гамбурга).

Собственно, сама история бит-движения начинается с убийства. Летом 1944-го Уильям Карр, крёстный отец нашей троицы, перезнакомивший всех в стенах Колумбийского университета, зарезал во время пьяной ссоры своего любовника Дэвида Каммерера, утопив ещё живое тело в Гудзоне. Вся компания была привлечена к судебным разбирательствам, которые закончились посадкой Карра и отчислениями остальных. Берроуз и Керуак тоже ненадолго присели. Впрочем, Берроуза уже через несколько часов вытащила из тюрьмы его вездесущая богатая родня, Керуаку же пришлось отсидеть с неделю, пока, наконец, он в отчаянье не согласился жениться на своей девушке, родители которой внесли за него залог. Гинзберг же… Официальная версия гласит, что Гинзберга отчислили за то, что он писал на окне своей комнаты f*** of jude и рисовал свастики, тролля таким образом уборщицу-антисемитку. Сойдемся на том, что наш герой был отчислен по совокупности грехов. 

После отчисления компания переходит в свободное плавание, что знаменуется её эпохальным отказом от алкоголя в пользу наркотиков. При этом Керуак предпочитал модный в то время бензедрин, Берроуз – героин и прочий «джанк», Гинзберг же, ища чистой духовности, начинает экспериментировать с галлюциногенами, включая богодухновенный пейотль, сакральную пищу мексиканских индейцев. 

В 1946-м к нашей компании присоединяется Нил Кэссиди (1926-1968), иконографический, можно сказать, образ битника: отец – алкоголик; детство и юность: воровство, угоны, хранение краденого, исправительные учреждения… Бешеная витальность, любовь к жизни, сексуальное влечение ко всему, что движется – таков Кэссиди, образ самой Америки, «новый человек», так сказать, Базаров своего времени. 

Биограф Кэссиди Уильям Пламмер так описывает своего героя: он был «худой, слегка помешанный гедонист, который бил футбольным мячом на семьдесят ярдов, подтягивался пятьдесят раз и мог мастурбировать по шесть раз ежедневно. Он искренне радовался жизни, и она ему нравилась, он был заинтригован ее необычностью. И поэтому со временем он становился все более чувствителен, чувствен и любвеобилен. Он тоже был «преступником» и «человеком дна», как Ханке, но был гораздо более весел и приятен в общении. По потенциальному развитию он не уступал Берроузу, но одновременно с этим вел себя естественно, обладал прекрасной интуицией и был полностью интеллектуально раскован, одним словом, он просто лучился энергией».

С другой стороны, молодой писатель Джон Клеллон Холмс, общавшийся в то время с Гинзбергом, Керуаком и Кэссиди, восхищаясь талантом последнего «соблазнять девушек буквально за пару минут. Раз, и – бум! – в мешок!», характеризовал Кэссиди как «сумасшедшего в традиционном и наиболее серьезном смысле этого слова». 

Выведенный Керуаком в романе «На дороге» в образе Дина Мориарти, Кэссиди стал символом бит-движения (Мориарти ведёт беспорядочную жизнь в нон-стоп-трипах, в конце повествования бросая умирающего от дизентерии друга), и в конце концов, кажется, действительно обратился в своего персонажа – довольно поучительная притча. 

В начале 60-х Кэссиди в качестве живой иконы битничества присоединится к «весёлым прикольщикам» Кена Кизи, модного автора книги «Пролетая над гнездом кукушки», и будет возить компанию юных психопатов на радужно раскрашенном автобусе по весёлым вечеринкам калифорнийских городков, заквашивая литрами кислоты юную дикую поросль бэби-бумеров: так бит-дженерейшн плавно перетекало (или, точнее – духовно претворялось) в движение хиппи. Символична и смерть Кэссиди: в легендарном 1968-м, возвращаясь с очередной вечеринки по ж/д путям (опять от меня сбежала последняя электричка), он просто замёрз на дороге…

Владимир Можегов