Александр Проханов: «Либо они будут разрублены на части, либо они будут висеть на фонарях, либо их ждет тот самый голубой шарфик»

Мы продолжаем беседовать с писателем Александром Прохановым. В первой части большого интервью речь шла о его новом романе, главная коллизия которого была рождена событиями Афганской войны, а преимущественным тоном его стала атмосфера распада, атомизации общества, крушения империи. Во второй части мы попытались провести параллели между поздним СССР и сегодняшней Россией, то есть понять, что представляют собой русские культура, идентичность и мечта после 1991 года. 

«ВН»: – Александр Андреевич, ваша книга «ЦДЛ» оказалась в каком-то смысле пророческой. История с Афганистаном пошла на новый виток. Когда вы видите новости о том, что страну захватывает «Талибан»*, что вы испытываете?

– Я был тем, кто поддерживал ввод войск в Афганистан. И считал, что вывод этих войск из Афганистана был трагической ошибкой для Советского Союза. Когда войска вводились в Афганистан, узкому кругу специалистов было ясно, что там, на этих границах, назревает исламская революция. Шиитская исламская революция уже произошла в Иране – на границах с Союзом. Предотвратить эту исламскую революцию, которая там случилась бы и перехлестнулась бы на наши среднеазиатские республики – в этом была задача афганского похода. Он отчасти удался – удалось остановить развитие радикального ислама, моджахедов в Афганистане. Была создана альтернативная сила, альтернативная власть, альтернативный режим Наджибуллы.

Если бы этот режим поддерживался Советским Союзом, а не был брошен, я думаю, события в Афганистане пошли бы иным путем. 

И близкие мои патриоты считали, что Афганистан – это ошибка, что нельзя было вмешиваться в эти дела. Очень небольшое количество людей из интеллектуальной среды поддерживало это вторжение в Афганистан. И вот после этого мы к радости и либералов, и патриотов ушли оттуда. Ушли не только из Афганистана, но ушли из Казахстана, из Таджикистана, Киргизии, Туркменистана. А потом ушли с Украины, ушли из Белоруссии, ушли из Прибалтики. Едва не ушли с Кавказа, едва не ушли с Урала, из Сибири и Дальнего Востока. Этот распад территорий был остановлен. Но уход Советов из Афганистана породил дальнейшую цепную реакцию отката, поражения. Империя теряла на глазах свои вековечные завоевания. 

Что касается той пустоты, которая там возникла. Режим, который там возник после нашего ухода, – это был режим моджахедов, режим такого объединенного союза моджахединов, который поддерживался американцами. Это был американский режим с американской помощью, с американскими советниками. Потом, когда этот режим проамериканский, прозападный укрепился, возникло новое глубинное, фундаменталистское движение «Талибан»*, которое стало воевать против этого проамериканского, прозападного режима. А ельцинская Россия, которая была во власти американцев, установила дружеские отношения со вчерашними врагами Советского Союза – с властью моджахедов и всячески противилась «Талибану»*. 

И поэтому «Талибан»* был сделан и у нас террористической организацией так же, как в Америке. И мы все эти годы, потакая Америке и боясь ее раздражить, считали «Талибан»* террористической силой. 

А «Талибан»* в конце концов сожрал этот проамериканский режим и вынудил и американцев уйти из Афганистана. Этот «Северный альянс», как его называли, он обречен, он рухнет, его уже практически не существует. И власть в стране завоюют талибы*. И они как наши соседи взаимодействуют с нами. Мы сквозь пальцы смотрим на этот вердикт, признающий их террористами. Мы разговариваем с ними, они приезжают сюда, они сидят в нашем министерстве, их делегация находится здесь. Эта история не кончена, потому что в недрах «Талибана»* складываются группировки ИГИЛ**, складываются группировки еще более радикальных исламистов. Эти группировки концентрируются у таджикской границы, готовые ее перейти и поднять на дыбы Таджикистан. И «Талибан»* воюет с ними, он хочет их одолеть. У него это пока что не получается. И поэтому в конфликте ИГИЛ** и «Талибан»* мы на стороне «Талибана»*, потому что это сдерживающий фактор. 

Это домино, которое постоянно валится и увлекает за собой всё новые и новые падающие фишки, оно продолжается и будет продолжаться. Потому что советская Россия, горбачевская Россия совершила колоссальную ошибку, уйдя с Востока. Ведь империя создавалась на Восток не ради прихоти царей, не ради алмазов, нефти, полезных ископаемых. Это были оборонные рубежи. Это были рубежи юго-восточной обороны России. Эти рубежи сломаны, они приблизились совсем близко. Северный Казахстан, который всегда был русским, приблизился к Кургану, к Южному Уралу. А республики, в которые мы вложили такое количество денег, ресурсов, средств, в которых мы вырастили несколько поколений интеллигенции, построили великие города (в Таджикистане, в Узбекистане, в Казахстане) – постепенно становятся нам чужими. Это в лучшем случае, а в худшем – враждебными. Поэтому я живу в ощущении глубинной печали и глубинной тоски по поводу того, что произошло и еще будет происходить. 

«ВН»: – В вашей книге есть метафора – горящий ЦДЛ. Из его Дубового зала вылетают писатели. Вы пишите, что «писатели улетали из России». Вы имели в виду писателей старой школы или культуру вообще? 

– ЦДЛ был явлением, это не место, не территория, не Дубовый зал. Это огромное явление интеллигентской, гуманитарной, советской жизни. Это был ковчег, как я его называю. Это был закрытый орден, где собиралась советская элита всех направлений. И это был способ ее существования, способ диалога, совместного делания. В этом делании были схватки, споры, но все это было проинтегрировано этим Дубовым залом и вот этим общем полем, которое создавалось советской культурой. Это была, конечно, советская затея, этот ЦДЛ, поле советской культуры. 

И когда рухнул Советский Союз – а вместе с ним рухнуло всё: оборона, армия, геополитика, железные дороги, самолеты, – рухнула советская культура. ЦДЛ, который как метафора сгорел, это важнейшая, великая, огромная, таинственная советская культура, до сих пор не изученная. 

Возникло пепелище, это пепелище до сих пор горит и дымится. Не создано сегодняшней путинской культуры. Нет путинской культуры. Нет путинской литературы, живописи, ваяния, кино. Ничего этого нет. Мы живем на пепелище.

Отдельные художники и писатели – это так мало, так ничтожно. Литература влачит жалкое существование, она вытеснена за пределы общества. Люди не интересуются литературой, люди не читают. Они занимаются другими делами, у них другие источники информации, они увлечены другими веяниями. Та литература, к которой я принадлежу, сиротствует. Поэтому сгоревший ЦДЛ – это метафора, которая объясняет во многом и сегодняшнее состояние нашей литературы и культуры в целом. 

«ВН»: – Какое значение для вас сегодня имеет Союз писателей России?

– Для меня он не имеет никакого значения. Я просто досадую на то, что он еще сохранился. Может быть, для других людей он чем-то важен. Но Союз писателей России – это огромный рудимент, в котором ничего не происходит, кроме какого-то тихого шелеста. Союз писателей России – это осколок того советского Союза писателей, который был идеологической компонентой страны, когда главы этого Союза поднимались на Мавзолей, были членами Центрального комитета, которые входили в правительство. 

Это был Союз, который создавал огромные имена и репутации, следил за появлением произведений литературы, калибровал их, создавал какую-то матрицу, таблицу, в которую вписывались эти произведения. Там была колоссальная культурологическая работа. И именно в это время Союз писателей рождал поразительные имена, как государственников, так и антисоветчиков, как деревенщину, так и трифонианцев. Сегодняшний союз ничего этого не имеет, он тих, скромен, его выдавили вообще на периферию. 

«ВН»: – Для вашего героя в романе, может быть, не распад СССР был главной трагедией, а то, что ему негде приземлиться после этого «пожара» в ЦДЛ?

– Конечно нет. Распад СССР – тектонический взрыв, несравнимый ни с чем. А личные драмы, «нет столика, за которым могу выпить вина и съесть хорошую отбивную» – да это смешно. Тогда этим столиком для меня был весь огромный Советский Союз между трех океанов.

Я мог приземлиться за этот столик в любой момент, увидеть, как с этого столика отчаливают великие космические корабли, как рождается у меня на глазах множество городов и заводов, как создаются технологии будущего, как живет мечта о будущем. Это был мой «столик». А ЦДЛ – это был, конечно, интересный момент, это был такой своеобразный «масонский» клуб закрытый. О чем и говорится в последнем абзаце, когда мальчик в пепелище нашел такой жетон с масонским оком. 

«ВН»: – Были ведь и большие художники, которые эмигрировали. Можно ли назвать их предателями? Сейчас они, видимо, тоже в каком-то месте, где свершаются для них какие-то большие события. Ведь художник – это в первую очередь индивидуальность, такой индивидуалистический зверь. 

– Ну конечно, я думаю, что эмиграция художников из России – явление обычное. Какое количество художников ушло после 1917 года, потому что они не вписались в новую доктрину. Многим грозила смерть, расстрел, как Гумилеву или Павлу Васильеву. Другие успели убежать, улизнуть. Какая-то часть художников начала служить новой эре, создавала новые школы – литературные, живописные, музыкальные. Это была великая советская культура. А потом советская культура стала вянуть, советский проект стал умирать. Он к концу 60-х годов вообще превратился в такую тоскливую, унылую, одномерную, скверно звучащую мелодию, которая тяготила очень многих, она и меня тяготила. 

И были люди, для которых эта мелодия была невыносима. А эта мелодия была еще страшна тем, что она требовала своей исключительности. Она подавляла все остальные звуки и звучания. Возникали бунты, восстания художников-нонконформистов время от времени. Их давили бульдозерами. А когда времена стали более мягкими, они все уплыли туда за рубеж, пополнили мировые музеи. Последняя волна ухода художников была уже в путинское время. 

Туда ушел весь модерн, всё современное искусство. Туда уплыл великий маг и чародей современного искусства Марат Гельман. Он создал там галерею, в Черногории, роскошную, которая находится на дотации не знаю кого. 

Может быть, самого господина Ходорковского. И в этой галерее постоянно фигурируют выставки, экспозиции художников и русских, и мировых, и восточноевропейских. Это огромный художественный клуб, откуда идут творческие энергии по всему миру, по всей Европе. Они приходят в Россию и здесь поджигают еще сырые ветки, травы и кусты. Они загораются и опять уходят туда жить, к Гельману. Идет опустошение России, отсюда уходят художники, уходят ученые, уходят технологии. И приходят сюда наркотики. Отсюда уходят полезные ископаемые, алмазы, нефть. А приходят дешевые ток-шоу Малахова или распутные передачи Ксении Собчак. 

Мы живем в стране, откуда продолжает уходить возвышенное и в которой усиливается низменное. Это то противоречие, о котором я сказал в начале беседы. Возникает великая оборонная промышленность, создаются очаги православной культуры, а при этом на народ каждый божий день льется такое количество темных помоев. И народ перекодирован уже, в нем почти исчезли те глубинные позывы, которые сделали советский народ в 1945 году народом-великаном. Мы по-прежнему являемы народом-лилипутом. И эту нашу низкорослость духовную поддерживает вся вот эта прозападная часть путинской власти, с которой он ничего не может сделать или не хочет. 

«ВН»: – Вы не допускаете, что трагедия 1991 года, предшествовавшего кризиса, утечки мозгов произошла не тогда, когда ослабла власть, а когда давили этих людей? Ученых, писателей, интеллектуальную элиту. Не был ли 1991 год только последствием того искусственным образом выдавленного из страны величия? 

– То величие создало эту страну. Если бы не было этого величия, не было бы страны. И это величие было оформлено искусством. Были потрясающей силы писатели, художники. Чего стоит один Маяковский, например, или Петров-Водкин, или Мельников, Жолтовский, Мухина со своими памятниками, Дейнека, великий Твардовский. А что такое эти огромные города, которые возникали, а что такое сталинский ампир. А что такое главным образом страна сама как огромное произведение искусства, которому не было равных в мире.

«ВН»: – Вы однажды сказали, что мы живем в остановившейся стране. Не кажется ли вам, что на самом деле эта остановка, этот новый застой связаны в первую очередь с тем, что для нации победителей мы ведем себя сегодня недостойно? За каждым политическим жестом видится мелкий расчет. Мелкотравчатость, гедонизм, стремление накупить яхт и футбольных клубов. Мы нация победителей? Мы всего лишь какие-то неверные потомки победителей. 

– Ясно, что Победа 1945 года сейчас приватизирована такими людьми, как Фридман, Дерипаска, Абрамович. Вот они, настоящие победители. Вот эти люди, которые брали Берлин, которые неслись на Т-34. И в силу того, что именно они победители, они приватизировали Победу. Вот этот смрад, который произошел от этой чудовищной исторической подмены, распространяется по всему народу. Но имейте в виду, что остановка произошла не благодаря существованию этой антинациональной элиты. Антинациональная элита возникла в результате остановки. Была разорвана историческая линия в 1991 году. И 90-е годы были временем чудовищного провала, это была черная дыра. И в недрах этой черной дыры и возникла эта плесень, которая является на поверхности золотой, а внутри – ядовитой и тлетворной. И существование этой плесени чувствуется всем нашим народом. 

Наш народ пленен. Наш народ напоминает человека, который упал без чувств. И как только он начинает приходить в себя, ему вкалывают очередную дозу снотворного, очередную дозу какого-нибудь галлюциногенного препарата. 

«ВН»: – А не может быть так, что мы как тот Союз писателей – умерли, только сами еще не поняли? Что провидение не простит нам того, как мы предали империю в 1991 году. Что есть такие вещи, которых история не прощает. 

– Я убежден, что это так. Если бы эти люди были исторически образованными и их интересовала история, а не только чистоган, они посмотрели бы, что сделалось с элитой царской России. Что с ней произошло. Триста лет Романовы уничтожали народ, эксплуатировали, танцевали на русских костях, строили свои дворцы, поместья, уезжали за границу кутить. Их народ ненавидел, он время от времени восставал против них, как Пугачев или Разин. Власть четвертовала их, рубила им головы на плахах. 

А в 1917 году чаша терпения переполнилась, возникли благоприятные условия для бунта, для восстания – и вся элита была истреблена.

Конечно, жалко, что горели усадьбы и библиотеки. Жалко, что дворянская великая культура была разрушена, и в залах Зимнего дворца, Эрмитажа ночевали пьяные матросы и мочились где-нибудь там, под картинами Рембрандта. Но это же историческое возмездие. Если смотреть со стороны, то можно сказать: «Поделом»… По делам их. 

Я думаю, что то же самое ждет и этих людей. Каким образом? Через какие усилия? Кто вложит топор в руки мстителя? Я не знаю. Но Вернадский говорил, что ноосфера победит. То есть идея божественной справедливости, правды и гармонии победит. Она управляет мирозданием. И когда немец подступал уже к Москве, Вернадский все равно говорил: «Ноосфера победит». И она победила. И сегодня, когда я смотрю на это бесчинство, казалось бы, безнадежно, я говорю: «Ноосфера победит». 

Я смотрю на этих всех людей, которые сейчас делают себе золотые унитазы и выкупают стадионы Петербурга – на двоих ставят среди гигантского поля маленький столик и сидят вдвоем пьют шампанское дорогое, я думаю, что они обреченные и мне их жалко.

Либо они будут разрублены на части, либо они будут висеть на фонарях, либо они сгниют от каких-то жутких болезней в предместьях Лондона, либо их ждет тот самый голубой шарфик, на котором удавился или которым удавили Березовского. По-своему, будучи мерзавцами, эти люди являются трагическими персонажами. 

*«Талибан» – признан в РФ террористической организацией, запрещен на территории РФ. 

**ИГИЛ – признана в РФ экстремистской, террористической организацией, запрещена на территории РФ.