Вадим Левенталь: «МИКИТА ФРАНКО» В НАШЕЙ ЖИЗНИ

Тут снова скандал по поводу «Микиты Франко». Буду писать так, в кавычках, не только потому, что нет, конечно, такого автора, а под этим псевдонимом пишут девушки, то ли одна, то ли две, не принципиально, но и еще потому, что речь пойдет не о конкретном авторе, пусть выдуманном, но о целом явлении. Скажем, какое-нибудь «Лето в пионерском галстуке» – это тоже «Микита Франко».

Микита Франко

«Лето в пионерском галстуке», я напомню тем, кто в танке, это такой роман, который написали две девушки про любовь двух юношей в сеттинге советского пионерского лагеря 1986 года. Из-за этой книжки был лютый скандал пару лет назад, по результатам которого Госдума приняла бестолковый и крайне вредный именно своей бестолковостью закон, запретивший отрицать традиционные ценности всем и везде. 

Мне уже приходилось писать о том, что при тех расплывчатых формулировках, которые в законе прописаны, под него подпадает и половина античной литературы, включая Платона, Марциала, Петрония, Апулея и далее везде, и половина классической европейской литературы, от Бокаччо до (разумеется!) де Сада и всех французов галантного века, включая итальянца Казанову. Про Жене и Кокто я вообще молчу. Но это так, в сторону.

Что касается именно «Микиты Франко», то под этим псевдонимом уже вышло несколько книг. «Дни нашей жизни» – про взросление мальчика в приемной гей-семье. «Тетрадь в клеточку» – про то, как в школе буллят ребенка-трансгендера. «Окна во двор» – продолжение первого романа, где гей-семья вместе с приемным героем переезжает в Канаду. И, наконец, «(Девочка)^0» – новинка, из-за которой и разгорелся свежий скандал. Там девочка-трансгендер растет в наше время в православной семье.

Извините за долгую присказку – ну мало ли кто не в курсе вообще, о чем мы тут с вами.

Так вот. И смех, и грех в том, что у нас эти книги приняли вовсе не за то, чем они в действительности являются. Случилось это из-за крайне низкой компетенции людей, которым в нашем общественном пространстве была доверена экспертная оценка книг и литературы.

Все началось в 2016 году, когда у нас вышел русский перевод романа американки японского происхождения Ханьи Янагихары A Little Life. У нас его назвали «Маленькая жизнь», что, к слову, как бы сразу дает понять и то, на каком уровне у нас находится искусство художественного перевода, но да бог с ним.

В романе Янагихары описывалось взросление мальчика, которого так или иначе на каждом этапе жизни насиловали взрослые мужчины. 

При этом A Little Life («Такая жизнь» перевел бы это название в. п. с., раз уж «Жизнечка» или «Жизнюшка» и в самом деле назвать книгу по-русски нельзя) был экспериментом – на мой вкус, неудачным, но это уже оценочное суждение – по смешению, преодолению границ даже не литературных жанров, а разных родов искусства. Японка Янагихара по-мичурински попыталась привить к стволу традиции европейского романа веточку одного из поджанров манги, который называется яой.

Манга, если что, это такие японские комиксы, там целая вселенная разных жанров и поджанров. Яой – это эротическая манга с героями мужского пола. В паре героев один из героев чаще всего выраженно маскулинный и доминирующий, а второй герой – женственный и сабмиссивный. Судя по всему, именно с этим последним идентифицирует себя читательница такой манги; потому что аудитория яоя – это на сто процентов девочки-подростки.

По какой именно причине девочки-подростки всего мира взахлеб читают такие комиксы – вопрос не ко мне; однако очевидно, что это мало или даже никак не связано с их сексуальной ориентацией – в подавляющем большинстве это гетеросексуальные девочки-подростки.

Отдельно нужно заметить, что истории, описываемые в яой-манге, к реальному гомосексуализму имеют столько же отношения, сколько романы об Анжелике – к жизни. (Чтобы сравнить, достаточно почитать того же Жене.) Там, что называется, совсем другая прагматика жанра.

Так вот A Little Life был попыткой преодоления жанровой границы, попыткой ответить на вопрос: а можно ли написать традиционный европейский роман как яой? Или написать яой – но не в виде комикса, а в виде традиционного европейского романа? Попытка, еще раз, на мой взгляд, провалившаяся (прежде всего потому, что от традиционного европейского романа там осталась сухая форма, без полагающейся ему многомерности и, если говорить с последней прямотой, глубины – впрочем, это отдельный разговор), но надо понимать, что из попыток подобного рода состоит вся история литературы, или, по Эйхенбауму, литературная эволюция. Старые высокие жанры опускаются в низкие, новые высокие жанры вырастают на перегное жанров низких – это нормально. В данном случае не получилось, но, как говорится, по всей Армении идут опыты – и всегда будут идти.

Вот это вот все и должна была бы объяснить наша литературная экспертиза, но поскольку нашей литературной экспертизой к тому моменту на монопольной основе уже стала Галина Юзефович, в том числе и коллективная «Галина Юзефович», то книгу понесли в читающие массы как блестящий образец высокой литературы, поднимающей важнейшие актуальные проблемы современности. Было это примерно так же, как если бы мем про физика объявили главным научным открытием года, но публика, к тому моменту уже почти полностью состоящая из жертв ЕГЭ, подвоха не заметила.

Все это было, в общем, довольно безобидно – ну подумаешь, опять пострадал хороший вкус, он вообще редко когда торжествует en masse, – как потому, что дело касалось пусть неверно интерпретированного, пусть неудачного, пусть эксперимента, но все-таки в области литературы, так и потому, что (одно из другого вытекает) аудитория русского перевода янагихарийского яоя, неплохая для нашего дышащего на ладан книгоиздания, была все-таки в национальных масштабах ничтожной: 10 тыс. экз. первый тираж в 2016-м и еще 5 тыс. экз. в 2020-м. Если принять на веру, что каждый печатный экземпляр в среднем читает три человека – ну не больше 50 тыс. читателей.

Однако как часто бывает в подобных случаях, небольшой на первый взгляд просчет, допущенный в фундаменте, в данном случае в фундаменте культуры, там, где занудные умники обсуждают всякие высоколобые книжки, этот просчет дал на верхних этажах, там, где культура становится массовой, – искажения уже поистине чудовищные.

То есть сначала мы согласились считать не забавным курьезом, а серьезной литературой пересказанный прозой, по-журденовски, японский комикс специфического жанра, а на следующем шаге такой же литературой – литературой, которую должна обозревать литературная критика, которую нужно включать в длинные и короткие листы премий, которую стоило бы прочитать всякому культурному человеку, то есть литературой par excellence – мы должны согласиться считать фанфик, а потом и слэш-фанфик.

(Это, кстати, если вы интересовались, и есть постмодернизм – когда для нас нет принципиальной разницы между Толстым и детским пересказом мультика про Микки Мауса, и такая точка зрения, само собой, имеет право на существование, но все-таки до некоторых университетских игр имеет смысл допускать людей только с соответствующим дипломом; не из снобизма, а просто потому, что в программу обучения там входит техника безопасности; по крайней мере, должна входить.)

Есть наверняка культурологи, специалисты куда серьезнее меня по фанфикам – фанатским сочинениям по мотивам любимых произведений – и слэшу – такому фанфику, где центральным событием становится секс двух героев любимого произведения мужского пола, например, Гарри Поттера и Дамблдора, – так что не буду делать вид, будто могу исчерпывающе описать феномен. 

Но вот пара наблюдений со стороны. Во-первых, с какого-то момента слэш-фанфик отрывается от изначальной литературной основы; героями его могут стать как реальные фигуры, Зеленский с Макроном, например (это называется RPS, Real Person Slash), так и вовсе выдуманные персонажи (это называется Original Slash).

Во-вторых, слэш-фанфик типологически близок яою, насколько может быть близок текст рисованным картинкам: содержанием, но главное – своей прагматикой. Ну да, аудитория слэш-фанфиков – это снова исключительно девочки-подростки, по большей части гетеросексуальные. Они же, кстати, оказываются и их авторами. Наконец, секс как непосредственное действие для слэша и не обязателен – в силу особенностей подростковой женской сексуальности герои могут только держаться за ручки, смотреть друг другу в глаза, вздыхать и плакать; этого будет достаточно для достижения нужного, весьма прагматичного эффекта. Такой поджанр, кстати, тоже имеет свое название – Reverse Slash.

Надо ли говорить, что требовать от слэш-фанфика реалистичности изображаемого – это примерно как требовать реалистичности от порноролика. Возмущаться поклепом на советские пионерские лагеря в «Лете в пионерском галстуке» – все равно что удивляться, что на порносайте кто-то одет учительницей, а кто-то учеником: не бросает ли это тень на профессию учителя?

Впрочем, это мы забежали вперед.

Может ли фанфик и, в частности, слэш-фанфик стать основой, экспериментальным полем для, ну скажем для простоты, высокой литературы, литературы high-brow? Ну да, почему нет. Слэшем вдохновлены несколько гомерически смешных сатир Упыря Лихого, и не чем иным, как фанфиком, признавал свой фундаментальный и тоже, разумеется, сатирический трехтомник «Буратина, или Золотой ключ» Константин Крылов. Характерно, что роман Крылова вызвал у Галины Юзефович бурю негодования, но искреннее ее восхищение заслужила другая книга – «Дни нашей жизни» Микиты Франко.

Характерно – потому что, в отличие от «Буратины» с теми же «Славянскими отаку», сочинение девушек, пишущих под псевдонимом «Микита Франко», было не творческим переосмыслением низового жанра, не интеллектуальной игрой в слэш, – оно, собственно, и было не чем иным, как слэшем. Еще точнее: ориджинал реверс-слэшем.

Дело тут даже не в мастерстве, технике, таланте, владении языком или чем там еще, а все в той же – чисто технически – прагматике. Девушки пишут для девочек-подростков; девочки-подростки читают не для того, чтобы что-то узнать о жизни или о чем-то крепко задуматься, а – ну, скажем, для того же, для чего когда-то читали и Ричардсона и Руссо. За подробностями – почему в начале XXI века новой Элоизой стал персонаж, подозрительно напоминающий Даню Милохина, и какие именно потребности гетеросексуальных подростков женского пола удовлетворяют откровенные истории о нем, – за этими подробностями не ко мне, на то есть психоаналитики; я лишь констатирую факт.

Зигмунд Фрейд

«Микита Франко» – и конкретный проект, и в расширительном смысле – это, исходя из указанной прагматики, чистейшей воды ориджинал реверс-слэш-фанфик. 

Отсюда несколько выводов. 

Ну во-первых, требования реализма к этим книгам неприменимы. К слову, 1986 год, время действия «Лета в пионерском галстуке» – вместе с тем и год рождения старшей из двух соавторок фанфика; разумеется, они ничего не знают ни об СССР, ни о пионерских лагерях, им это и не нужно, вместо СССР тут мог бы быть Хогвартс, просто СССР, как это ни парадоксально, для их аудитории выглядит куда экзотичнее.

Мрачноватый с налетом тоталитаризма фон, на котором развивается история, – один из законов жанра; «(Девочка)^0» очерняет православие и православные семьи не в большей степени, чем «Лето в пионерском галстуке» очерняет СССР – и не в большей степени, повторюсь, чем ролики про похотливых медсестричек очерняют систему здравоохранения.

Во-вторых, «пропагандировать гомосексуализм» эти книги не могут по определению – их никогда не возьмет в руки ни один читатель мужского пола, хоть гетеро-, хоть гомосексуальный, хоть восприимчивый к пропаганде, хоть нет; не для них писано; а если возьмет – мгновенно соскучится и бросит.

И наконец третье: бороться с «Микитой Франко» не только невозможно – вы не сможете запретить девочкам-подросткам читать его, как они всю жизнь это и делали, на закрытых и полузакрытых форумах в Сети. Не только контрпродуктивно – в известном смысле «Микита Франко» любит быть запрещённым: чем репрессивнее сеттинг, тем на его фоне слаще все тот же формульный сюжет о герое непонятом, непризнанном, не таком, как все, во враждебном окружении, особенно когда он находит все-таки Того Единственного, Кто его понимает… ну дальше сами. Не только, говорю, невозможно, не только контрпродуктивно, но и бессмысленно: зачем? Кому и чем мешают фэндом, слэш-фанфики, женщины, которые их пишут, и девочки, которые их читают, – по сути, локальное субкультурное явление? Ну давайте еще бороться с панками, эмо и готами (они еще существуют?).

Вот это вот все и должна была бы объяснить литературная критика здорового человека. Но литературная критика – а равно и кинокритика, и музыкальная критика, и любая другая критика здорового человека – к тому моменту давно уже была снята с финансирования. Так что Галина Юзефович на запрещенной «Медузе»* не только с потрохами купилась на то, что это якобы самый настоящий подросток, что твоя Франсуаза Саган, рассказывает о своей жизни, не только характеризовала «Дни нашей жизни» как «живую, обаятельную и честную (честную, Карл!) книгу», но и по сути легитимизировала ориджинал-реверс-слэш-фанфик «Микиты Франко» в качестве факта литературы, то есть большой литературы, общего русского литературного процесса, you name it.

Ну то есть представьте, что хоум-видео, снятое ролевиками и для ролевиков, объявляют достижением национального кинематографа, рекомендуют к прокатам в кинотеатрах и уверяют, что это должен посмотреть всякий культурный человек.

Вот так вот. Если вы не хотите кормить свою армию, вы будете кормить чужую. Армию культуры в том числе. Сначала вы решаете, что литературная критика – это какая-то устаревшая фигня, на которую не стоит тратить ни копейки, а потом у вас откуда ни возьмись раскол в обществе, наглухо не понимающие друг друга поколения, взаимная ненависть целых сообществ и депутаты, которые вместо чем полезным – заняты выдумыванием бессмысленных и вредных законов.

Вслед за Галиной Юзефович слэш «Микиты Франко» стала прославлять уже коллективная московская Марья Алексеевна «Галина Юзефович», книжка попала в шорт-лист премии «НОС», а в редакции Popcorn Books получили возможность думать про себя, что они не просто печатают слэш, а работают на поле современной русской литературы.

Дело осложнилось тем, что – все-таки по сравнению с откровенным слэшем та же Янагихара была образцом высокоинтеллектуального романа, не каждому по уму, потому и всего 15 тыс. экз. совокупного тиража, – тут-то тиражи оказались уже поистине заоблачными. Совокупный тираж «Лета в пионерском галстуке», если я правильно помню, был больше 100 тыс. экз. У «Дней нашей жизни», полагаю, не многим меньше. Пишу предположительно и по памяти, потому что из-за глупого и вредного закона каталожные карточки изданий заблокированы даже на сайте РНБ.

В принципе, ничего страшного в этих тиражах не было. В России есть до полумиллиона девочек-подростков, которые любят читать формульные сопливые розовые истории про настоящую чистую светлую любовь среди такого жестокого холодного и враждебного мира, только чтобы вместо центральной героини-девочки там был очень похожий на девочку мальчик, – вот о чем говорили эти тиражи, больше ни о чем.

Но поскольку компетентной экспертной оценки у нас нет, а существующая вместо нее, на ее месте, на «Медузе» или на еще каком иноагентском ресурсе, и под нее мимикрировавшая служба, обслуживающая пиар-интересы крупных издательств, уже вовсю торговала «Микитой Франко» как важным явлением в современной русской прозе – постольку играть в эту игру пришлось уже нормальным взрослым людям. Что такое фанфики и слэши, они разбираться не стали, тратить время на чтение этой ерунды не захотели, они уловили главное: что в современной русской литературе становится страшно популярна какая-то пропаганда гомосексуализма и надо срочно что-то с этим делать.

Михаил Кузмин

Ну что ж, сделали. Теперь де-юре издательству нельзя напечатать сборничек Михаила Кузмина, а книжному магазину – торговать Мишелем Фуко. И все из-за подросткового девочкового фэндома. 

Итак, завершая это по необходимости затянувшееся рассуждение, что следовало бы сделать? 

Во-первых, отстать навсегда от «Микиты Франко» и его читательниц, не подкармливать их чувство отверженности, непонятости, проклятости. Однажды их пубертат пройдет, они выйдут замуж, поселятся во взятой в ипотеку квартире, возьмут в кредит холодильник и стиральную машину, родят детей и будут вспоминать юношеские увлечения со смесью нежности и стыда.

Во-вторых, отменить идиотскую и вредную статью 6.21 закона 195 КоАП, ну или как минимум серьезно переформулировать ее – так чтобы под репрессии не попадала классическая культура, да и вообще нормальная взрослая культура. (Кстати, не проверял, полотна с Ганимедом уже убрали из Эрмитажа? А надо?)

В-третьих, заняться формированием суверенных и квалифицированных институтов экспертной культурной оценки, в частности, литературной критики. Это недорого, не дороже одного танка в год. Соответствующие профессионалы, слава богу, пока еще не совсем вымерли.

В-четвертых, хотя это, конечно, совсем уж влажные фантазии, следовало бы усвоить, что в культуре – вся ее история это показывает – невозможно что-то запретить, так чтобы этого больше не было. Даже если это какая-то безвкусица. Особенно если это какая-то безвкусица. А вместо этого можно делать долгую, постоянную, кропотливую работу по воспитанию вкуса – во-первых, в школе, во-вторых, в семье, и в-третьих, в обществе.

Но пока вы сокращаете часы на литературу в школе, пока вы держите учителей литературы в нищете, пока вы заставляете родителей на износ работать, вместо того чтобы уделять время детям, пока по вашему телевидению пляшут ряженые убожества и так далее вот это вот все везде – до тех пор у ваших детей будут странные и пугающие увлечения, в том числе и у девочек-подростков. И увлечение слэш-фанфиками, поверьте, среди них, может быть, самое безобидное.

*26 января 2023 года Генеральная прокуратура России признала «Медузу» «нежелательной организацией». Так как деятельность данного СМИ «представляет угрозу основам конституционного строя и безопасности Российской Федерации».