Спецоперация спецоперацией, а транзит по расписанию?

Заметное после начала спецоперации на Украине усиление некоторых политических акторов в медийном поле неминуемо возвращает к проекту «Большого транзита», инициированного Владимиром Путиным в самом начале позапрошлого года, но – в связи с разыгравшейся пандемией коронавируса и неопределенно-размытой политикой только на тот момент времени пришедшей новой администрации Белого дома – отправленного на заморозку. И действительно, склонность Путина к спецоперациям – чего только стоит неожиданная отставка Дмитрия Медведева с поста премьер-министра – является пусть косвенным, но тем не менее прекрасным подтверждением того, что такой сценарий вполне может иметь место: мол, две спецоперации идут параллельно друг другу, причем та, что на Украине, как бы маскирует ту, что идет во внутренней политике. Версия, без сомнения, заманчивая, но вот насколько реалистичная – вопрос, если, конечно, не следовать тертуллиановскому принципу «верю, ибо абсурдно».

И тут самое время перейти к фактам. К тому, чем, собственно, эта версия и подпитывается: к тем акторам, что существенно активизировались с начала военной спецоперации. И в этом плане на себя просто не может не обратить внимание постоянное присутствие многими уже списанного экс-премьера в медийной повестке. Более того: бросается в глаза качественное изменение риторики нынешнего зампреда Совбеза. Имеющий прочную репутацию либерала в правительстве Медведев начинает выдавать такие messages, которые не только не вяжутся с его прошлой позицией, но в корне ей противоречат. За примерами далеко ходить не надо. На приостановку членства РФ в Совете Европы и ПАСЕ Медведев отреагировал подозрительно жестко, увидев в этом «хорошую возможность восстановить ряд важных институтов для предотвращения особо тяжких преступлений в стране. Типа смертной казни для опаснейших преступников, которая, кстати, активно применяется в США и Китае». Тут же экс-премьера одернул один из разработчиков новой Конституции РФ сенатор Андрей Клишас, заявив, что «мораторий введен Конституционным судом РФ и «ни один орган власти не вправе преодолеть позицию КС».

Но, что удивительно, эта отповедь – и, что стоит отметить, весьма справедливая – никоим образом не подействовала на бывшего президента. Спустя несколько дней, уже в интервью РИА Новости, он повторил свой тезис, заявив, что «в России больше нет ограничений для возвращения смертной казни». На что вновь «получил» от Клишаса, который – и опять же: совершенно справедливо – напомнил Медведеву (кстати, по образованию юристу), что «Конституционный суд так сформулировал эти решения, что, по сути дела, сегодня право не быть приговоренным к смертной казни относится к гарантиям прав и свобод. Нет никакого формата, позволяющего преодолеть это решение». Более того: сенатор даже подчеркнул, что «все-таки нет у государства права казнить людей», при этом сделав ремарку, что если спросить у людей, то, по его мнению, большинство скажет, что в некоторых случаях может. Тем самым вскрыв основной мотив: Медведев работает не в рамках и на преобразование юридической системы РФ (и так порядком себя дискредитировавшей), но как бы за ними – на публику. То есть в нынешних непростых условиях пытается сыграть на настроениях и чаяниях простых граждан, занимаясь таким своеобразным «консервативным популизмом»: «Вернем смертную казнь!» – не такой уж и плохой предвыборный лозунг. Но даже если последнее предположение в корне не соответствует реальности, то подобное заявление закрепляет за Медведевым место в системной политике, тем самым давая шанс на дальнейшую игру уже в новых условиях. Как отмечает* политолог Илья Гращенков, «подобная риторика позволяет бывшему “системному либералу” выжить в окружении “ястребов”. В то время как его ближайший соратник Дворкович выступает против военной спецоперации, сам Медведев рассуждает о крахе однополярного мира и грядущем конце гегемонии США».

Еще один политик, чья медиаактивность подскочила с началом военной спецоперации – это Рамзан Кадыров, который заявил о себе как о радикальном стороннике денацификации и демилитаризации Украины до победного конца. Причем вопреки вся и всем. Так, напомню, Кадыров резко раскритиковал слова главы российской делегации Владимира Мединского после переговоров в Стамбуле, сказавшего, в частности, «о двух шагах России навстречу Украине». «Ни на какие уступки мы не пойдем. Господин Мединский что-то ошибся. Формулировку неправильно сделал. И поэтому вам не стоит волноваться, у нас есть свой командир, верховный главнокомандующий, который смотрит на 100 лет вперед. И вы если думаете, что он бросит начатое просто так, как сейчас нам это преподносят, то это никогда не правда», – тут же отреагировал Кадыров, даже не дождавшись артикуляции официальной позиции Кремля и, что еще важнее, мнения президента.

Столь жесткую критику можно было бы ожидать от КПРФ (она, кстати, и последовала), но то – парламентарии, а тут – глава одного из российских регионов, встроенный в вертикаль власти. Да, Кадыров занимает особенное положение, это – общеизвестно, но в данном случае можно говорить, что это положение стало еще «особеннее». Как и в случае с критикой заявления уже Дмитрия Пескова об уехавших за рубеж телезвездах, выступающих против спецоперации. Мол, они что-то недопоняли, а Иван Ургант – настоящий патриот, – вот так сказал – подчеркнем – официальный представитель Кремля. «Я и не знал, но, оказывается, чтобы стать патриотом своей страны, надо раскритиковать действия России, уехать за границу, причем громко и пафосно, создав шумиху вокруг персоны, а потом, когда политический градус противостояния упадет, вернуться обратно как ни в чем не бывало. Примерно так сделал Иван Ургант, за что получил недавно от Дмитрия Пескова оценку „большой патриот“. Так легко быть патриотом, правда? Это вам не с обмундированием бегать между кирпичных груд и бетонных стен. Я на самом деле очень удивился», – прокомментировал его слова глава Чечни.

Сильно? Не то слово. Здесь предположение о преемнике президента в лице Кадырова появляются само собой: «…а что если Путин решил “протестировать” Кадырова на роль своего потенциального преемника, жестко отстаивающего интересы России, невзирая на любые потери и лишения. Ровно ту роль, с которой выступал сам Владимир Владимирович в 1999 году во время вторжения боевиков в Дагестан, на диссонансе с “мягким” Сергеем Степашиным», – пишет телеграм-канал «Украина не Россия». По мнению авторов телеграм-канала, «Кадыров, пожалуй, один из подходящих кандидатов для такой роли, особенно на фоне политиков, выстроившихся в рейтингах доверия вслед за В. Путиным, т. е. С. Шойгу и С. Лаврова, которые на фоне затянувшейся “спецоперации” и проблемах с внешним миром выглядят несколько неуверенно». В принципе, логично. И даже вполне могло бы выйти так, если бы не одно но.

Дело в том, что разговоры о транзите – которые действительно шли и, надо отметить, не беспочвенно – закончились ровно в тот момент, когда «поломался» транзит в Казахстане. Когда преемник Назарбаева вошел во вкус и почувствовал, что может претендовать на куда большее, чем исполнять роль марионетки. Да, по всей видимости, повод дали представители назарбаевского клана, попытавшиеся осуществить попытку госпереворота и вернуть власть представителям клана, но, думается, сделали они это не просто так: видимо, были со стороны Токаева какие-то сигналы, что им стоит потесниться. И вот эти сигналы – ключ к ситуации. Показатель того, что даже если в рамках транзита поставить максимально контролируемую фигуру, при этом сохранив основные рычаги управления у себя (напомню, что Назарбаев оставил за собой место главы Совбеза и главы правящей партии, а также расставил своих людей на ключевых позициях, например, премьер-министра и главы Комитета национальной безопасности), то это не гарантирует того, что транзит пройдет успешно. Можно сказать, что «революция в Казахстане» показала, что как ювелирно не выстраивай систему сдержек и противовесов – человеческий фактор станет решающим. Рано или поздно ставленнику надоест играть роль марионетки и он заявит о своих претензиях на полную власть. Как, собственно, и произошло в Казахстане.

И в Кремле этот урок усвоили: идея транзита была отправлена в утиль. Это, конечно, создает определенные трудности, так как рано или поздно, но транзит вернется в актуальную повестку, но сейчас его нет. Плюс ко всему военная операция внесла дополнительные коррективы: в данной ситуации думать о транзите не то чтобы неэтично, а просто не к месту: не те сейчас проблемы. Что ставит нас перед очевидным вопросом: если не транзит, тогда что? Почему мы тогда наблюдаем эту самую активизацию видных политиков, которые так или иначе на разных этапах входили в списки преемников?

Ответ прост: военная спецоперация разделила современную историю России на до и после. Так, как страна жила до спецоперации, жить она уже больше не сможет: экономический фактор еще сыграет свою роль. Пока не представляется возможным дать реальную оценку действия западных санкций, в лучшем случае это можно будет сделать где-то через полгода. В оптимистический сценарий, который, в частности, транслирует Дмитрий Анатольевич, не верится даже с трудом. Ведь если правительство не предприняло никаких мер после введения санкций в 2014 году, когда еще можно было вложиться и поднять то же импортозамещение хотя бы по ряду товаров, то с чего они вдруг смогут все это организовать с нуля и в кратчайшие сроки? Ясно, что чуда не произойдет. Но в разряд фактов это перейдет несколько позже. Однако уже сейчас можно смело констатировать, что экономическая модель, которая функционировала все это время, претерпит серьезные изменения. И эти изменения не смогут не повлиять на политическую систему, которую ждет серьезная трансформация. Но какой, условно говоря, через год станет политическая система – не знает никто, ибо стратегическое видение у Кремля на этот счет отсутствует напрочь. Система будет формироваться за счет неких тактических действий, скорей всего, в ответ на изменения внешней конъюнктуры.

Но в общих чертах уже сейчас видно, что система двинется в сторону дальнейшей консервации, ужесточения репрессивного законодательства и закручивания гаек (пока еще есть куда). И для того же Медведева это совсем не секрет. Поэтому резко возросшую медиаактивность можно объяснить только попыткой застолбить себе место в будущей конфигурации власти. К тому же, это понимают все, для некоторых политиков спецоперация открыла «окно возможностей», и они пытаются эти возможности реализовать, чтобы после того, как ситуация с Украиной разрешится и все придет в «новую норму», оказаться не теми, кого выбросило на обочину, как, например, того же Дворковича, а оказаться в числе победителей. Если не на вершине власти, то где-то близко. Что, по сути, и является целью любого политика.

*Источник: Телеграм