Путч. Двойной капкан для страны

То событие 30-летней давности, обозначенное неблагозвучным словом «путч», не могло не произойти. Всю перестройку пугали консервативными, агрессивно-тормозящими антиперестроечными силами, наступлением диктатуры, что хоть какой-то намек на все эти страшилки или их пародия не могли не приключиться. Необходима была провокация, чтобы окончательно заклеймить зло, о котором без устали твердили все рупоры перестроечной гласности.

Инструментарий провокаций был отлично апробирован, его использование показало необычайную эффективность подобных форм. Тем более, что все это применялось ради благих целей. Перестроечная гласность была крайне толерантна ко лжи в правильном, в духе времени русле. Хоть это «сенсационные откровения» академика Сахарова о советских войсках в Афганистане, хоть январские события в Литве, где крайними сделали силовиков. «Демократические» цели оправдывали многие методы. Вот и тогда: надо было только толкнуть, и пошла цепная реакция костяшек, которые начнут ронять одна другую.

Отсюда и возникло, как бесславный хлопок мыльного пузыря, слово «путч».

После июньских президентских выборов – «Дня независимости», на которых Ельцин легко победил союзного ставленника Николая Рыжкова, в стране наступило двоевластие. До августа оставалось совсем чуть-чуть, он был необходим всем сторонам.

Был памятен финальный аккорд на службе советского строя министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе, когда тот 20 декабря 1990 года с трибуны IV Съезда народных депутатов СССР заявил об отставке «в знак протеста против надвигающейся диктатуры». Он и незадолго до событий августа говорил, что в воздухе пахнет переворотом.

«Мы имеем дело с извержением вулкана, уже давно подававшего признаки пробуждения. Мы видим опасные выбросы грязи, под которой хотят похоронить нашу демократию и свободу. Диктатура, теневая власть, о которой я говорил, вышла на бой. Она – конец демократии, начало гражданской войны, возобновление гонки вооружений, вновь «холодная война»»,

– говорил тот же Шеварднадзе в августовские дни на митинге у Моссовета.

Путч будто придумали, внушили, что другой альтернативы нет. Подводили к этому все обстоятельства, которые также «работали» на это скорое разрешение ситуации. Так страна подошла к своему узловому и бесславному событию.

Путч, или переворот, состоялся и прошел, будто нехотя, через силу, как что-то формальное, поэтому уже тогда возникало ощущение имитации. С другой стороны, так разрешалось двоевластие, и победа Ельцина здесь была не столько над ГКЧП, сколько над союзной властью. Так это и воспринималось. После путча Горбачёв был задвинут в темный угол и оттуда не высовывался.

Слова Шеварднадзе материализовались. Все ожидали их реализации, а противовеса не было. Не было другой воли, причем, не только у Горбачёва. Все твердили: «Так жить нельзя!» Вот и произошел неуклюжий реванш советских заскорузлых консерваторов, о котором давно предупреждали, начиная со споров вокруг знаменитого письма Нины Андреевой. Путч стал очень удобной формой для того, чтобы дезавуировать те самые консервативные силы внутри страны, которые после уже не имели никакого морального права на сопротивление торжеству новых реалий. После слов о диктатуре нужна была реальная схватка, чтобы подкрепить сказанное.

Та фраза о «надвигающейся диктатуре» стала универсальным средством, чтобы разом разрубить накапливающиеся противоречия. Весь 91 год будто подготавливал август. Нужен был повод, чтобы совершить путч, а после назначить виновных. Да и вопрос достаточно дискуссионный: кто тогда провел настоящий переворот? Ельцин или верхушка советского правительства?..

Если после мартовского референдума в некоторых регионах возникли перебои с хлебом, а также нависла угроза холода в квартирах из-за забастовок горняков, то вступление в президентскую должность Бориса Ельцина было ознаменовано острым топливным дефицитом. Началась «бензиновая засуха».

Последней каплей, спровоцировавшей путч августа, стал указ вступившего в должность президента РСФСР Бориса Ельцина от 20 июля 1991 года «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР». Документ был направлен на изгнание структур КПСС, которые отстраняются от власти и влияния на происходящие процессы. Так была объявлена «департизация» – война с КПСС, которую после событий августа Ельцин потребовал запретить.

Главный аргумент у сторонников указа состоял в том, что он отстранял от «кормушки»: лишал партийных функционеров права распределять материальные и другие блага. Критики же, наоборот, утверждали, что указ несет раздор и «разрушение наметившегося согласия и консолидации между разными общественно-политическими силами и общества в целом».

Указ назывался «антидемократическим и антиконституционным актом». Высказывалась и настороженность по поводу того, что все это произошло «накануне разгосударствления и приватизации народной собственности». Для этого и «сделана попытка разобщить людей», чтобы лишить трудовые коллективы преимуществ «под натиском частного и иностранного капитала».

Прошел почти месяц со времени ельцинского указа и – «Лебединое озеро», правда, реализованное совершенно без изящества, на скорую руку и уныло.

Пресловутое ГКЧП общалось заявлениями. В первом же были обозначены цели: «широкое всенародное обсуждение нового союзного договора, незамедлительное восстановление законности и правопорядка, последовательная политика реформ, ведущих к обновлению страны, постоянное повышение благосостояния всех граждан».

В следующих говорилось о том, что уже в первый день введения чрезвычайного положения «люди вздохнули с некоторым облегчением». Шли отсылки на многочисленные обращения граждан со словами поддержки «принимаемых мер по выводу страны из тяжелейшего кризиса». Реакция из-за рубежа «характеризуется пониманием», так как там понимают, что хуже всего хаос и анархия в ядерной державе. Якобы поддерживают предпринимаемые меры и большинство союзных и автономных республик.

Отмечалось также и то, что в последние годы дела расходились с «провозглашенными целями» и надежды людей часто обманывали. Сейчас же обещалось заслужить доверие.

Также было сказано, что «диссонансом в этот критический момент, когда требуется общенациональное согласие, прозвучало обращение, подписанное утром 19 августа руководителями РСФСР Ельциным, Силаевым, Хасбулатовым», которое «выдержано в конфронтационном духе» и с подстрекательством к противоправным действиям из-за возобладавшей в российском руководстве амбициозности. Но ГКЧП терпелив и направлен к конструктивному сотрудничеству, поэтому ограничивается «на этот раз предупреждением против безответственных, неразумных шагов».

Мы «имеем дело с реакционным правым переворотом», – в противовес заявлениям ГКЧП утверждали авторы воззваний «К гражданам России!» Ельцин, Силаев, Хасбулатов. Они, как и многие тогда, разыгрывали демагогическую карту нового союзного договора, который должен был быть подписан 20 августа, но озлобление реакционных сил это сорвало (после, следуя этой линии, вся вина за развал СССР и была возложена на ГКЧП).

Руководством РСФСР ГКЧП объявлялся незаконным, а граждан России призвали «дать достойный ответ путчистам и вернуться к нормальным конституционным процессам».

Уже даже по этим официальным «репликам» видно, что российское руководство решимостью переиграло ГКЧП и в энергии, и в оперативном реагировании на ситуацию, и в понятийном аппарате. Особый эффект сыграли слова «путч», «переворот», «хунта». Выбили почву из-под ног слова о сорванном подписании нового союзного договора, а также о единстве Союза и России. ГКЧП заявлял, что в противоположность практике «набивших оскомину пустых обещаний» перейдет к тактике действий, но даже по отношению к подстрекателям к «противоправным действиям» все ограничивалось аморфным предупреждением. Это было слишком хорошо знакомо по тактике Горбачёва. Российское же руководство буквально пульсировало решимостью, что привлекло даже тех, кто первоначально склонился в сторону ГКЧП. Решимости как раз и требовало общество.

Ельцин тогда был на танке во всех смыслах. Он объявлял своим постановлением происходящее как государственный переворот, а организаторов классифицировал государственными преступниками, все решения ГКЧП объявил незаконными.

Следующим указом он переводит все оборонные и силовые ведомства в свое подчинение. От прокуратуры РСФСР потребовал привлекать к уголовной ответственности должностных лиц, выполняющих указы ГКЧП. «Судьба России и Союза в ваших руках!» – этими словами он обращался к силовикам.

Любопытно, что информация об аресте членов ГКЧП по телефону круглосуточной связи с Верховным Советом РСФСР передавалась по регионам фразой: «Ребята, дерьмо потонуло!»

Август напророчили, его добивались. Те события прошли так, будто шарик надули, и он со свистом и по суматошной траектории пролетел некоторое расстояние. По сути, в итоге было поставлено не только за скобки, но и вне закона союзное правительство. Так разрешилась ситуация двоевластия. Всего через несколько месяцев состоится позорный «беловежский сговор», и над Кремлем будет спущен красный флаг. Россия погрузится в смуту, которая чуть не поставила крест на ее тысячелетней истории. К слову, та смута до сих пор держит ее в подвешенном состоянии. Та смута все еще является характеризующим признаком для постсоветского пространства. Сильно еще эхо тридцатилетней давности. Иногда возникает ощущение, что это и есть «русская рулетка».