Повесть о настоящем взрослении

Вопреки неоднократным высказываниям критиков о том, что для новой военной прозы пока не пришло время – она еще не оформилась как самостоятельное литературное течение, не «настоялась» – 2024 год ознаменовался появлением своего рода «реперных точек» возрожденного жанра. Речь идет о «Дневнике добровольца» Дмитрия Артиса, «Никто не выVOZит эту жизнь» Германа Садулаева, «Осени добровольца» Григория Кубатьяна, «Забытых войнах России» Алексея Волынца и «Донецком море» Валерии Троицкой. 

Фото: TASS/ dpa/picture-alliance

В ряду перечисленных книг «Донецкое море» стоит особняком, и в первую очередь потому, что в одном из интернет-магазинов обозначено как «первое в России художественное произведение для молодежи, рассказывающее о трагедии на Донбассе». Стоит при этом отметить, что книга имеет возрастной ценз «16+», а непосредственно в аннотации представлена как повесть, написанная «в духе лучших произведений советской литературы для подростков и молодежи». Казалось бы, все одно и то же, но не совсем. Между «написанным для молодежи» и «написанным в духе произведений для молодежи» есть существенная разница, и к этому мы еще вернемся. 

Общим и принципиально значимым как в аннотации, так и в описании на торговых площадках является упоминание об ориентации автора на образцы советской литературы. «В лучших традициях книг Гайдара и Катаева» звучит практически как рекламный слоган. Вероятно, выбор данных имен не случаен: это своеобразные опознавательные знаки, маяки не только для читательской аудитории, но и для представителей общественно-политической и литературной среды. Буквально: Валерия Троицкая напоминает российскому читателю об идеалах Аркадия (а не Егора!) Гайдара, она (а не «прозаседавшиеся» в выхолощенных аудиториях обновленного «Дома творчества писателей в Переделкино») продолжает традиции Валентина Катаева. И стоит сказать, что автору во многом это удается. 

«В нашем доме, где мы жили летом, была большая светлая веранда» – уже первое предложение повести переносит читателя в идиллическое, почти забытое в современных реалиях, но при этом вневременное пространство. Так могла бы начинаться повесть Крапивина или Каверина. Так можно было бы начать описание картины Яблонской или Герасимова. Советское в художественном мире «Донецкого моря» выступает мерилом всего, оно идеально и недостижимо. Развал страны воспринимается как личная трагедия: так, дедушка Кати, главной героини повести, «год только прожил после распада Союза», потеряв «все, во что верил, все, что ему было дорого». Один из самых трогательных эпизодов повести – посиделки всем двором вечером Дня Победы. Совершенно немыслимые в современном мире, но некогда традиционные, «когда было больше живых ветеранов». Советские фильмы, прокручиваемые в голове, спасают героиню «от страха и темноты за окном». Названия книг, любимых советскими подростками, выступают своего рода маркерами общего культурного кода: идеи «все мы родом из детства», и детства советского, исполненного идеалов мужества и отваги, жажды приключений. Отношение к книгам играет роль способа раскрытия персонажа: Витя – один из самых важных людей в жизни Кати – читает «Эру милосердия» и перечитывает «Молодую гвардию», мать – нелюбящая и чужая – хранит в доме «только книги в красивых обложках», расставленные «строго по цветам». Символом попытки Ромы, брата Кати, воевавшего на стороне ВСУ, встать на истинный путь, выступает просьба принести ему в больницу «Детей капитана Гранта». Для героев Троицкой советское прошлое фактически священно, и потому сочетание молитв Кати, ее мысли об иконах и, например, исполнение песни о том, что «за страну готовы к бою комсомольцы-моряки», выглядит совершенно органично.

ВК Валерии Троицкой

Несмотря на то, что одним из ключевых приемов построения текста выступает антитеза (мир детей советских и современных, литературы настоящей и «декоративной», образы отца и матери и т.д.), воспринимаемая в соотнесении с реальной жизнью как нечто искусственное и вымеренное, в повести «Донецкое море» нет места фальши. Во-первых, этим книга обязана безупречному слогу автора. Во-вторых, четким ощущением того, что для Валерии Троицкой, казалось бы, человека из «большой», «материковой России», тема Донбасса – больная и очень важная. Именно потому ей удается не переходить тонкую грань между истинным патриотизмом и так называемой «ура-патриотической» патетикой. Программный монолог Олега Ковалева, отца Кати, звучит искренне, естественным образом раскрывая и авторскую позицию, и основную идею повести: «Наверное, это и есть чувство Родины. <…> Мне есть что защищать. Я понял это, только когда этот мир начали убивать. Я теперь уехать не имею права».

Герои Русской весны, ополченцы Донбасса 14-го года напоминают в повести легендарных, былинных героев. Их почти не осталось, но память о них жива и заставляет жить Донецк и его новых защитников. Пусть эти образы не лишены идеализации. Дети ополченцев, воспитанные войной, – особенные: их мало интересуют новые смартфоны, они не живут в виртуальном мире и больше похожи на детей-героев советской литературы. Но эта некоторая условность оправдана: без запоминающихся примеров урок не выучить.

Существует педагогический прием – «Облако тегов», задача которого визуализировать ключевые слова текста. Если применить его к повести Троицкой, наиболее уместным стало бы изображение пятиконечной красной звезды с серпом и молотом, лучи которой были бы подписаны: «Книги», «Дом», «Счастье», «Семья», «Война». В стремлении ярче высветить эти лучи автор иногда словно уходит от реальности. Как отмечает Вадим Левенталь в статье «Бочки или мехи?», «есть ли сейчас такие подростки, которые могут прочитать книгу, написанную в каноне советской подростковой прозы, каноне, сформировавшемся минимум 50, да как бы и не все 80 лет назад, пусть прекрасно написанную, – и прочитать её с удовольствием, без кринжа». Действительно, достаточно сложно представить себе сейчас подростков, знающих «Трех толстяков» или «Дикую собаку динго» «целыми главами наизусть», называющих Санкт-Петербург Ленинградом. Кроме того, некоторые персонажи в определенный момент начинают в большей степени восприниматься как обобщенные типажи: Максим Шиманский, мечтающий заниматься бизнесом в Финляндии и разговаривающий штампами типа «В русских людях нет духа предприимчивости» или «Русские люди – ленивые»; безымянная женщина в поезде, набрасывающаяся на ветерана с вопросами «За что вы воюете?». Даже значимый с сюжетообразующей точки зрения образ матери Кати в некоторых эпизодах выглядит нарочито отрицательным и напоминает злую мачеху из сказки. Более привычным для сказочного жанра абсолютным злом представлены в книге и ВСУшники: одни избивают своего для них Рому под Бахмутом, другие – в камере, они убивают и насилуют мирных жителей. Разумеется, никаких иллюзий на их счет быть не может, но рассказ о зверствах украинских боевиков в диалоге брата и сестры выглядит несколько искусственно: создается четкое ощущение, что он здесь – исключительно для воздействия на читателя. 

ВК Валерии Троицкой

При этом Троицкую нельзя обвинить в упрощении и примитивизации художественного пространства. И здесь важно вернуться к вопросу, так или иначе обозначенному в начале статьи: для кого по большому счету написана повесть. Для того чтобы ответить на этот вопрос, следует обозначить объединяющее начало большинства текстов советской литературы для молодежи. Читая эти произведения, подростки неизменно должны были ассоциировать себя с главным героем. Они во многом должны были быть на него похожими. Постепенно сроднившись с персонажами, читатели буквально начинали смотреть на мир их глазами: это уже они отправлялись на Северный полюс или оказывались на необитаемом острове, это они должны были спасать друга от бурана или противостоять пиратам. Нравственный выбор героя книги становился их собственным нравственным выбором, их уроком на, что называется, всю оставшуюся жизнь. Представить себе современную юную девушку, которая с легкостью сможет ассоциировать себя с главной героиней «Донецкого моря», довольно сложно. Кроме того, испытания, которые выпали на ее долю в подростковом возрасте, читатель узнает из воспоминаний 23-летней Кати. Попытка устроить жизнь после бегства матери и брата, первые бомбежки Донецка, смерть Вити, события Русской весны, ранение отца, решение пойти учиться на филфак – словом, все то, что сделало Катю такой, какой она стала, прошивают ткань повествования красной, но все-таки пунктирной, линией. Советовать «Донецкое море» к прочтению школьникам можно и нужно, но следует понимать, что по-настоящему прочувствовать это произведение они, не живущие под бесконечными артобстрелами, смогут, только по-настоящему повзрослев. 

И все-таки повесть Валерии Троицкой действительно написана для подростков. Для вечных подростков, которые спустя десять, двадцать, тридцать (и далее) лет все так же продолжают вспоминать свое детство: «занавески с кружевом, старый сервант, рукомойник…», читать Троепольского и Рыбакова, Жюля Верна и Фенимора Купера. Подростков, продолжающих задавать наивные вопросы: «Вам было очень обидно, что Россия тогда не пришла?», «…а ненависть к украинцам, она есть?», на которые терпеливо (что с нас, детей, взять) вот уже десять лет отвечают дончане. Отсюда и обобщенные типажи, и широкие мазки, которыми порой рисует автор. Не случайно, что раненый боец называет Катю, уже, казалось бы, взрослую, работающую в больнице, «ребенком». 

Настоящее взросление Кати происходит после гибели отца, и именно в этот момент, на последних страницах книги, как в лучших образцах советской литературы, читатель взрослеет вместе с героиней. 

ВК Валерии Троицкой

Валерия Троицкая посвятила свою первую книгу «Донбассу, который заставил нас стать собой». Он научил нас, живущих жизнью, которая «идет по обычной счастливой детской карусели», различать правду и ложь, своих и чужих. Милосердный остался милосердным, черствый – черствым, щедрый – щедрым. Но теперь мы все понимаем. Про всех, а самое главное – про себя. 

Автор: Татьяна Коптелова