Александр Сладков задаёт вопрос про укрепления в Курской области
А какую роль сыграла отстроенная на Курском пограничном участке линия обороны
Представьте себе, что в небольшом военном городке, где расквартированы летчики и другой персонал военного аэродрома, живет человек средних лет. Живет он с женой и двумя сыновьями, которым еще несколько лет до совершеннолетия. Живут они так. Жена по решению семьи занимается домашним образованием детей, а образование это включает и музыкальную школу, и спортивные соревнования, и всяческое развитие, какое только доступно материально – музеи, иногда театры. Младший сын сочиняет музыку, даже был на хорошем счету в мастер-классе «Донбасского экспресса» – проекта Леонида и Петра Лундстремов.
Глава семьи – красивый сорокасемилетний мужчина с сильными плечами, рабочий. Ну, как рабочий – уже начальник цеха или мастер, в общем, достиг верхних ступенек рабочей специальности. Каждое утро, где-то еще до четырех, он встает, садится на электричку и едет из своего военного городка в Москву на свой завод. А завод оборонный, военный. Делают для фронта снаряды. Пусть будут снаряды. Я точно не знаю. Освобождается часов в пять, но часто и позже, а бывает, и в выходные смена гонит план.
Живут они вчетвером в однокомнатной квартире. И квартира эта не в собственности. И она не очень-то может быть приватизирована из-за подведомственности. Квартплата, еда, оплата в музыкальной школе, в спортивных секциях, одежда. Представьте теперь, что два сына выросли.
И все живут на одном пятачке. И никакого просвета, потому что зарплата у рабочего мастера около девяноста рублей, грязными. На четверых.
Есть в этой истории один поразительный нюанс. Человек этот потрясающий поэт. Его суровое лицо с ясными лучистыми глазами – портрет его поэзии, такой же прямой, честной, мужской, сложноорганизованной.
Я слушаю его стихи на первом его сольном вечере в книжном магазине «Бункер» на Покровке, 17 и открываю поэта, которого на самом-то деле знаю почти тридцать лет. Здесь, в окружении высоких стеллажей, в оранжевом свете настольной лампы он читает совсем по-другому, распевно, убежденно, свободно, подчеркивая все смыслы и интонации. Ловлю себя на том, что вспоминается интонация Кублановского. И вот уже открываются глубинные смыслы, встают перед глазами герои, и вообще тебе предстает другой мир, может быть, настоящий мир – мир трудовых людей, будней в маленьком военном городке, мир, живущий в любви к своим детям и родине. Сила слова этого поэта велика.
Вот говорят, что время расставит всё по своим местам. На вечере этом я поняла, что мой друг еще предстанет нам в первом ряду поэтов России от нашего времени, от нашего поколения.
А еще я мечтаю о том, чтобы мой друг жил в Москве, в трехкомнатной квартире с видом на деревья, на реку, чтобы у него был достойный доход, состоящий, скажем, из постоянной небольшой стипендии и гонораров за творческие выступления и поездки в разные города, чтобы издательства звонили ему и торопили с новой книжкой. А может быть, он смог бы своим трудовым опытом пригодится на производстве, если захочет, конечно. Чтобы сыновьям его было куда приводить жен и где строить свои семьи, и чтобы он мог дать им хорошее образование после окончания школы. Чтобы младший стал известным композитором, а старший, который следил сегодня на вечере за отцом своим умным взглядом, нашел себя в полезной для страны области, чтобы не растерял себя на распутье.
Как поэт он востребован: его стихи включают в антологии, его приглашают в общие поэтические концерты на Красной площади, в проект Тавриды, и на разные другие важные площадки. У него вышла книга стихов, у него есть свой читатель и круг товарищей-единомышленников – таких же неприкаянных в материальном плане людей.
Горечь моя в том, что я услышала сегодня потрясающие стихи и увидела человека в безвыходном положении. Это многолетнее положение вечного трудяги, из которого нет возможности выбраться, работая на заводе. Я уже не говорю о литературном труде. Но он привык и не жалуется. Прости, друг, я очень хотела про это написать. И да – я знаю, ты не жалуешься. Просто живешь по православному, честно и трудно. И ты – большущий поэт.
Мой друг уже на улице прочитал мне еще одно свое стихотворение.
Я не первого ряда,
а — какой-то с конца.
Но другого не надо
мне гнезда и отца.
Ни за чьё одобренье
не хочу воевать.
Есть моё поколенье
и плюс/минус лет пять.
Нас немного осталось,
нам досталось в борьбе,
нас снедает усталость
(я сужу по себе).
Слёзы льём крокодильи
по тебе, Третий Рим…
Но детей народили.
Ради них устоим.