Подсолнуховая жара изюмского полигона. Фронтовой дневник

Ну что ж, я, наконец, расскажу о еще одном человеке, вместе с которым мы приехали. Сёмыч – это инструктор по стрельбе, которому предстоит подтянуть навыки бойцов, серебряный призер мира по стрельбе из автомата Калашникова в общем зачете и, кстати, стройная рыжеволосая женщина, ее зовут Ольга.

Ольга из Казахстана. Про него она говорит так:

– Казахстан – это Украина. Только еще не полыхнувшая.

Январская попытка взорвать Казахстан не привела к сбросу социального напряжения и не изменила расклада. Билет в Харьковскую область у Ольги – в один конец, на родину она не вернется. Ей и до этого вменяли в вину и пророссийский активизм, и сепаратизм, и едва ли не подрывную работу, а теперь в случае возвращения в Казахстан у нее есть все шансы получить срок по статье за наемничество. Никто не будет разбираться, доброволец ты или нет.

С 2002 года, двадцать лет, Ольга была инструктором и руководителем патриотического клуба для подростков – экстремального, конечно, и с прыжками с парашютов, и с аналогами «Зарницы» в реальности. Например, случалось скрытно пробраться на погранзаставу, оставить там записку с приветом. Пророссийских взглядов Ольга никогда не скрывала, благодаря чему и попала на казахский «Миротворец» (да, этот сайт там называется так же, как на Украине). Если на Украине не могут простить России Донбасс, то в Казахстане нагнетается истерия вокруг того, что Россия якобы хочет захватить северные земли страны.

Сегодня Ольга проводит первую тренировку – для пулеметчиков и автоматчиков. Вчера полдня сколачивали мишени, сегодня их грузят в КАМАЗ, нас тоже грузят туда же – и мы выдвигаемся на полигон. Я сижу у самого выхода, смотрю на клубы пыли над дорогой. Рядом удобно устроился длинноногий Ли.

Заезжаем на общебатальонную базу, из кузова КАМАЗа я вижу своего московского «соседа», машу рукой. Говорит:

– Я цифры твои вчера не успел записать.

КАМАЗ трогается, я, перекрикивая его рев, выкрикиваю вслед базы номер телефона, и пыль вокруг, и большая машина несется по разбитой дороги, и вокруг поля подсолнухов, и яркое солнце, и мы смеемся, и Ли почему-то читает «Бородино», и в этот момент меня впервые накрывает острой волной желания бросить всю свою жизнь и подписать контракт, остаться с этими подсолнухами, этими ребятами, плотью и кровью моей страны, единственной реальностью среди пелевинских иллюзий и туманов Аваллона.

(Беспомощно, на самом деле, это звучит: я знаю, что ничего не подпишу, но в такие моменты чистого беспримесного счастья посреди войны, после измотанной ЛНР, после всех тех, кого пришлось хоронить за время продвижения к Лисичанску – хочется отдаться иррациональному, хотя бы на несколько минут).

Полигон: снова эти невозможные подсолнухи и долина. Ольга выстраивает автоматчиков, среди которых я замечаю Игоря, того местного дядьку, что сидел с нами в первый вечер. Он уже в камуфляже; человек пятнадцать в городе уже подписали контракт. Живут они отдельно в целях безопасности, не на базе, но тренируются вместе с бойцами, и дальше им предстоит пойти в бой вместе с россиянами, дончанами и луганчанами.

Ольга объясняет, куда делать упор, как держать автомат, чтобы не уставала рука, как быстро прицелиться. Пулеметчики в это время курят рядом.

– Стрелять вам предстоит в бронежилете, – говорит Ольга. Француз оборачивается ко мне:

– Ты имей в виду, не пренебрегай бронежилетом. Ялту вот недавно броник спас. Покажи ей.

Круглолицый Ялта демонстрирует дырку в бронежилете: кевлар вспорот острым осколком.

– Он один из первых на боевую задачу пошел, – объясняет Француз. – Вот, смотри, если бы не пластины, то осколок пошел бы как раз в легкие, в печень. А так нормально.

Ялта воюет с 2014 года. По позывному понятно, откуда он; воевал же преимущественно в ДНР.

– Помню, в семнадцатом году стояли мы в деревне Григоровка Тельмановского района, это на юге ДНР, – говорит он. – Тогда, наверное, человек шесть в плен сдалось – ну поодиночке, конечно. Жаловались, что сзади стоят заградотряды, что стреляют в спину, что провизия не доходит. Стоял как-то «на глазах», увидел: двое идут, в «белухе». У одного штаны сваливаются, второй их держит, а сам он в руке поднял бумажку в сто гривен. Передал командиру, тот сказал, чтобы приняли их нормально.

(К чему этот разговор зашел? Не помню. Время несется стремительно, вроде бы разговаривали утром, но запоминаются только отдельные моменты, да еще вот это ощущение звенящей подсолнуховой жары).

Спрашиваю, чем хочет заниматься после войны.

– Далеко загадывать. Может, на день рожденья отпустят на несколько дней – приеду домой, предложение девушке сделаю.

Он даже читает мне лирические стихи собственного сочинения – это ужасно трогательно здесь смотрится.

Работают автоматчики, затем пулеметчики – Ли обнимает свой пулемет, на котором выведено LUSIA, дает несколько длинных очередей. Затем РПГ-7: Француз сам первым берет оружие, смеется:

– Как же я по этому соскучился.

На батальонной базе наконец-то есть интернет, и я отправляю родственникам короткое сообщение о том, что я жива и цела. Морпех рассказывает Оле и мне о формировании батальона.

– Я бы назвал это коллективом, – говорит он. – Коллектив начал формироваться еще в 2014 году, тогда же начал формироваться и, так сказать, командирский коллектив – я, Ахра Авидзба, Мамай, Мотор, Француз… Сейчас в батальоне в основном воюют ветераны, в том числе и подразделений, где командовали они.

О командовании Француза, впрочем, не стоит говорить в прошедшем времени: командир батальона «Легион» ДНР сейчас является заместителем Морпеха, замкомбата, и многие бойцы его «Легиона» сейчас здесь же, с ним.

Морпех раскладывает нашивки рот батальона: первая – диверсионно-разведывательная, вторая носит имя легендарной донецкой «Пятнашки», четвертая – имя Мамая, Олега Мамиева, пятая – имя казака Ивана Туранова, погибшего ее командира, третья – это и есть «Оплот ЗП», с которым я провожу эти июльские дни.

Оля спрашивает, какое основное требование к добровольцам, желающим поступить на службу. Морпех хмыкает:

– Я бы сказал, основное качество – быть русским мужиком. Даже, скажем так, российским мужиком.

– А что это подразумевает?

– Смелость, – пожимает плечами он. – Вот сказано: «Работайте, братья» – и мы работаем.

До войны Морпех устраивал «Зарницы» для подростков у себя в Смоленской области. До войны – это до 2014 года, когда он уехал в Донецк. В годы затишья занимался строительством базы военно-патриотического клуба на берегу Днепра. Там он течет, Днепр, под Смоленском.

– А когда началась спецоперация, мой коллектив уже 28 февраля был на границе. Нас было четырнадцать человек. Уже через месяц – сто пятьдесят. Сейчас это полноценный батальон.

Я все время оговариваюсь и пытаюсь назвать батальон бригадой, Морпех поправляет меня.

– Хотя, я думаю, однажды мы вырастем до бригады, – добавляет он. – Все-таки одно дело, например, сто мотивированных ветеранов – а другое дело восемьсот. Да и человек, который идет в бой, по-разному чувствует себя, когда за ним сто товарищей, а когда восемьсот.

Позже у меня будет возможность сравнить интенсивность действий здесь и на других участках фронта. Я хочу верить, что у него действительно будет бригада.