Куда теперь: между Сциллой народного бунта и Харибдой фашизации?

В прошлый раз я прервал свои невеселые мартовские рассуждения на мысли о том, что война, помимо непосредственной прибыли, которую она приносит капиталу, позволяет ему списать на себя неизбежный (всегда неизбежный в системе капиталистического хозяйствования) кризис. То есть, скажем, цены на бензин на американских заправках выросли бы так или иначе – месяцем раньше, месяцем позже, – но теперь у американского политика есть понтовая отмазка для своего избирателя. Это, разумеется, только один из примеров для экономики капиталистического центра, но аналогичная логика работает и для всей капиталистической экономики в целом, не исключая, разумеется, и периферии этой экономики, которой, увы, мы являемся.

Между тем турбулентность в экономике неизбежно расшатывает политическую систему. Выбор тут совсем невелик: хрупкое политическое равновесие может качнуться либо влево, либо вправо. И перед этим выбором встанут сейчас все страны, столкнувшиеся с кризисом.

Грубо говоря, когда экономика растет, и растут доходы – пусть у владельца завода темпами большими, чем у рабочего, но все же, – можно объяснять рабочему, что экономический либерализм, свобода движения капитала, невидимая рука рынка, вот это вот все – это очень хорошо. Да, владелец завода купил себе новую яхту, но ведь и ты, посмотри-ка, переехал в квартиру попросторнее, купил себе стиральную машинку, новый телевизор и оплатил обучение ребенку. Нужно просто ничего не менять, и совсем скоро ты будешь жить еще лучше, а твои дети и вовсе смогут добиться намного большего.

И вот наступает кризис, и рабочий обнаруживает, что уровень его жизни падает, денег хватает дай бог на еду, от нового холодильника придется отказаться, отправить ребенка учиться не на что – и вместе со всем этим он видит, что у владельца завода доходы не только не падают, а скорее даже наоборот растут. Ну просто потому что любой кризис работает в том числе и на перераспределение доходов от бедных к богатым. Что же касается уровня неравенства сегодня, то он рос по всему миру все последние тридцать лет и на сегодняшний день достиг уровня «прекрасной эпохи», которая, как известно, закончилась Первой мировой войной.

Политическая система должна ответить на вопрос общества, и ответить она может поправением или полевением.

Примеров поправения в истории XX века достаточно. В этом варианте система ничего не меняет в структуре экономики и распределения, но объясняет рабочему, что в эти трудные времена перед лицом внешней угрозы нужно забыть о противоречиях внутри нашего общества, любые конфликты внутри общества будут лить воду на мельницу врага, и сейчас, когда вопрос стоит о выживании страны в целом, нужно объединиться всем – объединиться и солидаризоваться, забыв о разногласиях, прежде всего, конечно, рабочему и владельцу завода. Солидаризм впервые был опробован в 1922 году в Италии, потом взят на вооружение в Португалии, Испании и много где еще, а в Германии солидаризм очень быстро переродился в нацизм. Перерождение это совершенно естественное и при определенных обстоятельствах неизбежное.

Ведь если кризис не заканчивается, а уровень жизни не растет, несмотря на то, что все добрые немецкие люди забыли о разногласиях и все вместе трудятся на общее благо великой Германии, то объяснение этому может быть только одно, и в рамках национального солидаризма оно может быть, соответственно, только национальным: нам мешают враги, то есть люди другой национальности. Надо ли говорить, что окказионально это могут оказаться русские, цыгане и евреи, но случись другая оказия, и на их место подойдет кто угодно другой.

В этом смысле популярное противопоставление итальянского фашизма немецкому нацизму – это противопоставление куколки бабочке, и тот, кто сегодня ставит на солидаризм где бы то ни было, хоть в Штатах, хоть у нас: на национально ориентированный капитал, идеологию осажденной крепости, союз труда и капитала и прочие радости, – должен понимать, что франкистская Испания или салазаровская Португалия лишь по исторической случайности из куколок не превратились в лязгающих окровавленными клыками бабочек.

Что же касается полевения, то и таких примеров в истории XX века хватает. Важнейший, само собой, это Великая Октябрьская Социалистическая Революция. Однако представить себе повторение этого опыта сегодня где бы то ни было в высшей степени трудно: нигде нет ни сплоченного, осознающего себя класса наемных работников, ни партии, которая, с одной стороны, выражала бы его интересы, а с другой – направляла бы его, нет даже того уровня теоретической подготовки, который позволял бы вести масштабную агитацию и пропаганду. Поэтому всерьез рассматривать эту модель как рабочую для дня сегодняшнего, увы, было бы слишком оптимистично. Что ж, а есть ли другие примеры?

Как ни странно, есть. И самый яркий – это крутое полевение американской экономики в тридцатые годы при Рузвельте, названное Новым курсом. Его теоретической основой было кейнсианство, практическим выражением – экономические меры, связанные прежде всего с максимальным ограничением свободы финансового капитала и реализацией масштабных инфраструктурных проектов, а триггером для запуска – Великая депрессия, с одной стороны, и существенные успехи советской экономики, а значит, наличие явной, весомой альтернативы капитализму, с другой.

С ней же, с грубой и зримой советской альтернативой, было связано и некоторое европейское послевоенное полевение, известное у нас под именем «скандинавского социализма»: капитал в условиях, когда массовые симпатии рабочих склонялись к советскому опыту, предпочел поумерить аппетиты, нежели рисковать самим своим существованием.

Что ж, мы видим, как последние события – кризис, завязанный на войну, и война, завязанная на кризис, – ставят многие и многие общества, в том числе и наше, перед выбором: направо или налево? Куда качнутся качели внутренней политики? Союз труда и капитала перед лицом внешней угрозы? Или радикальное переустройство общества на иных экономических началах? Или не столь радикальное, но все же переустройство в сторону ограничения аппетитов капитала? Последняя идея известна у нас как «левый поворот» – предполагается, что власти должны понять, что это единственный способ пройти между Сциллой народного бунта и Харибдой фашизации с неизбежным последующим крахом государства и развалом страны. Способны ли на это власти? Пойдет ли на это капитал? Могут ли для этого быть какие-то иные исторические основания, кроме красной половины глобуса? Вот в ближайшее время и узнаем.