День национального позора

Двадцать пять лет назад, 31 августа 1996 года в дагестанском городке Хасавюрт были подписаны так называемые «Хасавюртовские соглашения» – одни из самых позорных соглашений в новейшей истории России. Эти соглашения стали по сути капитуляцией России в полуторалетней войне в Чечне с армией чеченских сепаратистов.

Соглашениям предшествовали драматичные события августа, когда, воспользовавшись подписанным в мае перемирием, боевики под руководством бывшего советского артиллерийского полковника Аслана Масхадова, ставшего преемником уничтоженного в апреле 1996 года «президента Ичкерии» Джохара Дудаева, на протяжении почти двух месяцев скрытно проникали в город, накапливали здесь оружие и боеприпасы, вели разведку и на рассвете 6 августа пошли на штурм блок-постов и комплекса правительственных зданий в центре Грозного.

Это была чистой воды авантюра! Федеральные силы многократно превосходили численность отрядов боевиков – ещё в апреле гарнизон Грозного состоял из 6 000 человек из состава внутренних войск и МВД, помимо этого, около 8 000 военнослужащих Минобороны и МВД были сосредоточены в военном лагере в Ханкале и в районе аэропорта Северный. Непосредственно в городе было развёрнуто 22 КПП, 5 комендатур и 2 комендантских участка. Но чеченское командование умело выбрало время для удара, когда после майских соглашений в городе было снято больше половины блокпостов, численность войск сокращена и в Грозном оставались лишь небольшие силы – до 3 500 человек, занимавшихся охраной федеральных объектов. Главные силы Минобороны и МВД также были рассредоточены по республике или действовали в составе двух группировок, проводивших контртеррористические операции в предгорных районах Чечни и на границе с Ингушетией. В Ханкале оставалось не больше 3 000 человек – в основном подразделения охраны и тылового обеспечения.

Уже в первые часы боевики смогли полностью парализовать перемещение федеральных сил по городу, блокировать все объекты и блокпосты, фактически установив контроль над Грозным. Начались ожесточённые бои, в которых обе стороны несли тяжёлые потери. План Масхадова заключался в том, чтобы за сорок восемь часов полностью захватить город, уничтожить и взять в плен промосковское политическое руководство, солдат, офицеров и генералов гарнизона, военные трофеи и к 8 августа – дате инаугурации президента Ельцина – продемонстрировать миру свою силу и, используя как щит большое число пленных, предъявить Москве ультиматум с требованием немедленного вывода войск их Чечни.

Но свой план Масхадову удалось реализовать лишь частично. Было захвачено и взято штурмом лишь несколько блокпостов и второстепенных объектов. Главная же цель – комплекс правительственных зданий в центре города продолжал держаться. За следующие четыре дня боевики подтянули к городу ещё около 3 000 бойцов, доведя общую численность отрядов, штурмовавших город, до 6 000 человек. Но и с этими силами взять город Масхадов не смог. Наоборот, стянутые к 10 августа к городу резервы начали медленно продвигаться к центру на помощь окружённым, и к 13 августа федеральные войска разблокировали большинство опорных пунктов, в осаде боевиков оставалось лишь пять блокпостов.

Одновременно с этим к Грозному вышли части 58-й армии, которые полностью блокировали Грозный и образовали кольцо внешнего окружения, и в этот же день генерал Константин Пуликовский обратился к жителям с предложением покинуть город в течение 48 часов по специально предоставленному «коридору» через Старую Сунжу. В беседе с журналистами командующий изложил свое видение решения чеченского конфликта: «Мы не намерены дальше мириться с наглыми и варварскими действиями бандформирований, продолжающими сбивать наши вертолеты, совершать дерзкие диверсии, блокировать российских военнослужащих. Из сложившейся сегодня ситуации я вижу выход только в силовом методе».

Он подтвердил, что по истечении срока ультиматума и выхода гражданского населения «федеральное командование намерено применить против бандитов все имеющиеся в его распоряжении огневые средства, в том числе авиацию и тяжелую артиллерию». И резюмировал:

Мне больше не о чем говорить с начальником штаба НВФ А. Масхадовым, который выдвигает неприемлемые для нас условия и считает Россию врагом Чечни.

Положение боевиков стало безвыходным, и они использовали свой главный козырь, которым неизменно «обнуляли» любые успехи военных – связи в ближайшем окружении тогдашнего президента России Ельцина. По словам моего чеченского источника, бывшего тогда посредником на переговорах, взятка за немедленное перемирие составила 25 миллионов долларов – сумма по тем временам достаточно скромная. Легла она в карман известного политического авантюриста и одновременно заместителя секретаря Совета безопасности Бориса Березовского. Заместителем он был чисто номинальным. За месяц до этого он инициировал «стратегическое соглашение» Ельцина и кандидата в президенты Лебедя, популярного в народе генерала. Заняв третье место с 14,5% голосов, отнятыми у Зюганова, Лебедь перед вторым туром поддержал Ельцина в обмен на пост секретаря Совета безопасности «с особыми полномочиями». Ельцин победил. Лебедь стал секретарём, но на коротком поводке у Березовского, который после получения денег и отправился с Лебедем в Чечню заключать перемирие.

Сюда они прилетели незадолго до истечения ультиматума, и Лебедь с порога приказал отменить наступление, а затем и вообще остановил боевые действия. Начались переговоры с боевиками, на которые военное командование не брали. Итогом этих переговоров и стали подписанные 31 августа начальником штаба республики Ичкерия Масхадовым и секретарем Совбеза РФ генералом Лебедем «Хасавюртовские соглашения».

Вот пункты, определяющие взаимоотношения между Грозным и Москвой согласно Хасавюртовской бумаге:

1. Соглашение об основах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой, определяемых в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, должно быть достигнуто до 31 декабря 2001 года.

2. Не позднее 1 октября 1996 года формируется Объединенная комиссия из представителей органов государственной власти Российской Федерации и Чеченской Республики, задачами которой являются:

осуществление контроля за исполнением Указа Президента Российской Федерации от 25 июня 1996 г. 985 и подготовка предложений по завершению вывода войск;

подготовка согласованных мероприятий по борьбе с преступностью, терроризмом и проявлениями национальной и религиозной вражды и контроль за их исполнением;

подготовка предложений по восстановлению валютно-финансовых и бюджетных взаимоотношений;

подготовка и внесение в правительство Российской Федерации программ восстановления социально-экономического комплекса Чеченской Республики;

контроль за согласованным взаимодействием органов государственной власти и иных заинтересованных организаций при обеспечении населения продовольствием и медикаментами.

3. Законодательство Чеченской Республики основывается на соблюдении прав человека и гражданина, праве народов на самоопределение, принципах равноправия народов, обеспечения гражданского мира, межнационального согласия и безопасности проживающих на территории Чеченской Республики граждан независимо от национальной принадлежности, вероисповедания и иных различий.

4. Объединенная комиссия завершает свою работу по взаимной договоренности.

Сегодня мы с мстительным сарказмом наблюдаем за тем, как позорно и страшно Америка бежит из Афганистана. Как бросает своих союзников, как неуклюже и убого пытается сохранять лицо. Но двадцать пять лет назад мы точно так же уходили из Чечни!

Это была полная капитуляция! В этих соглашениях Чечня нигде не упоминалась как субъект Российской Федерации. В них Россия по сути согласилась выплачивать «Ичкерии» контрибуцию и никак не вмешиваться ни в её внутренние дела, ни во внешнюю политику – «Ичкерия» получила полный неограниченный доступ за границу.

Россия согласилась на вывод своих войск из Чечни под полным контролем боевиков.

В этой бумажке нет ни слова о судьбе сотен наших пленных, находящихся тогда в чеченских тюрьмах и зинданах – их судьба будет трагичной. Только единицы вернутся домой из плена. Остальных зверски убьют, замучают голодом, холодом, непосильной работой.

В этих соглашениях нет ни слова о гарантиях безопасности «завгаевцев» – сотрудников МВД Чечни, правительственных чиновников и муниципалов, работавших на федералов во время войны, а также членов их семей. Тысячи из них будут зверски убиты или пропадут без вести. Сотни тысяч станут беженцами.

Эхо Хасавюрта ещё много лет будет катиться разрушительной ударной волной по России. Именно этот позор и унижение России распахнут ворота для ещё одного жуткого бизнеса, о котором Россия не вспоминала уже двести лет – работорговле и «заложничестве». С улиц наших городов в чеченские аулы в кузовах «фруктовых» КамАЗов, а то и в багажниках легковушек повезут заложников – мужчин, женщин, детей, за которых с родных начнут требовать выкупы, «подбадривая» их готовность платить отрезанными детскими пальцами, отрубленными кистями рук. И снова в этом бизнесе «засветится» имя Березовского, «посредничающего» при самых крупных сделках…

По окружавшим Ичкерию районам и республикам начнут хватать и вывозить в Чечню крепких мужчин, делая их рабами, заставляя по пятнадцать часов работать на самых тяжёлых и грязных работах. В Ичкерии заработают рынки рабов, где несчастных будут продавать и перепродавать до полного истощения раба, после чего его просто убивали. Их были тысячи…

«Хасавюртовский мир» лёг позорным пятном на историю нынешней России, и только вторая чеченская война выжжет, испепелит это змеиное гнездо и смоет этот позор с лица страны…

Этот очерк был написан двадцать пят лет назад.

Судите сами о том, насколько он оказался пророческим…

Мы вернемся!

– Вот же мразь, эти телевизионщики! – прапорщик, деливший со мной палатку, в сердцах ткнул пальцем в кнопку выключения телевизора, и экран мгновенно погас. – Мразь! Мы еще с Северного не ушли, а они его уже «аэропортом имени шейха Мансура» называют.

Злость прапорщика была бессильна, а потому непроходяща и едка.

– Чего ты кипятишься? Теперь все равно, как они что назовут, – старлей-связист, зашедший на огонек, безразлично пожал плечами. – Потерявши голову – по волосам не плачут. Чечню им сдали, вот они и творят что хотят. Шейха Мансура? Да хоть папы римского. Вон уже в Грозном площадь Дудаева появилась, проспект «Имени борцов с русской агрессией». Бульвар «Шестого августа»…

– Да плевал я на «чехов». Я не о них, – огрызнулся прапорщик. – Я об «Останкино». Российское телевидение называется. А смотришь, как зарубежный телеканал.

Разговор, как обычно в последние недели, зашел в тупик. И потому все сразу засобирались на улицу, где шла подготовка к отправке очередного эшелона.

Ханкала угасала. Когда-то многоголосный палаточно-досочный город, пыхавший сотнями труб-буржуек, стрекотавший бесчисленным количеством дизель-генераторов – ощетинившийся десятками танковых и пушечных стволов городок-крепость теперь угасал, как безнадежный больной.

Кругом царило запустение. Там, где за земляными «каре» жили недавно полки и бригады, теперь дождь размывал уродливые руины. Заплывали жирным черноземом стрелковые ячейки и окопы. На месте блиндажей из палаток стояли ровные ряды прямоугольных дождевых прудов и луж.

Громоздились свалки брошенных картонок, кусков кабелей, «колючки», бумаг, каких-то железок, арматуры.

Раскисшие под дождями бумажные мешки с песком развалились и теперь напоминали полуразложившиеся тела, наваленные в беспорядке друг на друга.

Тут и там под нудным бесконечным дождем-туманом едко чадили кострища, в которых дотлевали какие-то тетради, схемы, бумаги.

Было холодно, сыро, пусто и убого…

У штаба в туманной мгле переминался под грибком продрогший, безразличный ко всему часовой. Рядом с ним – через тротуар – глаза резанула покосившаяся, облезшая табличка над оплывшим холмиком: «Неизвестный русскоязычный мужчина с протезом левой ноги». И мне вдруг почему-то стало очень жалко этого неизвестного русского мужика, оставляемого здесь нами на полное забвение, стыдно перед ним.

Уйдем мы, и безжалостные, ненавидящие чеченские руки или сапоги собьют этот колышек, затопчут, сровняют с землей холм, лишат этого русского человека его последнего права – права на могилу…

– Прости меня, брат! Я не виноват в том, что мы бросаем тебя. Я не виноват, но виноватым себя чувствую. Прости!

У железнодорожных платформ было многолюдно и суетно. С бетонной эстакады на платформы, рыча дизельными выхлопами, неуклюже забирались бээмпэшки. Дергались, елозили, вертелись, крутили башнями, выстраиваясь в длинную бронированную «гусеницу».

Найтовали, закрепляли растяжками тросов автомобили, кухни, кунги, прицепы.

Люди работали яро, зло. Матерились. Пыхтели, орали. Желая побыстрее закончить все, уехать отсюда подальше и забыть этот день, эту погрузку, это место, словно жег всех какой-то неосознанный горький стыд, стыд за то, что уходили батальоны из Чечни не маршем победителей, под развернутыми знаменами, «дербаня» на броне резервы сухпаев, обжигая глотки затаренной на дорогу водкой, весело, ухарски, уверенные в себе. А выезжали воровато, торопливо грузясь под мерзким дождем на платформы. Без победы. В угрюмом ожидании очередных провокаций, обстрелов по дороге, мин, взорванных путей.

…За воротами КПП, метрах в двадцати, стоял крашеный зеленый вагончик. Над ним обвис мокрый, бесформенный стяг, в складках которого еле угадывалась хищная морда чеченского герба – волка на зеленом фоне.

…Преподлое, кстати, животное волк – безжалостное, не знающее меры, благородства, вечно голодное…

У вагончика свой шлагбаум. Опершись на него, лузгали семечки, сплевывая в нашу сторону шелуху, двое «чехов» в камуфлированных бушлатах с автоматами за спиной.

– Чехский капэпэ, – пояснил капитан, старший на блокпосту. – Хочешь выехать – проходи у них досмотр и жди потом, пока приедет сопровождение.

– То есть?

– А их комендант, после того как наши колонны по дорогам стали разоружать, грабить, людей захватывать, объявил, что гарантировать их безопасность он не может. И теперь все русские колонны должны перемещаться только под контролем и охраной чеченской стороны.

– И что?

– Что-что? Так теперь и ездят. Впереди «джип» с боевиками и сзади. В окна – свои знамена, стволы. А наши флаги требуют снять – «чтобы не возбуждать излишне местное население». Черт знает что! Русские войска под охраной «чехов» и без знамен. Чтоб, значит, пообиднее было.

– И наши терпят?

– А куда ты денешься: за каждый выстрел с нашей стороны – уголовное дело за срыв мирного процесса. Зато им – хоть бы хрен. Каждую ночь обстрелы.

Капитан зло отшвыривает окурок далеко в сторону «чехов». Те тут же ловят этот жест и вызывающе, надменно выпрямляются. Только капитан этого уже не видит. Презрительно отвернувшись, он, не торопясь, вразвалочку идет вдоль дороги к блиндажу.

У разведчиков всегда есть чем накормить гостя, и стопка всегда найдется.

– Мы последними уйдем, – ротный задумчиво вычищает ножом грязь из-под ногтей. – Когда последняя колонна выйдет, свернемся и вместе с остатками штаба на «вертушках». Если, конечно, дадут.

– Кто?

– «Чехи», кто еще? Они нам давно грозятся кровавую баню на выходе сделать. Только на нас обломятся. Мы им такие поминки устроим – мама не балуйся.

Ротный крепок и как-то по-кошачьи грациозен. В каждом движении – сила, упругость. Он потягивается до хруста в костях.

– Эх, было времечко! Какие мы с Шамановым и Трошевым дела делали. Вот золото мужики. Ничего не боялись. Настоящие генералы! С такими хоть к черту в пекло. Возьмем без потерь и флаг водрузим. Лучшее время было, когда здесь Шаманов, Трошев и Тихомиров командовали. Тогда жили спокойно. А у «чехов» земля под ногами горела. Давили их, как тараканов. Наших бы генералов в Москву, в Генштаб, в министерство, тогда бы не сидели сегодня в этом дерьме по уши. Юрченко, что там со связью?

– Та нема, командир, – откликается откуда-то из угла прапорщик-связист.

– Ну-ну, – безразлично тянет ротный. – Вот ведь анекдот – бригада уходит последней. Полторы тысячи штыков. А полк связи уже две недели как вышел. И все! На всю нашу банду две «радийки» – «шестьдесят шестых» автомобилей радиосвязи. Больше никакой связи – как хочешь, так и выживай.

Похоже, полуобреченное состояние ротного нисколько не печалило. Даже наоборот – он был рад пообщаться с новым человеком, узнать новости.

– Слушай, ты мне скажи, у Аллегровой что, муж – Крутой?

Ближе к ночи стали готовиться ко сну. Обтерли от сырой патины оружие в пирамиде. Развесили на дужках кроватей «разгрузки» – так, чтобы удобнее в темноте было облачаться. В койки укладывались не раздеваясь. Прошла информация, что ночью ожидается нападение «чехов».

Перед тем как погасить свет, ротный долго и аккуратно укладывал в штабной ящик новенькую карту Грозного.

– Чего ты с ней так? Все равно скоро сдавать.

– Э-э… не торопись. Она, чувствую, нам еще пригодится. Я ее сдавать не собираюсь, чтоб потом по туристской схеме не воевать…

Полки ушли из Чечни. И они унесли в своих сердцах горечь измен, бессмысленных потерь, тупых перемирий и предательств. Но на алых полотнищах полковых знамен им теперь всегда будут видеться отсветы штурмовых стягов, поднятых над дворцом Дудаева, над Гудермесом, Аргуном, Дарго, Самашками, Бамутом, Ведено. Они унесли с собой из Чечни правду этой войны. Память о страданиях своих братьев под чеченским игом, угрюмую жажду реванша и осознанную готовность вернуться и доделать незаконченное теперь.

А значит, война не закончена. Мы еще вернемся.