Глава Росприроднадзора оценивает ущерб от разлива нефти в Коми в 300 млн рублей
Речь о разливе 90 тонн нефти дочерней структурой «Лукойла»
Сегодня стало известно, что президент России Владимир Путин наложил вето на закон об ужесточении ответственности СМИ за распространение фейков.
Ну то есть необязательно фейков, а вообще всей недостоверной информации. Если бы закон был подписан, то как минимум на цитировании анонимных телеграм-каналов можно было бы поставить большой и жирный крест.
И тут мы можем выделить несколько моментов: а) такое решение президента очень контрастирует с уже одобренной уймой репрессивных законов; б) учитывая время – начало избирательной кампании в Госдуму – это выглядит вдвойне странным; в) не надо забывать, что президент крайне редко пользуется правом вето.
Сюда можно было бы отнести и недавний саммит в Женеве – что именно после разговора с Байденом Владимир Владимирович пошел на уступки, – но законопроект был отклонен еще 15 июня.
В чем же причина такого решения?
В Кремле на это ответили очень туманно:
Это связано с тем, что у президента появились вопросы к некоторым частям этого закона – в частности, к частям, где идет речь об освобождении об ответственности. Поэтому президент посчитал нужным вернуть, и уже этот закон будет дорабатываться осенью,
– цитирует «Коммерсант» пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова.
По мнению политолога Бориса Кагарлицкого, ответ заключается в борьбе «кремлевских башен», поскольку, как он ответил в разговоре с «Вашими Новостями», «какой смысл накладывать вето на то, что они сами и сочинили?».
– Сказать более точно, учитывая, что никто ни в чем не признается, никто не обосновывает ничего, весьма проблематично. Но я думаю, что это идет какая-то закулисная война, смысл которой мы толком понять не можем, – сказал он.
«ВН»: – Встречается такое мнение, что это новая «оттепель», что вы думаете на этот счет?
– Да, такие разговоры идут. Но, понимаете, чтобы началась оттепель, надо сначала, чтобы умер Сталин, а потом – расстреляли Берию. Пока никто не умер и никого не расстреляли из руководства страны. Поэтому я не могу поверить, что может начаться «оттепель», – заключил он.
Политолог Дмитрий Журавлев тоже не верит в то, что «путинское вето» на поправки в закон о СМИ можно трактовать как сигнал к «оттепели»:
– Я не очень верю в это. Я и по поводу 50-х годов не сильно верю. «Оттепель» состояла в том, что перестали расстреливать. Это, конечно, – я тут без грана насмешки говорю – очень хорошо, но «оттепель» ли это была? Я не к тому, что сейчас будут «заморозки», но просто есть некий курс, некая позиции власти, элиты, которая всегда будет защищать свои интересы, свое право быть элитой: ведь если бы экономическая элита не поддерживала политическую, то последняя бы не устояла. И в этом смысле «оттепель» – некоторое тактическое явление.
Вопрос в том, как мы определим эту «оттепель». Вроде бы предельных ужасов типа «не дай тебе бог сказать какое-нибудь слово, и тебе будет очень плохо» – и раньше не было. С другой стороны, роль государства огромная, почти бесконечная в обществе. Очень странно было бы, если бы в стране, где кроме государства ничего нет, оно бы не контролировало все сферы существования общества. Мы вышли из страны, в которой ничего кроме государства не было. И недалеко ушли, надо отметить. Потому что государство ограничивается не тогда, когда появляются богатые люди, а когда появляются богатые люди, которые на вопрос «где ты взял деньги?» могли сказать, что им их дедушка завещал.
Демократия начинается там, где начинается независимый капитал. А независимым его делает только история. Потому что, как показал опыт, крупный капитал, назначенный капиталом, может быть также разжалован из капитала, в общем, без особых усилий. Политика начинается тогда, когда можно прийти к бизнесмену и сказать – дай мне денег на политику, он даст и ему за это ничего не будет. Пока этого нет – политики тоже нет. Есть только придворная деятельность. И это случается не потому, то Путин хороший или плохой, Медведев хороший или плохой. Можно спорить о том, что с одним лидером это проходило бы мягче, с другим – жестче, но, по сути, пока капитал не будет легитимирован временем, такой демократии, какой хотят демократы, не будет.
«ВН»: – А что касается вето, наложенного президентом, в чем смысл решения?
– Как это ни парадоксально, я понимаю всех участников процесса. Я понимаю тех, кто требует этого закона. Они думают, что если принять некий правовой акт, то фейки если не исчезнут, но за них мы хоть наказывать будем. Я понимаю тех, кто говорит: «Ребята, а где гарантия того, что наказывать будем виновных?». Вот если речь не идет об откровенном вранье, что земля – плоская, то очень велика возможность того, что вы не того накажете. И это дело не только в справедливости, но еще и в эффективности. Если от наказания можно уйти, то оно не совсем наказание. Кто будет определять фейки? Мне вот 58 лет, я помню, как в советское время определяли понятие порнографии. Собиралась комиссия школьных учителей, которые должны были вынести заключение, порнография это или нет. Проблема в этом. Пока фейк – это прямая ложь – принимаю и поддерживаю. А вот как только начнутся интерпретации, то каждый будет понимать с точностью до своего уровня культуры и образования.
«ВН»: – То есть смысл в эффективности, точнее, в неэффективности инициативы?
– Да, поэтому и отклонил, что не хочется брать на вооружение неэффективную артиллеристскую установку, да еще и такую, по поводу которой в тебя все пальцем тыкать будут. Ведь если ты закон этот подписал, то ты взял за него ответственность, а работать он будет плохо, потому что никто толком не сказал, что такое фейки, а вот пальцем – все будут показывать: ты подписал закон об ограничении свободы слова. То есть выгоды никакой, а проблем – полные штаны.