Как находит человека это призвание – помогать людям? Можно ли этому научиться и много ли может сделать волонтер?

Ниже – беседа со Светланой Волчковой, которая жила себе и жила в небольшом городе Зугресе Донецкой области, работала, воспитывала ребенка, а потом… случилась война. И Света, не дожидаясь, пока это сделает кто-нибудь другой, начала действовать и помогать попавшим в беду людям, насколько это было возможно, с маленьким ребенком на руках.

И по сегодняшний день Светлана продолжает работать в этом направлении – в Фонде Захара Прилепина, на чьем счету без преувеличения тысячи добрых дел. Ничего не закончилось, все, что должно разрешиться, еще не разрешилось, и помощь неравнодушных людей нужна еще очень многим.

«ВН»: – Света, расскажите, с чего же все началось?

– Я возвращаюсь сразу мысленно в 2014 год… Я не стала волонтером специально. Придумывала? Собиралась? Нет.

По прошествии нескольких лет некоторые знакомые меня стали спрашивать, а как ты туда пролезла? Как ты там оказалась? Как будто это бывает так просто. Да, я не голодаю, но это обеспечивается постоянным трудом в стиле «пашу как лошадь» или «кручусь как белка». Вот и все правило.

А переломный момент был… Когда я ощутила ужас того, что наша страна начала нас бомбить. Все, это была моя отправная точка. И я начала свои действия. Я начала поднимать всех и вся, и с десятимесячным ребенком, который еще не отрывался от груди, я колесила по всем селам, собирала матрасы, вещи, вытаскивала из дома, из гаражей все, что плохо лежало потому, что было много беженцев из Славянска, из Горловки… Приходилось просто спасать людей, голодных пацанов, у которых не было никакого выхода – они сидели на этих блокпостах, у них не было ни еды, ни сигарет. Этим всем занимались мы с мужем.

А потом… Моя сестра, погибший ребенок… После этого ужаса они уехали в Волгоград. О них снял сюжет Первый канал, и люди стали просто нести им продукты. Да, у них там была ячейка беженцев, но скопилось уж столько всего, что можно было переправлять на Донбасс.

Здесь же тогда прекратили платить зарплаты, пособия и так далее, люди были голодные.

И мы поехали туда своей машиной и стали тащить все сюда. К этому времени у нас было разрешение от комендатуры, то есть у нас это все было официально. Под надзором, по спискам, с потолка мы ничего не брали.

С самого начала я пыталась работать так, чтобы помощь доходила до нуждающихся категорий.

«ВН»: – Ну а дальше, наверное, это нарастало как снежный ком?

– Да, конечно, появились внутренние проблемы, такие как ремонт машины – это ресурс, это то, о чем нельзя не говорить, это было, есть и будет. Солярка, ремонт… И мы начали клянчить деньги, потому, что гуманитарка – гуманитаркой, но человеческий ресурс иссяк, мы тоже пострадали, машина была разбита. Будучи в машине, я попала под обстрел, и ребенок был в машине, и сестра, и зять. Были разбиты все стекла – мы ремонтировались очень сильно.

Пошел вот этот снежный ком, и мы стали думать, как быть дальше. Ведь и мы такие же жители, как все, муж так же потерял работу, мы думали, в какую идти сторону. Люди услышали, что мы что-то делаем, на нас потом вышли белорусы, начались посылки с вещевой помощью, мне часто приходилось перетаскивать их через границу, там тоже были свои трудности.

Потом появился Захар Прилепин – еще и его нагрузка. Но я не могу не петь дифирамбы Захару – что бы кто ни говорил. Я видела человека, я видела, что человек старался сделать для нас, видела, как он разрывался. Для него любой звонок с просьбой о помощи был сигналом к действию. Любой человек говорит: «Захар, мне плохо, помоги», – всё, никогда не рассуждает. С его стороны не было никаких проверок – а может, это мошенники? – Захар этим не занимался абсолютно. Для него звонок – значит, надо помочь, надо броситься на амбразуру, значит, надо из кармана вытащить последние деньги, отдать их Свете: «Свет, давай только как ты любишь – хлебосольно». Чтобы только никто не голодал. Вот так.

«ВН»: – Тогда ведь еще не было никакого фонда?

– Да, это всё появилось гораздо позже, а тогда просто возили что могли. Через год примерно появился фонд, начинали сначала запускать его с кем-то другим, потом предложили мне. И по накатанной все пошло-пошло-пошло. И выросло.

Как бы то ни было, я считаю, что мы проделываем колоссальную работу. У нас несколько детских садов, у нас школы, у нас интернаты. Не могу сказать, что мы полностью их обеспечиваем, но дырочки мы латаем. Это ноутбуки, холодильники… Иловайские школы и садики, наверное, полностью нами обеспечены холодильниками, камерами, стиральными машинами. Больница, бесконечные эти лекарства, медикаменты. Множество детей, диабетиков, бесконечные продуктовые наборы. В конце лета у нас идет поток канцелярии, потом будет уголь, Девятое мая и так далее. У нас все по накатанной.

И многие подопечные – онкобольные. Сейчас взяла еще семью – там мама с тремя детьми, не могу я им отказывать. У одной не очень хорошо все, у другой – получше.

У нас есть дети-диабетики. Я знаю, как им тяжело, я знаю, как они стараются. Месяц не удалось оказать им помощь – я хожу себя ем: ага, не купила эти тест-полоски… Это, конечно не манна небесная, но какой-то передых для родителей. Какое-то облегчение. Дети больные, лежачие – куда их денешь? Но они не просят! Раз в три месяца они о себе напомнили – картиночку прислали, с праздником поздравили, «мы здесь, мы ждем».

«ВН»: – И при этом напрямую с просьбами не обращаются?

– Самое печальное, что те, кто по-настоящему нуждается, – они не просят. Мне до боли – я чуть ли не клещами вытаскиваю.

Я стараюсь, но я живу в маленьком городе. И есть существенная проблема: не все соглашаются работать с фондом. А мне именно туда хочется помочь потому, что именно там есть те, кто нуждается. Но разрешения поселковых исполкомов нет, а без их разрешения, без их списков я, естественно, туда приехать не могу, всё.

Или вот попали люди в сложную ситуацию: оказались бабушка, дочка и два внука практически без средств к существованию (дочке пришлось срочно покинуть Украину) – что делать? И то, они не просили сами, позвонила наша общая знакомая. Хоть продуктами помочь. Никто ведь не просит тысячи и миллионы, но хотя бы поесть.

«ВН»: – И что вы привозите?

– Что я покупаю в продуктовый набор: рис, гречка, сахар, пшено, каши всевозможные, паштеты, масло подсолнечное обязательно, спред – не масло сливочное даже, молоко, сметана, ряженка, майонез. Шампунь недорогой, порошочек… Но это то, что действительно нужно и пригодится. Я не люблю оказывать только псевдопомощь – купили там, например, колбасы какой-то поганой, гречку, рис – 500 рублей потратили и кричат: а-а, мы помощь оказали! Мы уж если помогаем, то 15-20 килограмм обязательно в зубы – это свое, донесут. Но так, чтобы ты открыл пакет – а там есть из чего суп сварить. Тушенку, курицу положу… Яйца не покупаю – они бьются… Печенье обязательно детям, пасту томатную. Чтобы человек открыл и сказал: действительно помощь.

Меня бесят волонтеры, которые рубль дадут – сто украдут. Но я стараюсь ни на кого не смотреть, делаю как считаю нужным, у каждого своя совесть, свое видение…

«ВН»: – Продолжают обращаться недобросовестные, не те, кто действительно нуждается?

– Приведу пример. У нас есть одна семья, многодетная, четыре девочки, папа шахтер. Мама работает, у мамы козочки, у мамы гектары огородов, она все лето пашет, она этих козочек пасет, сыр делает. Две старшие девочки учатся в институте, средняя девочка получила мастера спорта по тяжелой атлетике. А ей всего 13 лет! Им тяжело. Папина профессия была когда-то достойной, шахтеры получали хорошие деньги. А сейчас они получают, я боюсь соврать, что-то от 15 до 20 тысяч, и эту зарплату еще делят на несколько частей, и то задерживают на четыре-пять месяцев. У них у всех травмы, они с этим травмами спускаются в шахты. Ведь, по большому счету, другой работы нет. У нас шахтерский город – вокруг нас везде шахты. И вот они пашут, но денег все равно не хватает – у них четыре ребенка! При всей занятости мамы, при всех проблемах со здоровьем, варикозах – она всегда первая на всех работах, первая за всё берется.

Они, конечно, не просят. Но вот таким я стараюсь сама помогать. Я не знаю, правильно это или неправильно.

А есть семьи, у которых пять-шесть-семь детей, у которых папа захотел – в запой ушел, захотел – вышел на работу, не захотел – не вышел. Я им предлагаю работу, а они от нее отказываются. Почему я должна им помогать? Если бы они работали, я бы им помогала. Нет, не без того. Я им все равно, конечно, помогаю по минималке, детям – канцелярку, дети должны учиться.

«ВН»: – Детям – самое большое внимание?

– Я больше всего не хочу, чтобы отсюда уезжали люди. Поэтому и в том числе стараюсь больше помочь детским садикам – у детей должно быть детство, должны быть игрушки, карандаши, мячи…

Да, очень не хватает мячей! Если есть возможность, пришлите.