ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ АДА. МАРИУПОЛЬ-2022. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Военкор Анна Долгарева в специальной колонке для «Ваших новостей» продолжает рассказ о первых днях в тогда еще не освобожденном Мариуполе (начало здесь).

Мариупольские беженцы (Фото: Анна Долгарева)

На следующий день я приехала снова с Лысенко, он опять привез машину гуманитарки. Я чувствовала себя еще оглушенной вчерашними откровениями, но помнила о том, что намерена попасть в город. Кому-то из журналистов это уже удалось, и мне тоже хотелось увидеть, что там – внутри ада, про который рассказывали эти люди. Да и что лукавить, кадров хотелось.

Ильич был на месте. Он поздоровался довольно доброжелательно, и я напомнила ему, что сегодня он обещал пустить меня до церкви.

– Ладно, – согласился он почти сразу. – Но не на вашей машине. Сам отвезу.

Передвигались мы на «буханке» с Ильичом и еще двумя бойцами. До церкви оказалось рукой подать. Сгоревшая, с проломленным куполом, она стояла на самом краю Мариуполя. Дальше начинался частный сектор. До высоток еще было неблизко. У самой церкви стоял пост.

– Дальше нельзя, – сказали мне.

– Пусть до улицы дойдет, – отмахнулся Ильич, – это со мной.

Слова Ильича «это со мной» еще часто будут работать в Мариуполе лучше любой аккредитации. И я пошла по дороге, из которой был вырван асфальт, на которой валялись обломки и камни, старательно снимая разрушенную церковь. Дальше начиналась улица. Несколько домов на ней были уничтожены попаданиями. Мне приходилось видеть уничтоженные дома, но никогда — в таком количестве сразу. Я снимала.

Я не знала, чьи снаряды взорвали их — российские или украинские.

– Дальше все, – крикнул Ильич, – назад иди. Не задерживайся.

Мариупольские беженцы (Фото: Анна Долгарева)

Я медленно пошла назад. По-весеннему светило солнце. Со столбов свешивались оборванные провода.

По дороге назад мы остановились подобрать женщину с небольшой спортивной сумкой. Она медленно шла в сторону Виноградного, прихрамывая на ходу. Ее разместили на одном из сидений «буханки».

– Я сама с Толокновки, – взволнованно говорила она. – Три недели у дочки была, тоже в подвале сидели. А отец у меня так в Толокновке и сидит. У него ноги нет. Без ноги сидит, но хоть соседи, может быть, там что-то… Не знаю. Судьбу его тоже не знаю.

Звали ее Татьяна, лет ей было что-то около сорока пяти, на грязном и осунувшемся ее лице лежал тот же отпечаток подвальной темноты, что и на лицах прочих.

– У нас девочка была, три недельки только после роддома она с нами жила. Три недели ребеночку. Это, конечно, вообще страшно. Подвал холодный. Дите… Ой. Родители выбегали на улицу – подогреют воду на костре, что-то сделают – и забегали… Вот такие условия были с ребенком. Не знаю, потом они куда-то переместились. Потому что уже невозможно, холодно было там сидеть в подвале. Они куда-то пошли в свой дом. Говорят, мы хоть воды попросим, помыть ребенка, хоть как-то. Судьбу дальше я их не знаю. Три недели было ребеночку, – говорила она.

Довезли, и Татьяна смешалась с толпой гомонящих беженцев. Здесь, в Виноградном, как я уже успела узнать, велся первичный прием беженцев. Их кормили, оформляли и передавали дальше, на проверку, а оттуда в постоянный лагерь. Очереди на проверку начинались почти от самого Виноградного. Проверяли на наличие наколок с нацистской символикой, характерных для бойцов шрамов и мозолей на пальцах.

Но здесь они только-только приходили в себя. Волонтеры раздавали горячую еду и чай, можно было посидеть, бессмысленно щурясь на солнце после долгих дней подвальной темноты. Снаряды сюда уже не летели.

Я увидела женщину средних лет, темную лицом, которая рыдала, сидя на лавочке. К ней никто не подходил, она так и заходилась в истерике среди толпы.

– Почему вы плачете? – спросила я.

– А что тут хорошего? – провсхлипывала она, нервно вытирая лицо платком. Она вытирала, а слезы бежали и бежали.

Мариупольские беженцы (Фото: Анна Долгарева)

У меня не было ответа, но я постаралась ответить.

– Вы, по крайней мере, оттуда выбрались.

– Ну слава богу, хоть оттуда выбрались, – горько сказала она.

– Долго пришлось в подвале сидеть?

– Двадцать два дня просидели. Ни воды, вообще ничего. И вокруг дома горели, и наш дом горел, пятиэтажка, четырехподъездный. Четвертый, третий подъезд вообще выгорели. У нас начал тоже первый гореть. Ребята как могли, так и тушили. Они не давали даже нам дома тушить, начинали стрелять. Мы с труб ржавую воду сливали. С отопления.

Ее звали Настя. Она пила ржавую воду из труб и растопленный снег. Разводили костер возле подъезда, топили снег и пили его. На том же костре готовили скудные продукты. Сегодня к ней пришли люди и сказали, что открылся гуманитарный коридор. Она и пошла.

В этот день мы не стали задерживаться надолго. Вскоре после разговора с Настей мы уехали обратно в Донецк. Дорога занимала два часа. По пути светило солнце, и казалось, что по сторонам прилетели авиабомбы, но это просто горела трава в степи.