Михаил Трофименков: «Революционные изменения необходимы, но это не значит, что надо штурмовать Смольный или Кремль»

Спешим обрадовать читателей «Ваших Новостей» – интервью с историком, искусствоведом и кинокритиком Михаилом Трофименковым переходят на регулярную основу. В рамках нашей прошлой беседы мы собирались обсудить культуру, политику, состояние российского общества, но в итоге – не выбрались даже за рамки «кинематографа». Ответы Трофименкова – основательные, фундаментальные, их можно использовать как готовые лекции для студентов, а их стройная композиция просто не позволяет вносить сокращения. Сегодня – в спокойном темпе и без купюр – мы говорим о современной истории. 

Михаил Трофименков. Фото: соцсети

«ВН»: – Михаил, с момента нашей прошлой беседы случились пригожинский мятеж, контрнаступление ВСУ, бенефис Лукашенко… В интересной главе истории мы живем?

– Дело даже не том, что в интересной главе, а в том, что вернулось чувство истории. Большое влияние, хоть и неосознанно, на наше сознание, сознание наших соотечественников и всего населения мира отказало представление о «конце истории». О котором был бестселлер Фукуямы (речь идет о книге американского философа и политолога Фрэнсиса Фукуямы 1992 года «Конец истории и последний человек». – Прим. ред.). 

Действительно, было ощущение, что история как-то прекратилась. И в России это ощущение, как ни странно, не сломали ни события 1993 года, ни война в Чечне, ни прочее. И за последние двадцать лет ощущение, что эта большая история прекратилась, подсознательно присутствовало у всех. И когда началась горячая фаза конфликта (украинского. – Прим. ред.), нас именно что захлестнул поток истории. 

Фото: Минобороны РФ

Конечно, нельзя говорить, что история вернулась, потому что она никуда и не уходила. Но всему человечеству вдалбливали в голову, что она кончилась – и «потребляйте, развлекайтесь, всё прекрасно». Но всё было не прекрасно, всё было гораздо хуже и хуже с каждым годом во всем мире. 

Теперь владеть ходом событий стала именно логика неумолимой истории, которая диктует какие-то решения, которые могут оказаться роковыми, неожиданными, страшными. Но история – она такая. 

«ВН»: – Молодой человек года 1990 рождения задаст вам вопрос: а чем была плоха эпоха потребления? Чем было плохо потреблять? 

– На самом деле я считаю, что эпоха потребления, которая началась с приходом к власти Леонида Ильича Брежнева, наверное, была самым спокойным и человеколюбивым временем в советской истории. И плоха эта эпоха была только одним – тем, что она неумолимо привела к гибели нашей родины, Советского Союза. 

Фото: Чумичев Александр / ИТАР-ТАСС

«ВН»: – Партийцы, советские граждане перестали строить коммунизм и бросились потреблять? Довольно скудно, кстати, потреблять. 

– От года к году это потребление становилось всё менее скудным. И конечно, эта формула может прозвучать карикатурно, но да – Советский Союз в этом процессе потребления утрачивал свою интернационалистскую суть, достаточно терпимо относился к развитию национализма в советских республиках, в том числе среди партийного руководства. Что и сыграло одну из важнейших ролей в трагедии Советского Союза. Его убил в значительной степени национализм республик. 

«ВН»: – Недавно Герман Садулаев сказал, что власти России всеми силами противятся ходу российской истории, а спецоперация – это проявление необратимости этого хода. Согласитесь с таким тезисом?

– Абсолютно! Герман – один из самых умных и рационально мыслящих людей нашего времени. И один из людей, готовых принять этот вызов истории, которая его накрывала уже и во время чеченских событий. Он не просто писатель и юрист. Он политический философ. Всё, что он говорит, очень правильно. 

Герман Садулаев

«ВН»: – Это объясняет, почему в поведении наших властей нет сейчас какого-то необходимого пафоса, формулирования национальной идеи. А как вам видится эта идея?

– Я могу обратиться к примеру из истории советского кинематографа, в этом будет отчасти ответ. Советский кинематограф создавали в 30-е годы люди, у которых так или иначе у всех были проблемы с цензурой, с запрещенными фильмами, арестами друзей и так далее. В кинопроизводстве до 1938 года царил совершенно чудовищный бардак. 

При этом когда началась Великая Отечественная война и стало понятно, что нужен абсолютно пафосный кинематограф, для этого было всё готово. Не в том смысле, что снимались оборонные фильмы, самый известный из которых «Если завтра война». В 6 часов утра 22 июня все эти фильмы уже можно было выбросить в мусорную корзину. Но советское кино в 30-е годы вывело на экран целую плеяду актеров, ассоциировавшихся со своими героями – героями новой эпохи. Эти герои шагнули из фильмов о мирной жизни на военный экран. Герои военного кино были уже заранее сформированы кинематографом о мирной жизни. Герои Бориса Андреева, Николая Крючкова, Марка Бернеса, Веры Марецкой. 

Вера Марецкая в кинофильме «Она защищает Родину», 1943

Зрители уже любили этих актеров/персонажей, и были готовы герои, которые наполнили своим присутствием военное кино, придали ему достоверности. Это были герои, в которых довоенные зрители видели и узнавали себя, своих современников. И эти люди на экране надели форму танкистов, летчиков и пехотинцев и пошли в партизаны, как героиня Марецкой «Она защищает родину». А у Марецкой два брата, которые были очень крупными оппозиционерами, были расстреляны в 37-м году. 

В 30-е годы прошлого века был потенциал в конструировании таких героев. Потому что всем в мире было понятно, что будет большая война. Но в современном-то мире тоже было понятно (тем, кто не был адептом теории о конце истории), что ничем хорошим всё это от Югославии и Ирака до Донбасса не может кончиться. Но наш кинематограф этого совершенно не замечал. Можем ли мы назвать хоть одного героя/актера 90-х, нулевых или десятых годов, который мог бы сейчас так же убедительно, как в свое время Бернес и Крючков, выйти в фильме о военной реальности? Таких героев нет. 

Кадр из кинофильма «Брат», 1997

Можно сказать, что таким героем был балабановский «Брат». Но у Балабанова были два брата. «Брат» и «Брат 2» – это два совершенно разных человека с разными историями. И Данила Багров, которого все полюбили в первом фильме, на самом деле был героем, который потерпел поражение. Героем преданным, брошенным, терпящим моральный крах. При том что он был на самом деле героем своего времени. Балабанов не строил иллюзий относительно человеческой природы вообще и того, что делает реальность 90-х годов с людьми. 

Трудно представить себе современный фильм, где мы увидим того же самого Данилу Багрова, который участвует в СВО. 

Когда страна переходит из одного агрегатного состояния в другое, очень важно, чтобы были вот такие убедительные и узнаваемые, любимые персонажи/актеры, которые могут воплотить боевой пафос, придать пафосности современной ситуации. Наше кино оказалось абсолютно не готово… А кино остается всё равно главнейшим средством агитации и пропаганды. 

По-моему, Захар (Прилепин. – Прим. ред.) опубликовал тематические планы того, какие заявки на какие фильмы поданы на следующий год. И там же ужас какой-то нечеловеческий. Новая версия «Бременских музыкантов»… И так далее и тому подобное… Словно ничего не происходит. И киноиндустрия тоже, за какими-то очень малыми исключениями, отстраняется от потока истории, потока реальности. Это, конечно, прекрасно, что сняли «Чебурашку»… Но кроме Чебурашки, наверное, чего-то другого надо? И не «Бременские музыканты» должны стоять первыми в очереди на получение государственных субсидий. 

«ВН»: – Как и сказал Герман, власти противятся ходу истории… Так это и объясняется. Но у истории, очевидно, свои методы, не бюрократические, а пригожинские скорее. Лично вы за революцию в этой ситуации? 

– На этот вопрос можно ответить одной фразой: я по образованию историк. Я понимаю неодолимость хода истории. Но революция – это не обязательно мятеж, не обязательно какие-то вещи, ассоциируемые со штурмом Зимнего и баррикадными боями. Но революционные изменения в сложившейся системе и в менталитете чиновников, интеллигенции – не просто необходимы, они неизбежны. 

История даст по голове сама по себе… А что касается Пригожина: одна моя знакомая писательница еще до всех этих событий, когда Пригожин выкладывал эти очень хорошо снятые ролики с трупами в духе «Бедствий войны» Гойи («Бедствия войны» – серия из 82 гравюр Франсиско Гойи, созданных в период между 1810 и 1820 годами. – Прим. ред.), сказала мне:

Вы посмотрите на Пригожина. Меня поражает его лицо. Это человек не из наших дней. Не их нашей эпохи. Это же человек времен крестовых походов, времен Тридцатилетней войны, какой-нибудь Валленштейн. Человек из времени, когда история была несомненна и беспощадна. Хотя по своей биографии – он человек 90-х… 

«Бедствий войны». Гравюра Франсиско Гойи

Повторю: в широком смысле слова – революционные изменения необходимы, но это не значит, что надо штурмовать Смольный или Кремль. Революция – понятие широкое. Интеллектуальная, управленческая, системная революция неизбежна.