Будущее многополярного мира

Ага, проснулся товарищ (последнее сугубо для красного словца), – первое, что приходит в голову по поводу слов главы ВТБ Андрея Костина, давеча заявившего, что моноцентрическая модель глобализации находится в кризисе.

Это как сказать, что белое – белое, а чёрное – это чёрное (впрочем, некоторые могут усомниться и в этих аксиомах, но им прямой путь либо к офтальмологу, либо – если с глазами всё в порядке – к психиатру).

Но уж так ли всё элементарно арифметически, как дважды два четыре?

Реджеп Тайип Эрдоган. Фото: Сергей Бобылев/ТАСС

В отличие от сонма своих предшественников, Костин не утверждает, что с глобализацией покончено раз и навсегда. Он говорит лишь о кризисе.

А что такое кризис?

Верно: плацдарм для роста. Потенциал.

То есть его, конечно, может и не быть и всё вполне может закончиться тем же концом, что и для СССР.

Но, как ныне модно изъясняться, это неточно.

С таким же успехом кризис может обернуться своей противоположностью и громогласно осмеять всех некогда хоронивших его: та форма многополярности, которую приняла политическая сцена после начала российско-украинского конфликта, не есть покамест нечто, что пришло на смену глобализации как новая формация, но лишь переходный период, и отражающий её, глобализации, кризис.

Почему так?

Возьмём для примера Турцию, которая работает на обе стороны: шлёт Украине байрактары и блюдёт её интересы в зерновой сделке (ныне уже юридически несуществующей, но по факту продолжающейся), а с Россией ведёт торговые дела, получая ту же нефть с большим дисконтом. А кроме этого, ещё пытаясь и навязать себя в качестве переговорщика по мирному процессу (неудачно закончившийся «Стамбул» – тому подтверждение).

Плюс к этому стоит учитывать также и экспансивную (правда, не в чистом виде, но в прокси) внешнюю политику Анкары: ни для кого не секрет, что та смелость, с которой Ильхам Алиев пошёл сначала на Армению, а после – оттяпал Карабах, во многом объясняется именно поддержкой Эрдогана. Также не надо забывать и о концепции «тюркского мира», которую турецкий лидер активно продвигает в странах Средней Азии, видимо, лелея имперские амбиции.

Может показаться, что Турция становится одним из центров силы / субъектом этой самой многополярности, продвигая свои национальные интересы.

А теперь представим такую картину: все связи с Украиной и Россией обрываются. И что будет делать Турция с её подорванной экономикой? Инфляция держит лиру за горло, конечно, не так, как венесуэльский боливар, но вполне достаточно, чтобы вызвать массовые протесты (турки – народ горячий, впрочем, как и венесуэльцы: вспомним неудавшуюся революцию 2019 года, когда Николас Мадуро с трудом удержался у власти), а они наверняка вспыхнут, если Эрдоган потеряет те гешефты, что получает на фоне взаимодействия с РФ.

И что тогда останется от внезапно приобретённого могущества?

А ничего не останется: Турция быстро скатится до уровня страны второго-третьего мира, ищущей себе влиятельного сюзерена.

То есть возвышение Анкары носит не устойчиво-обоснованный, но ситуативный характер в отличие, допустим, от тех же Штатов или Китая, на которых локальные изменения на внешнеполитической арене не влияют глобальным образом (к примеру, если Поднебесная разорвёт все связи с РФ, то на её экономике это не слишком отразится (по итогам 2022 года товарооборот КНР с РФ составил $190,271 млрд), а вот если с США (товарооборот – $759,427 млрд), то это уже куда серьёзнее).

Именно поэтому пока говорить о многополярности как новой формации – не приходится.

Отсюда вопрос: закрепится ли мир на этих позициях или с течением времени вернётся сначала к бинарной (в лучшем случае – тернарной), а затем – к моноцентричной (монополярной) модели?

И с высокой долей вероятности в жизнь воплотится именно второй вариант, если в ближайшее время не прилетит «чёрных лебедей» размером с дракона, которым будет под силу опрокинуть глобальных игроков.

Посему – ждём-с…