Превосходство в деталях: TIGGO 4 PRO 18 Years Edition Ultimate
Добро пожаловать в будущее автомобильной индустрии с TIGGO 4 PRO 18 Years Edition в исполнении Ultimate от CHERY. Этот кроссовер, пример высокотехнологичного…
Писатель Юрий Бондарев, ушедший в возрасте 96 лет, накануне столетнего юбилея вновь сделался чрезвычайно актуален. Страна ведёт большую войну; нуждается в сильных идеях и людях, мобилизующем художественном творчестве; естественно, востребован соответствующий опыт великой войны – от песенной военной поэзии до «лейтенантской прозы», одним из лидеров которой был Юрий Васильевич.
Напомним однако, что у «лейтенантской прозы» своя и особенная хронология: первые её незаурядные образцы увидели свет в конце 50-х – начале и середине 60-х; после окончания Великой Отечественной прошло от дюжины («Батальоны просят огня» Юрия Бондарева и «Южнее главного удара» Григория Бакланова, 1957 г.) до двух десятков лет («На войне как на войне» Виктора Курочкина, 1965 г.). Проза о войне, войне как главном событии в жизни – это, помимо прочего, ещё сюжет поколения – его творческого взросления и осмысляющего вызревания. Для подобных процессов необходим общественный и художественный фундамент, эмоциональный и мировоззренческий, созданный либо на войне, либо сразу после неё. «Лейтенанты» имели в бэкграунде весь корпус аутентичной публицистики и прозы, прежде всего Михаила Шолохова (главы «Они сражались за Родину» печатались в «Правде» уже в 1943 г.). Великолепная песенная поэзия Великой Отечественной (явление феноменальное и беспрецедентное) определила нерв и интонацию всему направлению.
Вот любопытный пример взаимовлияния военных текстов: фамилия «Деев» (т. е. «божественный») – скорее всего, священнического происхождения (впрочем, был в России и княжеский род Деевых, угасший в XVIII веке) – привлекла ведущих писателей-баталистов.
Артиллерийский майор Деев – один из главных героев маленькой поэмы Константина Симонова «Сын артиллериста» 1941 г., вынужденный отправить на смертельно опасное боевое задание приёмного сына-лейтенанта. (Поэму очень любили наши мамы и бабушки, знали наизусть.)
У Юрия Бондарева в романе «Горячий снег» герои-артиллеристы воюют в дивизии полковника Деева – именно на неё обрушивается бронированный кулак танков Манштейна, прорывающихся к окружённому в Сталинграде Паулюсу.
И снова «лейтенантская проза»: Виктор Курочкин, замечательная повесть «На войне как на войне»: фигурирует Герой Советского Союза полковник Дей, «самый боевой командир в корпусе», который «не щадит ни себя, ни своих солдат».
…Но, пожалуй, главным предтечей «оттепельной» баталистики был Виктор Некрасов (повесть «В окопах Сталинграда», первая публикация 1946 г., журнал «Знамя», сам автор предпочитал называть её «Сталинград»).
«В окопах», из которых вышла «лейтенантская проза», – вещь, интересная не одними «шинельными» потенциями. Иосиф Сталин наградил повесть премией своего имени в обход союзписательского выдвижения, всего тогдашнего порядка вещей. Возможно, как читатель-профессионал он рассмотрел в ней не только нижний, солдатский окопный слой, но и верхний, о метафизике войны, государства и создания монолита нации, эдакого непрерывного «сверх». Поскольку «В окопах Сталинграда» – книга о том, как жесточайшая война из обычных людей создает сверхчеловеков, виртуозов боевой работы, адептов державного стоицизма, которые, выжив, сделаются строителями сверхгосударства. Этот пафос и станет принципиальным для всей «лейтенантской» прозы.
Впрочем, наличия страны и войны, и даже взросления поколений на войне было мало.
Захар Прилепин в предисловии к сборнику воспоминаний участников СВО «Жизнь за други своя» говорит о необходимом условии для возникновения подобных художественных феноменов:
«Наивны те, что из раза в раз повторяют: «Вот вернутся ребята из зоны СВО и дадут России новую литературу!» С чего бы это? А новую живопись не дадут? Новое направление в архитектуре? Нет?! Литературе – как и любому другому навыку: войне, плотницкому или слесарному мастерству, шахматам или операторской работе – надо учиться. Никакой – даже самый аномальный! – опыт не сделает тебя ни писателем, ни поэтом.
Ещё раз обратите внимание, что основное направление военной русской советской литературы именовалось лейтенантской прозой. Лейтенантской, а не солдатской, которой, увы, почти нет.
То есть за сочинение этой прозы взялись люди, чему-то учившиеся, а после войны, как правило, ещё и получившие дополнительное гуманитарное образование. Чтобы уметь не только воевать, но и писать хорошо. И ведь научились.
(…)
Соревноваться с той литературой, в сущности, почти невозможно: её профессиональный уровень – запредельный. Они всё умели делать: и сюжет, и фабулу, и образ, и метафору, и завязку, и кульминацию. Галереи героев вырисовывали до мельчайших деталей: каждого запомнишь, как родного. И природу умели изобразить, и любовь. И баталии описать. Да так, что по Александру Беку по сей день военное дело в академиях изучают, а на повестях Юрия Бондарева будущие артиллеристы вполне могут письменную практику проходить».
Однако было ведь и что-то ещё, помимо пережитого и приобретённого. Я бы сказал об общественном климате: когда индивидуальный опыт каждого имеет все возможности прорастать в национальный миф.
Это особенно заметно на примере Юрия Бондарева. Известный историк кино Михаил Трофименков пишет в некрологе: «…он оставался в глубине души демобилизованным по ранениям капитаном с двумя медалями «За отвагу» на груди. Чудом выжившим смертником – командиром миномётного расчёта, затем – артиллерийской батареи, останавливавшим немецкие танки, рвавшиеся на выручку к Паулюсу, форсировавшим Днепр, бравшим Киев».
Про боевой путь и штатку – всё верно, тем не менее «демобилизованный капитан с двумя медалями «За отвагу» на груди» – красивый миф, зрительный образ, но для фронтовой реальности – оксюморон. Поскольку тут либо одно, либо другое – или офицерские погоны, или, по слову самого же Бондарева, «ценнейшая солдатская медаль «За отвагу»».
Кстати, коллеги Бондарева по «лейтенантской» прозе имели, как писал Александр Солженицын, «малый джентльменский набор» орденов за войну; Виктор Курочкин – Отечественной войны II степени и Красной звезды, Григорий Бакланов – Красной звезды, аналогично – у Василя Быкова.
А вот у Юрия Бондарева две солдатские медали «За отвагу». Смотрим формулировки в наградных документах:
1924 года рождения, член ВЛКСМ с 1942 года, русский, призван в РККА Актюбинским городским военным комиссариатом».
Итак, награды у Юрия Васильевича именно и отменно солдатские – две медали «За отвагу» орденов премногих тяжелей, если перефразировать Афанасия Фета.
Таким образом, выходит, что Юрий Бондарев, основоположник «лейтенантской» прозы, самые славные и главные свои военные годы лейтенантом и вообще офицером не был? Здесь парадокс, который способен нам объяснить многие сюжеты на стыке биографии писателя и его прозы.
Именно этот момент во фронтовой биографии Бондарева весьма загадочен – отчего он, москвич, окончивший десятилетку (по тем временам очень высокий уровень образования), выпускается из 2-го Бердичевского пехотного училища, эвакуированного в Актюбинск, и отправляется на фронт под Сталинград не офицером, а сержантом? Возможно, дело тут в именно в «Сталинграде», то есть в ускоренном курсе обучения, вызванном критическим положением на фронтах? Но, судя по всему, Бондарев был призван в училище сразу по окончании школы, не позднее июня 1942 года, на фронт отправлен в октябре, а в тот тяжелейший год 4-месячный курс мог считаться ускоренным, но едва ли становился основанием лишать курсантов офицерских званий, а подразделений – командного состава; решение, абсурдное во многих отношениях. Видимо, случай Бондарева – сугубо частный.
И тут нам, как всегда, приходит на помощь литература – роман «Горячий снег», чей хронотоп посвящён тому самому знаковому эпизоду Сталинградской битвы, где Юрий Васильевич получил первое боевое крещение, ранение, обморожение и медаль «За оборону Сталинграда». Уже на первых страницах появляется яркая фигура старшего сержанта Уханова, командира орудия во взводе лейтенанта Кузнецова.
« – Не понимаю, Уханов, почему тебе не присвоили звания? – сказал несколько задетый его насмешливым тоном Кузнецов. – Может, объяснишь?
Со старшим сержантом Ухановым он вместе заканчивал военное артиллерийское училище (в Актюбинске. – А. К.), но в силу непонятных причин Уханова не допустили к экзаменам, и он прибыл в полк в звании старшего сержанта, зачислен был в первый взвод командиром орудия, что чрезвычайно стесняло Кузнецова».
В дальнейшем Уханов с усмешечкой рассказывает свою историю – и в ней и впрямь больше смешного, чем криминального: банальная самоволка, из которой вернулся через окошко казарменного сортира в училище, да и увидел начальника оного в непотребном и юмористическом виде. Однако по мере развертывания романа этот «скверный анекдот» становится как бы излишним – Уханов проявляет себя как мощный боевой работяга (его орудие – единственное уцелевшее во взводе Кузнецова и батарее Дроздовского) – на фоне главного в настоящем суета и заусеницы прошлого стираются дочиста. Приём, распространённый в военных вещах Юрия Бондарева, в нем много от христианского мироощущения: когда война становится аналогом крещения во избавление от прежних грехов.
Продолжение следует…