Демократия и христианская этика: к метафизике двойных стандартов

В минувшие выходные в Молдавии прошли парламентские выборы, на которых, согласно данным ЦИК, победу одержала партия действующего президента Майи Санду «Действие и солидарность» (PAS), набрав более 50 процентов голосов, тем самым сохранив за страной прозападный (то есть направленный на евроинтеграцию) вектор развития. Причем в отличие от президентских выборов, на которых Санду с большим трудом натянули нужное количество голосов (во многом за счёт поддержки молдавской диаспоры, политические предпочтения которой не отражают реалий на земле, иначе (воспользуемся пусть и пропагандистским, но вполне уместным в этом случае клише) – воли народа (то есть непосредственно проживающих на территории страны)), победу уверенную и убедительную: PAS в два раза обогнала своего главного конкурента – «Патриотический блок» считающегося пророссийским экс-президента Игоря Додона. Но весь вопрос в том, можно ли данную победу квалифицировать как полученную на демократических выборах, уж коли Запад, на который и ориентируется Санду, позиционирует себя – прежде всего – в качестве демократии (и действительно, если взять те же Штаты, то победа Трампа – явное свидетельство оной (пусть и с оговорками): сложно представить себе ситуацию, если бы в России в 18-м на президентских выборах победил бы Павел Грудинин, имеющий, в принципе, для этого неплохие шансы, или на парламентских выборах 21-го верх взяла бы КПРФ, на что теоретически шансы были, однако, как верно отметил пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков в интервью The New York Times (хотя после и опроверг свои слова, заявив, что его немного переврали), в РФ не демократия, но «дорогостоящая бюрократия»)?

EPA/DUMITRU DORU
Молдавия. Кишинев. Действующий президент Молдавии Майя Санду 

И вот тут есть большие сомнения, в пользу которых говорит несколько моментов. Во-первых, судя по социологическим замерам, накануне выборов обе партии шли, что называется, ноздря в ноздрю: так, согласно опросу, проведённому CBS Research, за президентскую партию PAS готовы были проголосовать 25,8 процента опрошенных, когда за «Патриотический блок» – 19,7 процента, а вот по данным AI Data, впереди вообще была партия Додона, которую готовы были поддержать 25,2 процента респондентов (против 24,3 процента за PAS). Выглядит странным, что буквально за несколько дней президентская партия получила такое преимущество (правда, власти Молдавии объясняют это голосами диаспоры (так, более 80 процентов отдали свои голоса за PAS), но в любом случае такой перевес выглядит неправдоподобным). Во-вторых, во время этих выборов запретили проводить экзитполы, что само по себе наводит на мысли о фальсификации (надо полагать, Кишинев побоялся больших расхождений в показателях). В-третьих, власти Молдавии максимально затруднили процесс выборов для жителей Приднестровья, точнее, сделали практически невозможным посещение ими избирательных участков (так, в день выборов были подняты три моста через Днепр якобы из-за сообщений о минировании и опущены за двадцать минут до окончания голосования). В-четвёртых, как минимум были попытки перекрыть голос оппозиции в публичном пространстве. Как рассказал Павел Дуров, французские спецслужбы обращались к нему с просьбой блокировки оппозиционных молдавских телеграм-каналов в обмен за помощь на судебном процессе. По его словам, ему был предоставлен список каналов, которые выходили за правовое поле, вернее, таких списков ему было предоставлено два, и в первом действительно находились каналы, не соответствующие законодательным рамкам и которые были заблокированы администрацией мессенджера, но вот что касается второго списка, то после проверки выяснилось, что «почти все эти каналы были легитимными и полностью соответствовали нашим правилам (то есть правилам «Телеграм». – Прим. авт.). Их единственным общим признаком было выражение политических позиций, неугодных французскому и молдавскому правительствам». Соответственно, администрация мессенджера не стала их блокировать. Но тут важен сам факт попытки вмешательства сверху и нелегитимным способом.

К тому же, надо полагать, не все социальные сети и прочие публичные площадки, не говоря уже о СМИ, столь принципиальны (так, после победы Трампа в 24-м году Марк Цукерберг признал, что на его площадках ситуация со свободой высказываний была не на высоте, то есть, по сути, согласился с фактом того, что политический контент подвергался жёсткой цензуре в пользу демократов, а не так давно YouTube признал, что удалял каналы, которые выражали скепсис по поводу прозрачности и легитимности президентских выборов 20-го года и озвучивали точку зрения, не совпадающую с официальной, касательно пандемии COVID-19).

То есть если брать выборы в Молдавии, то очевидно, что речи о соблюдении демократических норм не идёт. Более того: нигде на Западе не слышно ни возмущения, ни упрёков в адрес Кишинёва. Даже публичные признания Дурова – и те были проигнорированы, точно их и не было вовсе, как тогда с Румынией, когда основатель «Телеграм» тоже говорил о давлении с целью повлиять на исход выборов, перекрыв кислород в мессенджер румынской (или пророссийской, как там величали Джорджеску) консервативно настроенной оппозиции. Будто бы так и надо. Будто бы это и есть новые рамки демократии. Впрочем, после отмены результатов первого тура президентских выборов в Румынии, когда во второй прошел уже вышеупомянутый Джорджеску (причем даже отсутствие доказательств финансирования его кампании с российской стороны и более того, даже после появления информации, предоставленной не кем нибудь, а, как писала HotNews, румынской налоговой службой ANAF, о том, что кампания «пророссийского» кандидата была спонсирована Национал-либеральной партией, чтобы оттянуть часть голосов у другого консервативного кандидата Джордже Симиона и таким образом обеспечить уже своему кандидату Николаю Чукэ возможность выйти во второй тур, на ситуацию никак не повлияла), удивляться уже не приходится. Всё строго в соответствии с «теоремой Делилло»: «Когда странностей в мире накапливается достаточно, ничто уже не кажется странным».

В общем, это уже тенденция: когда западные демократические режимы прибегают далеко не к демократическим практикам. Тут впору уже говорить не столько о зарождении неодемократии (это было как раз явлено на президентских выборах в Румынии (после громкого уголовного дела с обвинительным приговором против Марин Ле Пен во Франции, имеющего явную политическую подоплеку (иначе, думается, на территории Евросоюза не осталось бы чиновников, если сажать всех за коррупцию: чего стоит только один пример с Урсулой фон дер Ляйен, которая явно не просто так продвигала противокоронавирусную вакцину, обнимаясь с главой Pfizer Альбертом Бурла, и ничего, была переизбрана на второй срок на пост председателя ЕК)), отличительной чертой которой является взятие на вооружение методов и практик автократических режимов и диктатур ради сохранения неолиберального строя.

А вот здесь мы уже напрямую подходим к понятию «двойных стандартов», берущих свое начало в христианской этике и теории теодицеи в теологии, когда одно и то же действие или событие могло интерпретироваться в двух разнонаправленных дискурсах – допустим, испытания, посылаемое богом, и искушения, уже проходящего по ведомству Сатаны, – в зависимости от контекста. Возьмём довольно обычную ситуацию с неурожаем: церковью он мог быть интерпретирован как и кара Господня за грехи, так и как происки дьявола, дабы сбить паству, которой являлась вся община, с пути истинного. Можно копнуть чуть поглубже: в одном из романов Эрика Аксла Сунда рассказывается история (это, кстати, исторический факт, или, как принято нынче говорить, основано на реальных событиях) семилетнего мальчика, который работал в шахте, открывая затворки вагонеткам с углем, то есть в жаре, тесноте, духоте и темноте, по четырнадцать часов в день. И это, с точки зрения церкви (да и общества, которое в те времена во многом находилось под контролем священнослужителей), было вполне богоугодным делом. В частности, необходимым для выживания семьи мальчика.

И вряд ли кому-то в голову, исходя из общественных установок, пришла бы мысль о том, что для времяпрепровождения семилетнего ребенка есть куда более подходящие виды деятельности. Но вот на шахте произошел обвал, что было расценено как происки нечистого. Однако мальчик выжил. И это было объявлено чудом (то есть его спас бог). После ремонта шахты он вернулся на свое прежнее место работы – в ад, а через несколько лет умер от туберкулеза, изрядно помучившись, что тоже было интерпретировано работой дьявола. Хотя если откинуть беспомощный постулат о человеческой жизни как высшей ценности или бесценном (тут само собой напрашивается буквальное прочтение, то есть отрицание ценности как таковой) даре, коя становится таковой почему-то исключительно в моменты, предшествующие смерти, или моменты, связанные со смертельный опасностью как минимум, то, наоборот, его существование должно было быть рассматриваемым в модусе дьявольской нескончаемой пытки, аналога посмертного ада, вкус которого сей отпрыск человеческий испробовал ещё при жизни, а обвал в шахте, если бы он там умер, как избавление. Но общественную трактовку его жизнь и смерть получили совершенно иную – в соответствие с поставленной задачей: оправдать сложившейся порядок вещей. Придать ему моральную силу и нравственную основу.

Точно так же обстоит дело и с демократией, которая была возможна только при соперничестве сил, имеющих условно один политический вектор (это весьма показательно на примере демократов и республиканцев в США: контуры внешней политики, особенно что касалось СССР, были неизменны, что при одних, что при других, и только Трампу, который лишь декларативно, фикционно, относит себя к республиканцам, удалось буквально временно перенастроить эту систему). То есть по большому счету не было особой разницы, кто победит (что, кстати, видно невооружённым глазом на примере с Великобританией: премьеры сменяются один за другим, а внешний курс остаётся прежним). Любой из кандидатов поддерживал либеральную основу общества (которая дошла до абсурда с десятками полов, трансгендеров и проч.). Когда же конъюнктура претерпела стремительную и кардинальную трансформацию, то есть когда появились векторно-разнонаправленные кандидаты, тогда и вышло, что никакой демократии нет и в помине (точнее, ее нет после Адольфа Гитлера: не будем забывать, что после провала «пивного путча» его восхождение носило сугубо демократический характер, то есть именно через институт выборов он медленно, но верно создал тот рычаг, который впоследствии и сделал возможным его прыжок к вершинам власти; и повторения этой истории европейцы очень боятся), а есть только борьба за уже существующий вектор. Который, в свою очередь, определяется тем или иным проектом развития в рамках той или иной идеологической парадигмы.

И вот это надо иметь в виду, когда речь заходит о демократии, яркой иллюстрацией которой и являются прошедшие выборы в Молдавии (и, вероятно, о последующих выборах на Западе, особенно, в Восточной Европе): векторная разнонаправленность срывает маски. Оголяет суть вещей. И в этом отношении демократические режимы ничем не отличаются от режимов авторитарных. Любые действия подчиняются лишь одному критерию: устойчивости системы. И если эту устойчивость придется оберегать с помощью каленого железа, то значит, так тому и быть. А разного рода моралисты, состоящие на службе у власти (хоть демократии, хоть диктатуры) дадут нравственное оправдание любым действиям и любым жертвам, де-факто и со всей очевидностью демонстрируя, что не государство (или их конгломерат, как в случае с ЕС) стоит на службе этики, но последняя, включая в себя и религию как ее, этики, производителя, стоят на службе у государства как той системы, чья устойчивость и стабильность является высшей/всепоглощающей ценностью. Что и является одним из основных и непреложных законов Истории и эволюции социума. Что-то из оперы законов природы, с которыми если и не бесполезно спорить, то явно себе дороже, но сугубо в человеческом измерении.